Русские на Мариенплац - Владимир Кунин

– Ах, да… Верно!

– Кстати! С кем ты пересылал письмо? Там стоял московский штемпель отправления…

– С одним киносценаристом. Он здесь был в командировке…

– Будь здоров, Эдька!

– Спасибо, родная. Удачи тебе. Ты в порядке?

– Более чем, – сказала Юлька. – В двух словах… Мое дело выросло до гигантских размеров! В Мюнхене я проездом из Лондона, Парижа и Мадрида… Я открываю здесь филиалы нашего предприятия, отсматриваю и отбираю кандидатуры девок, занимаюсь точным графиком смены команд. Отработали девки, скажем, в Израиле полгода, – пожалте, в Голландию. Голландки – в Италию. Итальянки – в Москву. Наши русские девки – в Париж, испанки – в Лондон… Ну, и так далее. Девки не должны примелькаться! Клиентура обязана иметь постоянную новизну ощущений. Американцы же меняют своих президентов каждые четыре года? А бабы – товар приедающийся, скоропортящийся. Нас надо менять почаще… Ну, и кроме всего – чисто административные заморочки… Наем и ремонт помещений, финансово-налоговая деятельность, утряска всяких неурядиц с полицией, властями, договора с порнофильмопродукциями, сексуальными и эротическими изданиями… Контракты с адвокатами, медиками, дизайнерами… Короче, Эдька, дел по горло! Конечно, у меня огромный штат сотрудников, которые всем этим занимаются. Но время от времени я сама должна положить свой глаз на все это, и тогда я предпринимаю вот такой вояж… То есть, практически осуществилось все то, о чем мы с тобой говорили в ту последнюю ночь в Москве. И не только свершилось, но и переросло все ожидания!.. В начале будущего года я открываю в центре Москвы свой собственный банк с о-о-очень серьезным уставным капиталом, и тогда мне вообще – сам черт не брат! Учти, Эдик, на всякий случай, скоро я стану самой богатой невестой в этом полушарии. Хотя, как ты понимаешь, мне и сейчас грех жаловаться. Сделай мне еще немного джина с тоником… И, пожалуйста, расскажи все о себе.

И Эдик рассказал Юльке все.

Он рассказал Юльке о танке и о Нартае, о Кате и Джеффри Келли, о стариках Китцингерах и их племяннике Руди, о Мариенплац и Кауфингерштрассе, об оленьем загоне, свинарнике и коровнике в «Китцингер-хофе»… О том, как военные предали лучшего механика-водителя Западной группы войск, об украденных ими солдатских деньгах, предназначенных для памятника мертвым и отданных на благо вновь нарождающегося Человека… Рассказал он и про пылающее общежитие югославских беженцев, и про семью Зергельхуберов…

Рассказал даже, что совсем недавно, на белом, девятьсот сорок четвертом «порше» его пытались навестить Саня Анциферов и Яцек Шарейко…

– Это очень опасно, – серьезно и строго произнесла Юлька. – По роду своей деятельности я вынуждена иногда контактировать с людьми, которые держат все эти ниточки в своих руках, и поэтому знаю, насколько это опасно. Пожалуйста, Эдик, сходи в кабинет, принеси мне чистую бумагу и какой-нибудь карандаш. И захвати телефон. Эдик принес Юльке бумагу и шариковую ручку с отельными эмблемами «Парк-Хилтона», а телефон поставил перед ней прямо на обеденный стол.

– Как ты сказал их зовут?

– Александр Анциферов и Яцек Шарейко.

Юлька записала имена на бумаге и положила ее перед собой. Потом подняла телефонную трубку и деловито сказала:

– Сначала наберем Стокгольм. Концы, наверняка, в Швеции.

Она на память набрала номер, подождала несколько секунд и, улыбаясь невидимому собеседнику, заговорила по-английски. Кроме имен Сани и Яцека и своего собственного, Эдик ничего не разобрал.

Юлька положила трубку и ласково сказала Эдику:

– Ты ешь, ешь, Эдинька… Сейчас я подам горячее. И, Эдька, кисанька, попробуй этот соус! Он тебе обязательно понравится… Я его обожаю!

– Кому ты звонила?

– Кому надо. Сейчас они соединятся с Гданьском и Москвой, а те перезвонят нам.

Через пятнадцать минут телефон зазвонил.

– Москва… – сказала Юлька и подняла трубку: – Алло! А-а-а… Очень рада! Записывайте… Записывайте, черт бы вас побрал! Первый персонаж – Александр Анциферов. Еще раз… Александр Анциферов. Записали? Второй персонаж – Яцек Шарейко. Яцек Шарейко… Правильно. Польская линия. Записали? А теперь, возьмите в руки тяжелый молоток и зубило и на граните вырубите имя моего человека! Большими-большими буквами! Чтобы у вас оно никогда из головы не выскочило, ясно?! Пишите: Эдуард Петров – артист цирка. Мюнхен. Не важно! Москва, Мюнхен… Где бы он ни был! Все понятно?

Ей что-то говорили, она слушала с каменным лицом, изредка поднимая глаза на Эдика.

– Не знаю, не знаю… Сейчас спрошу, – она прикрыла рукой микрофон трубки: – Эдик, они предлагают их убрать. Чтобы ты был совсем спокоен.

– То есть, как?.. Из Германии?

– Нет. Вообще убрать. С этого света, – и Юлька в упор посмотрела на Эдика.

До него, наконец, дошел страшный смысл Юлъкиных слов, и он в ужасе замотал головой:

– Нет, нет, что ты!.. Просто пусть не лезут, пусть оставят нас в покое… Нет, ну, что ты!.. У них же дети!.. У Сашки в Рязани – бабушка…

Какое-то время Юлька еще смотрела в глаза Эдику, потом вздохнула и сняла ладонь с микрофона:

– Алло! Слушаете? Ну, то-то… Нет, этого делать не следует. Просто переведите их из Германии куда-нибудь подальше… Вообще, из Европы! Вот и подумайте!.. У вас же во всех регионах есть дела. Вот и пошевелите мозгами… Предположим, в Китай! Насколько я знаю, у вас там большой плацдарм… Вот и хорошо! И, пожалуйста, будьте любезны, запомните раз и навсегда, если с головы моего человека упадет хоть один волос… Вы же знаете, я слов на ветер не бросаю! Ну, ладно, ладно… Я очень рада, что вы меня так хорошо поняли, И вам творческих успехов! До встречи…

Она положила трубку и устало перевела дыхание. Впервые Эдик увидел, что у нее появились горькие складки у рта.

– Боже мой, Эдинька… Если бы ты только знал, с каким дерьмом и ничтожеством иногда приходится иметь дело! А ведь они страной руководят… И какой страной!..

Эдик встал из-за стола, подошел сзади к сидящей Юльке, обнял ее за плечи и прошептал:

– Спасибо тебе… Ангел-хранитель ты мой.

– Ну, что ты… – тихо сказала Юлька. – Я же тебя всю свою жизнь люблю!.. С моих тринадцати лет… Еще с тех подмосковных Подлипок, когда я приходила на этот твой дурацкий кружок в Дом пионеров и школьников… Ты думаешь, мне акробатика была нужна? Ты мне был нужен! Я же спать ложилась с мыслью, что завтра ты приедешь из Москвы к нам в Подлипки на эти кретинские занятия акробатикой, которую я не перевариваю до сих пор… Родной мой, любимый дурачок! Ну, как же мне тебя не защитить?! Я же этим защищаю свою любовь к тебе – единственное в моей жизни, что не изгажено и неистребимо!

Вечером Эдик позвонил от Юльки в «Китцингер-хоф». Трубку подняла насмерть перепуганная Наташа.

Оказывается, Петер представил звонок Юльки в олений загон в жутковато-таинственно-мрачных тонах, сообщив, что Эдик спешно сорвался из дому и уехал в Мюнхен, в отель «Парк-Хилтон», к какой-то женщине, якобы своей старой подруге, но это вполне может быть и враньем – вероятнее всего, его выманили из дому те самые мафиози, которые приезжали на белом девятьсот сорок четвертом «порше»…

Нартай и Наташа бросились звонить в «Парк-Хилтон», но там по телефону не дают сведений о людях, живущих в отеле. Тогда они созвонились с Клаусом Зергельхубером, и тот по своим полицейским каналам выяснил, что одна русская женщина из Москвы, действительно, живет в «Парк-Хилтоне», но она занимает, не больше, не меньше, – «экзекьюти-флор», числится под индексом VIP – «особо важная персона», а телефоны таких постояльцев отеля держатся в строжайшем секрете и выдаются только по официальным запросам криминальной полиции или Интерпола. А Клаус всего лишь сельский полицейский, но он все-таки что-нибудь попробует сделать… И Нартай орет, что он сейчас же помчится в Мюнхен и расчехвостит весь этот «Парк-Хилтон», а Наташа и Петер умоляют его подождать еще немного, может быть, Клаусу удасться навести более подробные справки…

Потом трубку схватил Нартай и закричал так, будто хотел, чтобы его голос был услышан в Мюнхене без помощи телефона:

– Эдька!!! С тобой все в порядке?!

– Да, да… Успокойтесь вы там! И ради Бога, дайте отбой Клаусу!.. Что вы там за панику устроили?..

– С тобой, действительно, все в ажуре? Или ты не можешь говорить?!

– Да, могу, могу, Нартайчик…

– А может, они тебя там на мушке держат?!

– Вы что, с ума сошли?! Никто меня не держит на мушке… Успокойтесь немедленно! Я утром приеду домой и все расскажу.

– А позвонить раньше ты не мог, мудила?!! – прокричал Нартай так, что Эдику и в самом деле показалось, что он слышит голос Нартая из «Китцингер-хофа» вне всякой телефонной связи. – Мы, понимаешь, тут на нервной почве по потолку ходим, а он… Засранец!

– Ну, все, все… Спускайтесь на пол и не дергайтесь. Я жив-здоров, чего и вам желаю. Утром буду дома.