Снова домой - Кристин Ханна

Мадлен в страхе и замешательстве смотрела на дочь, едва ли не впервые в своей жизни замечая в ней женщину. Точнее, видела, какой именно женщиной скоро станет Лина – сильной, собранной, непреклонной.

– Да, – только и смогла Мадлен сказать в ту минуту. Ей хотелось что-нибудь добавить, но не находилось нужных слов.

Лина, прикусив нижнюю губу, смотрела неподвижным взглядом на окошко палаты, за которым виднелась ширма.

– Ты ведь и сама знаешь, чего бы Фрэнсису сейчас хотелось.

– Да, знаю. – К своему ужасу, Мадлен поняла, что сейчас расплачется прямо на глазах у дочери. На глазах у единственного человека в мире, перед которым ей надо было выглядеть предельно сдержанной, сильной, мужественной. Но слезы так и просились на глаза, Мадлен не могла их больше удерживать.

Чуть поколебавшись, Лина шагнула к матери.

– Не плачь, мама. Он... он не хотел бы, чтобы ты плакала. Мадлен притянула к себе дочь, и они очень долго, как показалось Мадлен, простояли в объятиях друг друга, раскачиваясь и плача, плача...

Наконец Мадлен отстранилась, заглянула в прекрасные, мокрые от слез глаза дочери и неуверенно улыбнулась.

– Я люблю тебя, девочка моя. И знаешь, я очень горжусь тобой сейчас. Ты гораздо сильнее, чем я была когда-то.

– И что же нам теперь делать?

Мадлен вздохнула, чувствуя себя страшно постаревшей.

– Нужно будет провести несколько необходимых тестов, а затем я позвоню Крису.

Мадлен возвратилась в палату Фрэнсиса и, подняв телефонную трубку, набрала домашний номер Криса. Он поднял трубку сразу же.

– Алленфорд у телефона.

– Привет, Крис, это Мадлен. Последовала короткая пауза. – Мадлен?

– Я звоню из Портленда, из клиники Клэрмонт.

– Боже, Мадлен... Что случилось? Ее голос заметно задрожал.

– С Фрэнсисом беда... – У Мадлен не хватило сил уточнить, что именно случилось.

– Но... Мадлен, твой друг священник и есть донор? Брат Энджела?

– Да, – прошептала она, стараясь отчетливо выговаривать слова. – Они сделали третью кардиограмму, опять ничего обнадеживающего. Никакой реакции на болевой тест, он держится только на аппарате «искусственные легкие». Он... в общем, он умер. И в этом случае я должна принимать решение о донорстве. Я за передачу сердца.

– Хорошо, Мадлен, – спокойно отреагировал он. —Я займусь этим. А тебе лучше было бы вернуться сюда и хорошенько отдохнуть.

– Нет! – Мадлен возразила резче, чем ей хотелось бы. – Я не могу оставить его тут одного. Не хочу, чтобы рядом с ним были только чужие люди. – Она отдавала себе отчет в том, что слова ее звучат глупо, совсем по-детски. Ведь она знала, что очень скоро в больницу прибудут специалисты чуть ли не со всей страны, которые – хочет она того или нет – расчленят тело Фрэнсиса на бесчисленные кусочки, чтобы с их помощью спасать жизни других людей. Ей хотелось верить, что Фрэнсис еще будет жить в других людях, что его прекрасное, доброе сердце будет продолжать биться...

Она закрыла глаза. На душе у нее было сейчас совсем скверно.

– Мне придется выполнить некоторые формальности, Крис. Я подпишу бумаги, которые разрешат использовать его глаза, сердце, печень, почки – словом, все, что нужно. Думаю, он сам тоже одобрил бы такое решение.

– Мне уже сообщили, что его печень и почки в отличном состоянии. Допамин вполне приемлемого уровня, снабжение кислородом нормальное. Я сразу понял, что это сердце прекрасно подходит для Энджела. – Голос Криса понизился до шепота. – Только теперь я понимаю, почему все параметры так сходятся.

– Да, – только и сумела ответить Мадлен.

– Мадлен. – Алленфорд произнес ее имя с несвойственной ему мягкостью в голосе. – Давай помнить о том, что Фрэнсис этим спасает жизнь родному брату.

Она подавила рыдание.

– Я это понимаю.

– И если сам Энджел будет согласен...

– Мне бы не хотелось, чтобы Энджел знал. Как он... – Она заколебалась. – Вдруг Энджел решит, что ему нельзя на это соглашаться? Что, если...

– Говорить Энджелу или нет – решение за тобой, Мадлен. Как ты скажешь, так и сделаем. Полиция сохранит конфиденциальность.

Мадлен вздрагивала от каждого слова Алленфорда.

– Спасибо, Крис.

– Нусбауму прекрасно известно, что тело необходимо нам как можно скорее. – Она вздохнула, и Крис на секунду замолчал, потом продолжил: – Он понимает, что мистеру Демарко требуется срочная помощь.

– Я прослежу за тем, чтобы тут все прошло как можно лучше. Вы скоро прибудете в клинику?

– Уже выезжаю. Свяжусь только с людьми из Объединенной сети по перевозке органов.

Он не попрощался, и Мадлен больше ничего не сказала. Оба понимали, что в таком деле нельзя тратить попусту слова и время. Следовало соблюдать профессиональную сдержанность.

Энджелу казалось, что он находится в зале огромного супермаркета: широкий проход, яркое освещение, белый потолок, сверкающий металл. Здесь, в операционной № 9, стены были покрашены краской неопределенного цвета, металлические столы из нержавеющей стали застланы зеленой хирургической материей, поверх которой разложены инструменты для операции. На потолке был вмонтирован телевизионный экран, казавшийся сейчас черной прямоугольной дырой. По всей комнате стояли компьютеры и медицинская аппаратура.

И все это жужжало, пищало и потрескивало. Вокруг было много людей, но лиц он не мог разглядеть: все до одного были в масках и перчатках.

Казалось, никто из них совсем не интересовался Энджелом. Он был просто пациентом. Никому не известным Марком Джонсом. Врачам было безразлично, что он сейчас лежит в этой совершенно стерильной комнате, на стальном столе, голый, от его тела отходят трубки, по которым в кровь поступают лекарства. За целый час, что Энджел пролежал пластом на столе, никто ему не сказал ни единого слова. Между собой же врачи постоянно переговаривались: проверяли мониторы, – готовили инструменты, посматривали на часы. Каждые несколько минут заходил еще какой-нибудь человек и сообщал остальным новые сведения. Тогда медсестры снова перекладывали инструменты, еще раз проверяли свои медицинские принадлежности на вспомогательных столах. Белые часы на стене операционной мерно отсчитывали минуты.

Энджела опять побрили самым тщательным образом – от подбородка до ног – да вдобавок протерли каким-то розовым стерилизующим раствором, отчего казалось, что он искупался в сладком сиропе. Затем его накрыли еще несколькими покрывалами того же зелено-голубого цвета.

«Ну вот. Сейчас они вырежут твое сердце...»

Энджел закрыл глаза и решил не поддаваться панике. Он старался не думать, как все будет происходить: сначала хирург сделает самый первый глубокий надрез, затем второй, после чего страшными инструментами начнет вскрывать грудную клетку. Затем, взяв ножницы, примется разрезать ткани, проникая все глубже и глубже...