Ночь живых мертвецов. Нелюди. Бедствие - Джон Руссо

же было чуждо насилие, и они раньше не представляли себе, что их побег вызовет столько человеческих смертей. Теперь же они стали свидетелями настоящего убийства и были ошеломлены этим. И хотя внешне они старались придать себе решительный вид, внутри у них все клокотало и решимость уступала место растерянности.

Разумеется, в таком состоянии им уже было трудно все время помнить о том, что необходимо проверять показания высотомера. Тем более что Кинтей сам только что подчеркнул, что надо прежде всего следить за курсом на Кубу. За курсом, а не за высотой. Террористов главным образом интересовало направление и скорость полета. Они хотели увериться только в том, что летят на юг и при этом летят быстро. Поэтому оставалась надежда, что они вряд ли заметят, как самолет отклонился вверх.

Уорнер решил, что попытается использовать эту возможность, как только они подлетят к зоне Шарлотсвилла в Вирджинии.

Глава четырнадцатая

Ужин в поместье Карсон походил на старинное праздничное торжество. Анита наконец-то могла передохнуть от своей диеты. А Чарльз с удовольствием принял на себя роль гостеприимного хозяина-плантатора в духе лучших традиций прошлого.

Столовая во времена Карсонов, по всей видимости, служила одновременно и музыкальным холлом и танцевальным залом. Она была на редкость просторной и элегантной. В противоположных концах комнаты располагались высокие готические камины, отделанные настоящим итальянским мрамором. На сервантах и шкафах вдоль стен стояли фарфоровые статуэтки, изображающие красиво одетых мужчин и женщин — очевидно, тоже владельцев плантаций — и декоративные вазы с засушенными цветами. На стенах были развешаны огромные написанные маслом картины — классические пейзажи и портреты именитых всадников— а между полотнами поблескивали начищенные серебряные канделябры.

На столе выстроилась целая армия старинных хрустальных бокалов, фарфоровых сервизов и антикварных оловянных приборов. На ужин подали жареных фазанов, фаршированных устрицами, вирджинскую ветчину, и потомак- скую сельдь под лимонным соусом. Кроме этого, было множество второстепенных блюд, как-то: салаты из пастернака и репы, сладкий картофель, горячее овощное рагу и индийский пудинг. На десерт предлагались взбитые сливки, ликер, сухое вино и лимонный сок с сахаром.

Во время ужина Чарльз не забыл сообщить гостям, что все блюда приготовлены по старинным рецептам. Еду чинно вносили Бренда и Мередит Мичам, и это произвело такое сильное впечатление, что гости дружно зааплодировали, а кто-то даже предложил за них тост.

Андри Уорнак каким-то образом ухитрилась сесть по левую руку от Чарльза, а Анита заняла место справа. Андри щебетала, не умолкая, восторженно восхищаясь всем, что видела на столе, а если она вдруг почему-то все же прерывалась, то лишь для того, чтобы собраться с мыслями и начать очередной монолог. Когда ужин уже подходил к концу и гости пили кофе со взбитыми сливками, она вдруг заявила, что чувствует в этой комнате призраков. А потом подробно расписала привидевшийся ей в этом зале бал, мысленно сдвинув стол и скатав огромный ковер. Она до того увлеклась, что уже почти видела офицеров, кружащихся под звуки скрипок и клавикордов в вальсе с дамами в длинных кринолиновых платьях.

Закончив свое красочное описание, Андри уставилась на Чарльза, ожидая услышать от него похвалу. Все гости молчали, и сам хозяин тоже.

Первым опомнился и заговорил Сэнфорд Берман:

— Бог ты мой, теперь сразу стало видно, что вы учительница истории.

— А что в этом плохого? — холодно спросила Андри, сверкнув на него своими зелеными глазами.

— Просто вы не можете существовать в современности, и фантазии постоянно заносят вас в прошлое. А я-то думал, что все эти училки истории только и знают, что заставляют детей зубрить дат# и запоминать всякие вещи, которые давно уже канули в Лету.

Но тут на выручку пришел Чарльз:

— Прошлое не только не умерло, но оно само по себе не прошлое. Я не помню, кому принадлежат эти слова, но, по-моему, сказано очень точно.

— А я что-то ничего из этой фразы не понял, — отозвался Сэнфорд, будто он только и делал, что искал во всем особый глубокий смысл.

— Ладно, не думайте больше об этом, — снисходительно посоветовала Андри, счастливая оттого, что Чарльз перешел на ее сторону. — Но где же тогда провести черту, отделяющую нас от наших предков? Если прошлое, как вы утверждаете, кануло в вечность, то должен быть известен момент, когда оно кончилось и началось настоящее…

— Вот Римская империя была, да вся вышла, — язвительно заметил Берман. — И нет ее больше.

— Не совсем так, — огрызнулась Андри, чувствуя, что начинает раздражаться. — Все равно остались законы этой империи, обычаи, язык, дороги и даже акведуки. Ничто в мире не уходит бесследно.

— Но зачем это так подробно изучать? — не унимался Сэнфорд. — Для чего мне запоминать целую кучу никому не нужных дат? Я в школе прямо-таки ненавидел эту историю.

— Если из истории вы помните только то, что вас заставляли зубрить даты, то вам можно лишь посочувствовать, — снова вступил в разговор Чарльз. — История нужна прежде всего для того, чтобы расширять наш кругозор и развивать интеллект. Время течет постоянно и нигде не обрывается. А человек или целая нация, которые не знают своего прошлого, похожи на больных, страдающих потерей памяти. Надо точно знать, что было до нас, чтобы лучше представлять себе, куда мы идем сейчас.

— Вот именно! — радостно воскликнула Андри. — А я никак не могу заставить своих восьмиклассников выучить даты. Я тоже все время пытаюсь объяснить им, как важно запомнить весь поток предыдущих событий, чтобы легче было проследить, как человечество постепенно меняло свою собственную судьбу.

— Вот поэтому тебя и считают отличным педагогом, — похвалил жену Гарви Уорнак и осторожно прикоснулся к ее руке.

Но она не обратила внимания на его жалкую попытку вернуть утраченное расположение к себе, будто и не почувствовала этого прикосновения вовсе. Она, казалось; "никого не замечала теперь, кроме Чарльза.

— Спасибо, что вы встали на мою сторону. Я вами просто восхищена. Вы такой очаровательный и чувствительный мужчина.

— Что само собой предполагает, будто я лишен этих качеств, — шутливо заметил Сэнфорд, однако в голосе его уже сквозило легкое раздражение. — Да, я не какой-нибудь там «умник», и готов первым это признать. И я счастлив оттого, что живу в двадцатом веке, и считаю, что вся ваша древняя шелуха — это сплошная тоска и чушь. Если, конечно, не начать выкачивать из нее деньги, как я уже предлагал. Ну, в смысле, восстановить кое-что…

— Правильно. А у каждого восстановленного домика поставить по турникету, куда надо будет бросать монетки, — усмехнулась Андри. — Как вам нравится такая перспектива, Анита?

Анита вздрогнула. Она не