Бабочка - Ян Миклашевский

На стене мелькнул знак, говорящий о том, что скорость необходимо сбросить до двадцати километров в час. Через некоторое время тоннель расширился и превратился в станцию, на стене которой висели большие буквы непонятной аббревиатуры, являвшейся её названием. Макс остановил дрезину посередине захламлённой мелким мусором платформы и решил осмотреться.

Покрывшийся многолетней пылью поезд, стоявший на соседнем пути, явно когда-то был предназначен для перевозки пассажиров. Видом своим он походил на обычные поезда метро, с той лишь разницей, что выглядел гораздо более массивным. Тяжёлые створки дверей надёжно скрывали его содержимое от посторонних глаз. Но куда больше Макса заинтересовала большая дверь в центре станции, сбоку от которой горела красная лампочка.

Следы в пыли красноречиво свидетельствовали, что на этой станции неизвестные странники подземелий не только останавливались, но даже пытались что-то делать с означенной ранее дверью, однако в этом не преуспели — панель замка имела по бокам глубокие царапины, как если бы её пытались выламывать из стены. Но то ли панель оказалось слишком хорошо вмурованной, то ли исследователи решили, что само устройство, управляющее замком, находится не в ней, а где-то там, за дверью, куда им не пробиться, или может и спугнуло их что, однако дверь им открыть не удалось.

— Нда, без вариантов, — подумалось Максу, — хотя…

Он открыл список кодов, которые оставил ему Завадский, и начал искать что-то похожее на название этой станции. Поиск успехом не увенчался и Макс почему-то вздохнул с облегчением.

— А вот случилось бы чудо, и оказался у тебя в компе код от этой двери, то тогда что? Дрожащими пальцами вбить его, увидеть, как загорается зелёная лампочка, возможно даже услышать звук открывающейся двери, если она на это ещё способна, а дальше? Что там внутри, ты ведь не знаешь. Может оно и к лучшему, что так получилось.

Макс направился обратно к дрезине. Уже практически подойдя к ней, он обернулся, но за его спиной ничего не изменилось. Подумалось, что если бы неизвестность питалась сталкерами в буквальном смысле, то лучшей приманки для них, чем такие вот лампочки, придумать ей было бы сложно. Неизвестность почему-то в шутку представилась в виде чего-то громадного, с огромной пастью, источающей зловоние, полной больших и грязных зубов. Делать в этом месте было нечего, и дрезина повезла Макса дальше. Снова потянулся тоннель.

— Смотри, как интересно получается. Там, в Пансионате, речи Бирюкова казались тебе пафосным бредом, а сейчас ты с ним уже чуть ли не соглашаешься. И с Тенёвым ты тоже соглашаешься. Абсурд — два умных человека не смогли прийти к консенсусу. Хотя неудивительно — после того, как тебя едва не размажут по земле гравитационным ударом, желание нормально общаться наверняка сойдёт на нет. И Контролёр ещё этот драный, откуда только взялся.

Романтик ты Нимов, инфантильный романтик. Всё думал, что своей работой приносишь человечеству пользу, делаешь мир лучше, приближаешь Светлое Будущее и Всеобщее Счастье. Да нафиг людям не нужно «счастье для всех». Это ж как обидно для некоторых быть на одном уровне с остальными. Не могут отдельные члены человеческого социума не быть выше других хоть в чём-то — жизни им без этого нет. Нужно им быть выше, неважно в чём, лишь бы выше. Больше денег, власти, жилплощади наконец. Жизненно необходимо для них показывать всем свою значимость, даже если эта значимость только у них в головах. Конкурентная борьба на благо собственного брюха, где мерилом превосходства является объём пуза и хомячьих щёк. А ещё можно выделяться, серя на голову окружающим, чтобы в результате получалось «я на коне, а вы — в говне», и не важно, что этот «всадник» от остальных мало чем отличается — в своём сознании он уже приподнимается выше, воспаряет к небу, становится человеком другого сорта. Ну а то, что остальные смотрят на него как на мудака, так это ж от зависти. Реалии, иху мать, суровые реалии того мира, вросшие намертво в сознание, если даже не в генофонд.

Даже здесь, на Аномальных, от этого никуда не деться. Кто больше редких артефактов притащит, кто в наиболее дальний рейд уйдёт, кто больше водки выпьет, в конце концов. Те же долговцы смотрят на свободовцев свысока, считают их сектантами и наркоманами. Свобода от Долга тоже не отстаёт, полагая, что туда идут исключительно тупые солдафоны, родившиеся в шинели и предпочитающие меряться длиной стволов у автоматов, нежели первичными половыми признаками, как это принято у нормальных самцов. Противостояние немытого востока и цивилизованного запада как оно есть, даром, что на одном языке говорят и друг друга, по большому счёту, не лучше. Военные, охраняющие периметр, так вообще смотрят на весь этот зоопарк как на дерьмо и за людей не держат. Институтских все ранее перечисленные относят к яйцеголовым психам и хлюпикам, те же, чтобы не оставаться в долгу, глядят на остальных как на недоумков и имбецилов. Редких любителей лёгкой наживы за чужой счёт к людям вообще не причисляет никто.

И только тогда, когда ты остаёшься с Аномальными один на один, начинаешь понимать, что всё это тлен и никчёмность. Пожалуй, страшнее и беспощаднее экзаменатора для собственного превосходства над другими не найти. Это место не интересуют твои убеждения, вера, идеи, образ жизни, оно проверяет не их. Ему безразлично, кем ты был раньше, оно проверяет тебя самого, чего ты стоишь на самом деле, здесь и сейчас. Подкупить его невозможно — деньги ему неинтересны. Уболтать его… можно, но мало кому это удавалось. Оценок у него всего две, да и то одна из них апелляции не подлежит — некому апеллировать будет. Либо ты живой, либо нет, вот и всё, что этот экзаменатор может написать в воображаемой зачётке. Даже если ты не считаешь себя выше других, он всё равно заставит тебя пройти этот экзамен, чтобы ты узнал, можешь ли ты превзойти себя самого. Система оценки, понятное дело, меняться не будет — кто ты такой, чтобы ради тебя одного ломали устоявшуюся систему? Исключений не предусмотрено ни для кого.

А может люди здесь делятся на два типа? Тех, кто этот экзамен прошёл и тех, кому его ещё только предстоит пройти. Вторых, понятное дело, больше, первых же эти игры чемпионов не интересуют. Точнее сказать, интересуют, но только в отношении своей персоны. Узнать свой предел, ту самую черту, за которую прыгнуть уже невозможно, потому что этот прыжок будет последним в твоей жизни. Когда что-то докажешь себе самому, пропадает нужда доказывать это другим. Ты знаешь, что это ВЕРНО, что это ПРАВИЛЬНО, а что там думают остальные… какая разница, что там думают остальные?

Свет водопадом обрушился со всех сторон. Дрезина вынырнула из тоннеля, и взору Макса предстало огромное поле, сплошь усеянное аномалиями. Он дёрнул рычаг экстренного торможения — впереди отчётливо прослеживались изрытая воронками насыпь, а также разорванное и исковерканное каруселями железнодорожное полотно. Дёргаясь, визжа и извергая снопы искр из под колёс, дрезина, как будто нехотя, остановилась.

— Всё, приехали. Когда ж здесь такая красота расцвела и как тогда тут бирюковские проехали? — Нимов по привычке начал шарить по карманам в поисках сигарет.

Вдалеке, за пределами поля аномалий, виднелся тоннель, в который уводил железнодорожный путь. Сколько ещё оставалось до конечного пункта — схема умалчивала, но было ясно, что о продолжении путешествия на дрезине и речи быть не может.

Хуже было другое — аномалии стояли достаточно близко друг к другу, накладываясь на экране компа одна на одну. Это Макс выяснил, подойдя к границе поля почти вплотную. Пришлось вернуться к дрезине, нарушив одно из главных правил поведения на Аномальных, гласившее, что «…нельзя возвращаться тем же путём, каким пришёл…» — вспомнилось о стоявшем в салоне вагончика ведре, наполненным какими-то ржавыми железками. За неимением лучших вариантов приходилось прибегать к дедовским способам. Человек с ведром подошёл к границе поля аномалий, посмотрел на бушующее энергией пространство в поисках прохода, выбрал гайку и бросил её от себя вперёд.

Система аномальной защиты бронекостюма работала на максимуме, но, не смотря на это, внутри костюм всё равно походил на финскую сауну. Ведро стремительно пустело. Мелкие детали плавились, разлетались в металлическую пыль, растворялись и меняли свою форму причудливым образом. Ржавая металлическая скоба, на подлёте к особо мощному холодильнику, покрылась ледяной коркой и развалилась на несколько частей от резкого перепада температур, влетев в находящуюся за холодильником сковородку. Непонятно что делавший в ведре тумблер, у которого почему-то была отломана ножка одного из контактов, вылетел из молодой закрутки подобно пуле и улетел в пыльный мешок, отчего всё вокруг заволокло пылью и пришлось ждать, пока она осядет. Несколько раз Макс забредал в тупики, и тогда приходилось возвращаться назад, тратя быстро расходуемое содержимое ведра. В такие моменты начинало казаться, что пройти эту преграду насквозь невозможно в принципе.