Нежные листья, ядовитые корни - Елена Михалкова

То же и с Липецкой. Маша помнила ту девочку, с которой училась вместе, – странную, дикую, умную. Болезненно злую и очень сильную. И это ее Маша теперь защищала ото всех, включая мужа.

Но убила Рогозину вовсе не та Аномалия. И не она ударила камнем по голове Анжелу, а потом затащила под ближайшее дерево и бросила умирать. Это сделала женщина, которую Маша при первой встрече даже не узнала: воин в бронзовом шлеме, бесстрастный и жестокий.

Маша вдруг поняла, что нужно делать. Странно, что эта простая мысль не пришла ей в голову сразу! Конечно, она вернет цепочку Анне. Но ведь вовсе не обязательно передавать ее из рук в руки. Так же, как и необязательно предупреждать о том, что ей все известно, глядя убийце в глаза.

Маша вскочила, сунула цепочку в карман и на секунду задержалась возле крепко спящего мужа. А если он снова проснется?

«Но ведь я всего на пару минут!»

Маша представила, как Сергей пытается найти ее, и похолодела. На пару минут или на одну – какая разница. Она не может второй раз за ночь сбежать, оставив его в неведении.

На этот раз ей пришлось хорошенько поразмыслить над текстом записки. Если сказать правду, думала Маша, придется слишком много объяснять. А напишешь лаконично, получится непонятно и от этого… тревожаще.

Меньше всего она хотела, чтобы Сергей тревожился.

И движимая самыми благими побуждениями, желая оградить мужа от бессмысленных переживаний, написала: «Я поднялась к Макару на пять минут, он, кажется, не спит. Сейчас вернусь». Взглянула на часы и добавила время: 02:11.

Из всех ошибок, совершенных Машей, эта была самой серьезной.

Женщина, нанесшая своей жертве шестнадцать ударов ножом, швыряла в сумку вещи, яростно матерясь. Лось, эта безмозглая тварь, оказалась куда более живучей, чем можно было ожидать! Знать бы, что она не отдала богу душу сразу – так приложила бы ее и второй раз, и третий.

Теперь же все летит к чертовой матери. В ее планах было выждать и спокойно уехать, не привлекая ничьего внимания. Но дура Анжелка в реанимации, а не в морге! Учитывая прочность ее черепа, она может прийти в себя когда угодно.

А значит, когда угодно заговорить.

Это только в фильмах вчерашний полумертвец сперва страдает полной амнезией, а затем долго и мучительно выковыривает из своей протухшей памяти обрывки воспоминаний. С Лосихой такое не пройдет. Мозгов у нее с орешек, и сидит этот орешек в самой сердцевине ее черепа, так что до него и не добраться добрым бордюрным камнем. Она все вспомнит, эта дрянь: и кому сладко пела, что денежек нужно не так уж много, только закрыть кредит, и с кем договорилась встретиться в парке, и кто, вместо того чтобы подкинуть деньжат, аккуратно проломил ей висок.

Кстати, чем не решение проблемы? Кредит на тебе висит, дрянь ты эдакая? Ну так теперь он тебя не будет беспокоить!

Женщина залилась нервным смехом, но голос так жутковато прозвучал, отражаясь от стен, что она зажала себе рот ладонью. Булькающее хихиканье все равно рвалось изнутри. Уж больно забавно Лосиха закатила глаза! И брякнулась эдак картинно, растопырившись, как лягушка.

Кредит у нее, как же. Лживая кретинка.

Но теперь из-за этой твари придется смыться. Может, конечно, все сложится хорошо и Анжела тихо отбросит копыта на реанимационной койке! А если нет?

Значит, опять бежать, опять менять имя, придумывать себе биографию, отсиживаться в вонючей норе… Сука! Так ей все испортить!

Такси приедет в половине третьего. Главное – незаметно выскользнуть из отеля. Она сядет в машину, доберется до Москвы, а там ищи-свищи. Паршиво, что у них всех сняли отпечатки. Если бы она уехала через два дня, как собиралась, прикрываясь внезапно заболевшей сестрой, это не вызвало бы подозрений. А так даже идиот-следователь с водянкой мозга сообразит, что не просто так одна из свидетельниц исчезла посреди ночи из «Тихой заводи».

Но рыбка уже уплыла. Хе-хе. Выбралась на сушу, отрастила лапки и сделала лапкой бай-бай.

Молния на сумке противно вжикнула и заклинила на половине. Копеечное китайское барахло!

– Давай! Закрывайся!

Она яростно дергала молнию туда-сюда. Но распухшая от вещей сумка словно издевалась над ней. Одно к одному!

Инцидент с сумкой заставил ее окончательно потерять самообладание. Люди, погода, вещи – все ополчилось против нее… Да и вся эта поганая жизнь!

К тому же ее подгонял страх. Она прислушивалась к звукам спящего отеля. Не раздастся ли телефонный звонок? «Вас беспокоят из областной больницы! Одна наша пациентка пришла в себя и…»

А если не звонок, то быстрые шаги за дверью. Требовательный стук. Громкие голоса.

Женщину тряхнула нервная дрожь. Ей уже казалось, что за ней выслали машину. Предупредили охранников! Что снаружи только и ждут, чтобы она высунула нос, и схватят ее с торжествующими воплями.

Эта картина так явственно встала перед глазами, что женщина подкралась к двери и прислушалась. Тишина снаружи показалась ей подозрительной. Очень медленно, очень осторожно она приоткрыла дверь, готовясь в любую секунду захлопнуть.

Но коридор был совершенно пуст. Вокруг царила тишина, нарушаемая только гудением старых труб, когда кто-то из постояльцев спускал воду в унитазе.

Два пятнадцать.

У нее еще десять минут, чтобы успеть забрать фотографии. Глупо было прятать их там. Но она боялась, что комнаты станут обыскивать, а от того, чтобы сразу уничтожить снимки, ее остановила идея, тогда показавшаяся хорошей. Она думала подкинуть их кое-кому… Замести следы, бросить песку в глаза. Пусть менты разбираются, почему в вещах именно этой дамочки найдены пропавшие у других карточки!

Не сложилось. Теперь придется забрать их, иначе наткнется кто-нибудь из персонала. Если это случится и хоть у кого-нибудь хватит мозгов внимательно посмотреть на лица бывших учеников…

Два двадцать. Такси вот-вот подъедет.

Пора!

Женщина бросила сумку на пол возле двери и вышла из комнаты. Три минуты, чтобы забрать фотографии – и она навсегда покинет «Тихую заводь».

Я ближе к смерти, чем была тогда, когда меня убили.

Знаю, звучит странно. Но та смерть была лишь переходом в иное состояние, и оно не страшило меня. Если рыбу обратить в птицу, вряд ли она испугается.

А сейчас мне приходит конец. Я потратила слишком много сил, чтобы пробудить одного из них, и теперь меня носит над полом, как высохший лист, который вот-вот коснется земли и рассыплется в прах.

После смерти мне показалось, что я избавилась от страха навсегда. Теперь я понимаю, что даже не осознавала по-настоящему, что такое страх.

Однажды муж рассказал мне, как в детстве съезжал с крыши гаража по высокому заледеневшему сугробу. Сугроб был длинный и пологий, настоящая горка, по которой он лихо выкатывался на широкую дорогу и еще некоторое время скользил по ней. И вот, оттолкнувшись от края крыши в очередной раз, мальчик вдруг заметил, как из-за поворота выворачивает «Камаз».

Ужас охватил его. Он катился по горке вниз, тщетно стараясь за что-нибудь ухватиться. Но руки бессильно царапали лед. Он видел побелевшее лицо водителя. Видел, как машину несет к его сугробу. И ничего не мог сделать.

Их траектории действительно пересеклись у основания горки. Но тормоза все-таки сработали: машина приостановилась, и мальчик уперся ногами в переднее колесо. В этот момент он решил, что спасен.

Однако «Камаз» продолжал движение, пусть и очень тихо. Колесо плавно сдвинулось, и мальчик, потеряв опору, снова поехал по льду. Медленно-медленно он съезжал вниз, а «Камаз» так же медленно и неумолимо тащило вперед. И вот тогда мальчик понял, что сейчас его раздавит задними колесами.

До этого я не знал, что такое страх, сказал мне тот выросший мальчик. Я думал, ничего не может быть страшнее того мига, когда я заметил «Камаз», катясь по горке. На самом деле кошмар начался, когда меня очень неспешно и плавно потянуло под него второй раз.

Мальчику удалось спастись. Рядом случился взрослый, который подбежал и выдернул полумертвого от ужаса ребенка из-под гигантской махины.

Я пытаюсь удержаться над полом, который время от времени перекатывается черной волной, и мне кажется, что от заднего колеса «Камаза» меня отделяет несколько сантиметров.

Это расстояние сокращается, когда Маша Елина выходит из своего номера.

Я вижу, что она задумала. Ей кажется, это хорошая мысль – спрятать цепочку там же, где был нож. А вернувшись в Москву, позвонить Липецкой и сказать, что ее семейная реликвия в тайнике, а самой Маше все известно. «Если что-нибудь случится с кем-то из наших, – проигрывает она в уме будущий разговор, – я пойду прямиком к следователю».