ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

– Хорошая история. Так вы с Довлатовым потом и не…

– Мы с ним разговаривали два или три раза. По телефону. Когда в 87–90-х годах, уже была перестройка, я заведовал отделом русской литературы таллинского журнала «Радуга», мы первыми в Союзе печатали разные вещи, до того не печатавшиеся. Вот я только сегодня в Университете Джавахарлала Неру (беседа наша происходила в городе Дели на книжной ярмарке в феврале 2008 года. – И. С.) встретил человека, который мне тогда прислал какие-то дневники Вуди Алена, и я их первым в Советском Союзе напечатал. Так вот первыми в Союзе мы в «Радуге» напечатали и Александра Введенского, и стихи Бродского, и «Четвертую прозу» Мандельштама, и два рассказа Довлатова. Вот один раз я звонил ему в Нью-Йорк, испрашивая позволения на публикацию. Второй раз – когда, значит, нужно было поправить там несколько мест, устранить фактические неточности, я звонил это согласовать. И третий – звонил он, сказать спасибо редакции. Вот наши все три телефонных разговора.

Бродский и пиар

– Понял. Вот ты сказал, что по твоему мнению Бродский – поэт не высшего ряда. И я хочу тебя спросить: насколько, по-твоему, важна для писателя биография? Если б Бродского не выслали на Север, а после на Запад и он остался бы а Питере, то ходил бы щас по презентациям с целью поужинать, как некоторые его коллеги. «Рыжему сделали биографию». Пушкин, Лермонтов, пиар, судьба…

– Я не понял, каким образом ты с Довлатова перешел на Бродского.

– Таким, что тема зон и тема отъезда в Нью-Йорк – это хорошо по пиару. А так бы…

– Бродский не сидел ни одного дня. Он был в ссылке. Он был выслан на 101-й километр, где практически ничего не делал. Был навещаем друзьями. И не просто приобрел международную известность, но еще и начал хорошо жить. Сохранился снимок, где Бродский, – а на дворе начало 60-х, – сидит на скамеечке и на ней, чтоб было видно, лежит пачка «Честерфилда». Да в 63-м году здесь никто не знал, что существует марка сигарет «Честерфилд»! О чем ты говоришь! Да, пиар у Бродского был, да…

– Биография решила всё. Ахматова была права.

– Да, известная фраза: «Какую биографию они делают нашему Рыжему!» Другой вариант: «Кажется, они сговорились сделать нашему Рыжему биографию».

– Вот и Довлатов. Не уедь он, не умри он не где-то, но в самом Нью-Йорке, – опять бы не было истории. Примеры можно множить. Последний из них – Евтушенко. У него длинная богатая биография, но – стал ли он первым поэтом? Короче, все эти вопросы я объединяю в один: судьба, пиар, биография.

– Вопрос в чем заключается?

– Какова роль в успехе реальных заслуг писателя и пиара, везения и судьбы. Это самое важное.

– Я думаю, это не самое важное.

– И тем не менее. Люди интересуются. Человек что-то пишет – это одна история, а как его оценивают – другая… Вяземский почитал записки Пушкина и сказал: «Не знал я, что он был такой умный».

– «Оказывается, Пушкин думал!» – была такая фраза. Значит, так. Всегда можно разделить два момента, которые сегодня звучат так: есть товар, а есть бренд. Раскрученность бренда далеко не всегда соответствует качеству товара. Самый раскрученный бренд в литературе такой: самый великий писатель. Я могу сказать, что если хоть что-то понимаю в литературе, то Томас Манн никогда не был хорошим писателем. Тем не менее у литературной общественности составлено такое мнение, что Томас Манн – классик и писатель великий. В Советском Союзе жил гениальный писатель – Морис Симашко. Но поскольку он был слишком умен и писал слишком хорошо – для весьма тупой литературной общественности, – та его не знала. По этой причине сейчас его практически никто не помнит. Хотя он умер всего несколько лет назад.

– Как-как, ты говоришь, его звали? Семашко?

– Морис Симашко. С Бродским произошло во многом аналогичное. Потому что. Когда в 66-м году Бродский написал «Пилигримов», это были по-настоящему хорошие стихи, достойные войти в антологию мировой поэзии. И это сразу почувствовали все. «Пилигримов» перепечатывали машинистки. В пяти копиях. Люди это передавали друг другу. Помнили наизусть. Читали на студенческих пьянках. «Пилигримы» были очень сильным стихотворением… Позднее Бродский сначала захотел уехать, потом раздумал, потом его вызвали и сказали: «Вы подавали на отъезд? Ну так уезжайте». Потом он написал открытое письмо Брежневу. О чем Брежнев никогда не узнал, зато узнала западная общественность, для которой это в самом деле и было написано. Потом Бродский стал писать стихи в Америке, и весь условно говоря неоклассицизм a la russe, его стансы на темы античной истории, а потом просто истории – не стоят абсолютно ничего вообще. Потому что поэзии там нет нисколько, это не больше чем зарифмованная проза.

– Но незалитованная!

Я смеюсь, Веллеру же это не смешно. Тем более что у него зазвонил телефон. Мы сделали паузу. Я, пользуясь случаем, выпил. Веллер договорил по мобиле, и тоже выпил, и стал объяснять мне:

– В поэзии главное – это эмоциональный накал, многозначность этого эмоционального накала. Накал облечен в формальную поэзию: размер, ритм, рифма. В этом отношении именно Высоцкий – это поэзия, а Бродский, уехав в Америку, написал считаные строки. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю: «Лучший вид на этот город, / Если сесть в бомбардировщик». Но это не самые лучшие стихи.

– Это, кстати, про какой город?

– Я тоже не помню сейчас. Но это американские стихи…

Теория кумиров

У меня есть своя теория искусства, своя теория необходимости создания и существования кумиров в литературе. Это имеет лишь косвенное отношение к литературному качеству. Значит, в любой культуре, в любой литературе потребен номер первый навсегда. У англичан – Шекспир, у итальянцев – Данте, и так далее. А еще потребны номера вторые и номера третьи. Часто они взаимозаменяются. Их не требуется больше, чем требуется. В свое время существовал Блок. Великий поэт Серебряного века. Теперь Блок оказался во многом заменен Гумилевым. Хотя Гумилев был несравненно более слабым поэтом, чем Блок. Но не могут существовать Блок и Гумилев одновременно! Фраза о том, что в литературе места всем хватит – не более чем благоглупость. Всем – не хватит! Как мы не можем потребить сто блюд, так мы не можем потребить сто великих поэтов. Мы можем потребить несколько великих, плюс десяток хороших, плюс таких-то на любителя, а остальным нет места в социокультурном пространстве, оно ограничено. Если человек используя потребу времени, используя разнообразные хитрые приемы, занимает вот это место в соответствии с эпохой – он живет на нем очень долго и для других места уже не оказывается. Таким образом, когда в эпоху жесткого