Николай Кузнецов - Теодор Гладков

6 января 1944 года группа в составе двадцати одного человека под командованием Бориса Крутикова отправилась в опасный путь по маршруту: Ровно (Цуманские леса) – Дубно – Почаев – Броды – Злочев – Перемышляны – Львов (Гановичевский лес). Здесь часть группы должна была остаться в качестве «зеленого маяка», а другая проникнуть в город и приступить к выполнению задания. Радист Бурлака должен был обеспечивать регулярную связь разведчиков с отрядом.

Командование отправляло во Львов и Николая Кузнецова, но совершенно самостоятельно, в сопровождении лишь двух человек: Яна Каминского и шофера Ивана Васильевича Белова. Белов в свое время служил в Красной Армии, попал в плен, был освобожден как украинец под фамилией Белько, осел в Ровно и связался здесь с группой Михаила Шевчука. Шевчук и остальные связанные с ним товарищи рекомендовали Белова как верного человека, проверенного в ряде операций. Для предстоящей операции Белов был одет в форму и снабжен документами солдата военно-транспортных войск Ивана Власовца.

Во Львове наряду с основной разведывательной работой Кузнецову следовало, по возможности, осуществить акт возмездия над губернатором Галиции Вехтером или его заместителем Бауэром.

На всякий случай оговорили место встреч во Львове: возле театра, по нечетным дням, в двенадцать часов по немецкому времени.

Затем Кузнецов должен был перебраться в Краков. Выбор этого города объяснялся тем, что сюда, по всем расчетам, должны были бежать высшие фашистские учреждения после неминуемого и близкого изгнания с украинской земли. В случае крайней опасности Кузнецову, Каминскому и Белову предписывалось уйти в подполье и дождаться прихода Красной Армии.

Настроение перед отъездом у Николая Ивановича было превосходное; в отряд пришло радостное известие, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1943 года он и его товарищи за осенние операции награждены орденами Ленина. Он много шутил, был весел и жизнерадостен.

15 января 1944 года Кузнецов, Каминский и Белов распрощались с боевыми друзьями, как все полагали тогда, ненадолго и выехали во Львов через Луцк. (Если быть точным, то следует оговориться, что выехали они не сразу: стояла такая грязь, что до шоссе их машину пришлось вытягивать волами.)

В Луцке Кузнецов и его спутники совершили небольшую остановку по очень важной причине: группа связанных с отрядом польских патриотов под командованием Вицента Окорского, жившего на Банковой улице, 16, заранее приготовила здесь для Кузнецова новый автомобиль: серый итальянский «фиат», ранее принадлежавший местному гебитскомиссару. Старая машина гауптмана Зиберта, рассудило командование, слишком «скомпрометировала» себя в Ровно.

18 января группа отправилась на этом «фиате» дальше – на Львов.

«Накануне в селе Германувка, – вспоминает Лукин, – фактически окраине Луцка, я в последний раз виделся с Николаем Ивановичем Кузнецовым. Встреча проходила в старом заброшенном сарае на краю села.

Николай Иванович приехал вместе с Каминским и Беловым, я – в сопровождении доктора Альберта Цессарского, «смотрителя луцкого маяка» Владимира Ступина, моего адъютанта Сергея Рощина и нескольких бойцов.

Николай Иванович коротко рассказал, что до Луцка они добрались в потоке отступающих войск спокойно, что «фиат», который ему достали поляки, по отзыву Белова в полном порядке, что сам Белов, как ему кажется, хороший водитель, выдержанный и надежный товарищ.

Я понимал, что от личных и профессиональных качеств водителя во многом будет зависеть успех поездки Кузнецова, и был рад, что Белов ему со всех точек зрения понравился. Но понял и другое: Кузнецов, зная, что это не может нас не волновать, сам, не дожидаясь моих вопросов, похвалил нового своего товарища. О Каминском говорить не было нужды: Николай Иванович и Ян давно сработались и понимали друг друга с полуслова.

Так мы провели часа два: уточнили задания, обсудили некоторые детали. Теперь мне оставалось только продлить документы Зиберта и передать ему деньги. Цессарский на специально захваченной немецкой машинке печатал на бланках соответствующие тексты, а я расписывался за нужных начальников и прикладывал ту или иную печать из своей походной канцелярии. Соответствующая доработка была проведена с документами Каминского и Белова, а также с бумагами на новый автомобиль Зиберта. Потом я отдал Николаю Ивановичу большую сумму марок.

Как всегда, Кузнецов, прежде чем спрятать документы в карман, тщательно их изучил – чтобы в случае проверки ответить на любой вопрос без запинки, не спутав ни фамилий, ни дат. Деньги разделил на несколько частей – чтобы на людях не показать слишком солидную пачку.

Настроение его в тот последний день, что мы виделись, было хорошим. Он был бодр, собран, не сомневался, что успешно выполнит очередное задание. Лишь сожалел немного, что его встреча с близкой, как никогда, Красной Армией отодвигается на неопределенный срок. Это было понятно – все мы с нетерпением ждали ту радостную минуту, когда увидим первого красноармейца.

Потом мы сидели уже все вместе, оставив охрану, обедали, обсуждали последние военные сводки, гадали, когда, наконец, наступит День Победы и откроют ли союзники к тому времени второй фронт. О задании больше не говорили. Теперь, после того как деловой разговор с Николаем Ивановичем был закончен, я больше приглядывался к его спутникам. Убедился, что и Каминский и Белов настроены по-боевому, понимают задачу своей маленькой группы.

Подошло время расставаться. Нам нужно было возвращаться к своим, Кузнецову и его друзьям – спешить на запад, к Львову. Мы обнялись, расцеловались, и вот уже Николай Иванович, чуть пригнувшись у низкой двери, первым выходит во двор».

…Группа Бориса Крутикова ушла хорошо вооруженной под видом отряда бандеровцев, выполняющих особое задание. Все ее участники были снабжены документами националистов, в том числе дипломами школы военных старшин УПА. Теми самыми дипломами, что были взяты в ночном бою 19 декабря. И все же с самого начала все пошло не так, как надо. Группа смогла пробиться к намеченному пункту лишь с огромным трудом и весьма ощутимыми, учитывая ее небольшой состав, потерями. Погиб в бою и единственный радист Бурлака. Его гибель уже сама по себе ставила перед будущими разведчиками во Львове множество проблем, ибо связь в разведке едва ли не самое главное. Что толку в самой ценной информации, если ее нельзя вовремя передать своим?

Только 19 января оставшаяся часть группы Крутикова подошла к селу Гуте-Пеняцкой, где вступила в контакт с небольшим отрядом польских патриотов под командованием Казимира Войцеховского. В Гуте Крутиков и решил на время обосноваться, отправив все же двух разведчиков – Степана Пастухова и Михаила Кобеляцкого – во Львов. Степан Петрович Пастухов в составе группы оказался не случайно. Дело в тем, что когда-то он работал во Львове инженером коммунального хозяйства, а посему отлично знал не только сам город, но и подземные коммуникации, систему водоснабжения, канализации и прочие очень важные вещи.