Нить неизбежности - Сергей Юрьев

Высокий Брат, я понимаю, что это — крайняя мера, на которую Орден идёт лишь в исключительных случаях, но Вы более, чем кто-либо другой, представляете себе последствия того, что упомянутая Дина станет второй Сквосархотитантхой, оставшись при этом на государственной службе.

Посланник Ордена Святого Причастия при Малом Соборе Единоверной Церкви, рыцарь Второго Омовения Семеон Пахарь.

Документ 4

«Уже целый день граждан всего Ромейского Союза будоражат сообщения о странном инциденте, произошедшем прошлой ночью в здании Сената Ромейского Союза. Но до сих пор ни пресс-центр преторианской гвардии, ни соответствующая сенатская комиссия, ни следственные органы не дали исчерпывающего объяснения того, каким именно образом злоумышленники проникли в одно из самых охраняемых в мире зданий, какова была их цель, были ли они задержаны или убиты на месте преступления, а также — какой ущерб был нанесён залу заседаний и были ли человеческие жертвы? Но, к счастью, помимо официальных источников, существуют и неофициальные, а популярность нашей газеты даёт нам возможность изыскивать средства для получения информации из неофициальных источников, близких к официальным кругам.

К сожалению, ответы, которые мы получили у отдельных рядовых преторианцев и гражданских служащих, с одной стороны, совершенно не внесли ясности в суть происшествия, а с другой — в какой-то мере объяснили столь долгое и упорное нежелание кого-либо из сенаторов сделать сколько-нибудь внятное заявление.

Итак, факты:

— злоумышленников было двое — мужчина в камуфляже, предположительно эверийского покроя, с крупнокалиберным ручным пулемётом и девушка в гражданской одежде без оружия;

— каким образом они оказались в зале заседаний — до сих пор не выяснено, поскольку они не были зафиксированы ни средствами наружного наблюдения, ни внутренними видеокамерами в помещениях, прилегающих к залу заседаний, ни караульной сменой;

— при проверке вентиляционной системы не было обнаружено каких-либо следов или повреждений;

— злоумышленником была расстреляна статуя цезаря Конста работы великого Фабия (рыночная стоимость — не менее 65 000 000 сестерций);

— на трибуну губной помадой нанесена надпись галльским руническим письмом, которая переводится как «улыбнись своей смерти», подобные надписи (разумеется, не помадой) обычно оставлял на месте преступления известный галльский террорист Ромен Карис;

— злоумышленники скрылись в неизвестном направлении необъяснимым образом;

— от беспорядочной стрельбы преторианцев значительно пострадал интерьер зала заседаний, в том числе древний барельеф «Цезарь Ромул сажает оливковое дерево», который, по оценкам экспертов, почти ровесник Вечного Города;

— префект преторианской гвардии и центурион, командовавший караулом в ту ночь, сняты с должностей и взяты под арест, им предъявлено обвинение в преступной халатности.

Всё произошедшее было бы уместнее считать скорее злостным хулиганством, чем попыткой террористического акта, если бы не ряд совершенно мистических подробностей. Например, один из высокопоставленных гражданских чинов после просмотра видеозаписи камер слежения во всеуслышание заявил, что узнал Ромена Кариса, хотя его могила на кладбище в Руа уже год как стала местом паломничества подогретых националистической пропагандой юнцов и экзальтированных девиц…»

Газета «Трибун», печатный орган общественной организации «Единое Отечество», Рома — 29 сентября 2985 г.

Документ 5

«Всё, что произошло за последние дни, наверное, станет моим вечным кошмаром, который мне придётся пронести через весь остаток жизни. Френс Дерни действительно не бросал слов на ветер, и его проклятие не выдохлось даже через века.

Тогда, впервые погрузившись в голубой искрящийся туман, я ещё не знал, что обратного пути для меня не будет. Нечто необъяснимое гнало меня вперёд, и когда свет небес погас над моей головой, меня обуяло ощущение всемогущества, о котором я не могу сейчас вспомнить без приступа жгучего стыда. Не знаю откуда, но я знал, знал совершенно точно, что любое желание, которое взбредёт мне в голову, немедленно исполнится, и когда в моих руках оказался какой-то предмет, которого я не смог сразу разглядеть, я бросился прочь от этого жуткого места. Я бежал, но в глубине сознания зрело понимание того, что скрыться от всемогущего призрака, Хозяина Чаши, мне уже не удастся никогда.

Потом оказалось, что я прижимаю к груди пергаментный свиток, рукопись Диона из Архосса, древнего мудреца, жившего за пять веков до основания Вечного Города. «Прежде чем открыть эту книгу, подумай, достаточно ли ты крепок сердцем и разумом, чтобы без страха и сомнений заглянуть в Бездну», — так писал об этой рукописи Корнелий Дракар в апокалиптическом трактате «Эпитафия смыслу». Я всегда мечтал о ней как коллекционер, понимая, что мечта эта несбыточна, и не относясь всерьёз к тому, что написано в ней. Боюсь, что теперь, когда она у меня есть, я не найду в себе сил прочесть её или даже показать кому-либо.

Первым моим желанием было немедленно покинуть остров и никогда более сюда не возвращаться, но когда через пару дней ноги донесли меня туда, где возле берега стояла «Принцесса Кэтлин», моей решимости явно поубавилось. Хотя я приказал капитану следовать в Сальви для пополнения припасов, чтобы потом отправиться в обратный путь, червь сомнения постепенно подтачивал мою волю. Оказавшись в сиарском порту, вдали от всего, что внушило мне такие опасения за свою бессмертную душу, я начал малодушно думать о том, что отправиться домой, не познав сути явления или хотя бы не попытавшись это сделать, — недостойно истинного исследователя. Теперь я понимаю, что во мне поднялась низменная жажда всемогущества, которую я прятал сам от себя за высокие слова.

Я отправил письмо Марии и дал указание вновь высадить меня на острове, а судну следовать обратно в Камелот, выписав капитану чек на оговорённую ранее сумму. Если бы я знал тогда, к чему приведёт моё малодушие!

Я высадился на острове, проследил, как выгружаются ящики с оружием и припасами, и сразу же двинулся в сторону двугорбой вершины. Я не оглянулся даже тогда, когда с корабля донёсся прощальный гудок. Если бы, пройдя десяток миль и взобравшись на первый из лысых холмов, я посмотрел в сторону океана, мне пришлось бы обнаружить, что «Принцесса Кэтлин» и не собирается уходить, а по моим следам уже движется отряд матросов, вооружённых карабинами и лопатами.

Путь к Чаше занял двое суток. Я не спешил, я знал, что спешить некуда и впереди у меня, возможно, вечность.

Тлаа ждал меня — я это явственно почувствовал, и по поверхности голубого тумана пробежало что-то подобное волне, и я знал, что это вздох облегчения — вечное одиночество кончилось, сливаясь с моей волей, с моим сознанием, силы Тлаа начали медленно стремиться к бесконечности. Я не сказал ни слова даже самому себе, боясь невзначай признаться в истинных причинах своего возвращения, но я чувствовал, как Тлаа, Хозяин Чаши, впитывает в себя даже тени моих мыслей, моих затаённых желаний.

На этот раз я уходил счастливым, отбросившим все сомнения и переживания. Сила Тлаа пребывала во мне, моя воля пребывала в нём. Я решил построить хижину неподалёку от Чаши и знал, что она уже стоит и ждёт своего вечного постояльца. Мне ещё предстояло научиться управлять его силой, а ему — познать мир, который внутри меня. И эта эйфория продолжалась до тех пор, пока я не дошёл до могилы несчастного Пита Мелви.

Они лежали здесь — возле вывороченной из земли надгробной плиты, все девятнадцать. Их глаза, казалось, были выжжены блеском золота, которым и вправду была наполнена вскрытая могила. Капитан был ещё жив, он погружал ладони в груду сокровищ, а из пустых глазниц, словно слёзы, сочилась кровь. Потом он умер, без стона упав на золотые монеты. Исполнилось единственное желание Френса Дерни, которое он оставил здесь на совести Тлаа. Никто не посмел забрать у Пита Мелви его золото.

Пожалуй, в тот миг мне впервые стало по-настоящему страшно. Стыдно и страшно. И тут я принял на себя ещё более тяжкий грех. Больше всего прочего я испугался, что кто-то может узнать о моём постыдном поступке. С ясного неба донёсся раскат далёкого грома. И только просидев полдня наедине со своим отчаяньем, я понял, что нет больше «Принцессы Кэтлин», стоявшей на якоре в полумиле от берега. Судно погибло, рассыпалось на куски, смешалось с океаном по воле моего желания. Три матроса, оставшихся на вахте, и кок Тим Бренди, добрейшей души человек, — они тоже погибли, но уже не по завещанию Френса Дерни, а по моей, и только моей вине. Теперь у меня нет пути назад. И пусть Мария лучше считает меня погибшим. Я не хочу и не могу делиться с ней той тяжестью, что легла отныне и навсегда на моё сердце».