Тайна брига «Меркурий». Неизвестная история Черноморского флота - Владимир Шигин

Спустя пять дней в доме у капитан-командорши Михайловой к Казарскому снова подходит девушка, говорит, что восхищена его подвигами, поздравляет с предстоящим днем ангела и снова предлагает выпить с ней кофе. К этому моменту флигель-адъютант, как мы понимаем, уже имеет психологическую установку: девушка с кофе — это безопасно. Остальное нам известно…

Чтобы выстроить столь сложную многоходовую схему и мастерски ее исполнить — нужно было обладать не только большим талантом, но и реальным опытом организации подобных операций. Лучшими профессионалами же в этом вопросе в Николаеве на тот момент были имевшие большой опыт полицейской работы николаевский комендант (а в прошлом местный полицмейстер) генерал Федоров и тогдашний городской полицмейстер, некто Автамонов.

Вернемся еще раз к версии генерала Бенкендорфа. Совпадая в целом с рассказом Фаренниковой, она имеет и ряд существенных различий. Прежде всего, обращает на себя внимание полное игнорирование производимой Казарским ревизии и упоминание каких-то «дядюшкиных денег», о которых Фаренникова, как ближайшая знакомая всего семейства Казарских, безусловно, должна была знать. Но она не упоминает об этом ни слова, зато настойчиво указывает на боязнь ревизии Казарского со стороны николаевских чиновников. В записке упоминается и адмирал Лазарев. Однако он в это время находился с эскадрой в Босфоре и оттуда влиять на ход следствия в Николаеве никак не мог. Какую цель преследовала ссылка на известного адмирала, непонятно. Возможно, что здесь сказалась давняя неприязнь между ним и Грейгом. Данный факт упоминания имени Лазарева говорит об огромном накале этой борьбы, перешедшей и на личные отношения между старым и новым командующим. Вспомним здесь еще раз обвинения жены Грейга в адрес Лазарева! А потому не вызывает удивления, что терпящий поражение по всем фронтам Грейг (или его жена) не упустил случая выставить своего соперника в неприглядном свете перед императором. При этом он не учел доскональное знание императором всего происходящего на флоте.

Автору не удалось найти никаких свидетельств о каких-либо родственных связях Лазарева и Автамонова, думается, что таковых и не было. Скорее всего, если какое-то родство между Лазаревым и Автамоновым все же и имелось, то это было родство, связанное с крещением детей, что в то время весьма практиковалось. Однако крестничество ни к чему особенному не обязывало.

В истории Николаева полицмейстер Николаева Г.Г. Артамонов остался известен тем, что якобы он предложил адмиралу Грейгу назвать центральную улицу Николаева, носившую ранее название Купеческой, Большой Морской. Название «Большая Морская» было предложено полицмейстером Г.Г. Автамоновым в 1835 году. Николаевские краеведы считают, что определение «большая», по-видимому, означало, что на этой улице жили «большие» морские чины. Так что был, судя по всему, полицмейстер Автамонов человеком не без подхалимства.

Павел Автамонов происходил из купеческой семьи, прапорщиком участвовал в войне 1812 года, с 1827 года на службе в Адмиралтействе. В чине майора Автамонов стал командиром 12-го рабочего ластового экипажа. Являлся любимцем Грейга, и в 1829 году адмирал назначил Автономова «исправляющим должность» николаевского полицмейстера вместо уехавшего в Одессу полковника Федорова (буквально через год Федоров вернулся в Николаев градоначальником). И вскоре был высочайшим указом утвержден в должности. После смерти Казарского над Автамоновым сгустились тучи. Однако Автамонов выкрутился. Он отпирался до конца, а конкретных улик против него не нашли. Да если они и имелись, поди, уличи городского полицмейстера! Умер Автамонов внезапно в 1850 году, по официальной версии от сердечного приступа, навсегда унеся с собой свои тайны.

Но если в отношении фигуры Автамонова никаких сведений найти не удалось, в то же время на Черноморском флоте прославился наиболее масштабными и громкими воровскими делами главный флотский шкипер Артамонов, заведующий всем снабжением кораблей и судов, всеми видами имущества. Известно, что у этого Артамонова было еще два брата. Один из них участвовал в декабристском движении, когда же его арестовали, то черноморский Артамонов сразу же подсуетился и прибрал к рукам имение брата. В отношении третьего из братьев Артамоновых никаких сведений нет. Однако возникает предположение: не был ли уже известный нам полицмейстер Николаева Автамонов на самом деле Артамоновым? Описка в фамилии для того времени дело весьма обычное. Фамилия того же Казарского писалась тогда в одних случаях как Казарский, а в других как Касарский и так далее. Если «Автамонов» и Артамонов были действительно представителями одной фамилии и братьями, то можно представить, какую власть и какое влияние они сконцентрировали в своих руках! Ведь полицмейстер главного порта Черного моря осуществлял всю полицейско-следственную власть во всех портах Черного моря!

Еще одна весьма любопытна для нас личность — это николаевский градоначальник Федоров. Именно этот человек знал больше всех о причинах и обстоятельствах смерти Казарского. Но, будучи верным слугой Грейга, градоначальник умел держать язык за зубами. Биография Федорова буквально кишит бесконечными разбирательствами с его финансовыми махинациями и служебными злоупотреблениями. Бестия он был еще та! Когда перед Крымской войной распоряжением правительства был запрещен вывоз хлеба за границу, несколько судов все же ушли с зерном в иностранные порты. Федоров был обвинен в злоупотреблении с корыстной целью — отпустил суда за взятку. Его уволили от должности и предали суду. Несколько лет длилось расследование. Наконец, в 1856 году Федоров был вызван в Москву, чтобы предстать перед судом Но, не доезжая Москвы, он, желая избежать позорного суда, отравился. Согласитесь, что способ ухода из жизни для офицера весьма необычен! Уважающие свой мундир офицеры, как правило, стреляются. А здесь перед нами поступок малодушного человека. Но главное не в этом! Получается, что Федоров имел при себе яд, в использовании которого неплохо разбирался. Это наводит на определенные размышления. Может, вороватый градоначальник травился именно тем ядом, которым четверть века назад он уничтожил Казарского? А может, уходя из жизни с помощью яда, Федоров решил таким образом признать свое участие в отравлении Казарского. Интересно бы прочитать акт осмотра тела Федорова. Оставил ли он после своей смерти записку, если да, то какую?

Теперь вспомним об аудиторе Михайлове, который полтора годами ранее пытался скрыть наличие контрабанды на борту иностранного судна, пришедшего в Николаев, за что и был бит по лицу мичманом Спицыным. Должность флотского аудитора — это уровень чина капитана 1-го ранга. За прошедшие полтора года аудитор Михайлов вполне мог получить и следующий капитан-командорский чин, так как явно входил в ближайшее окружение Грейга и его жены. Если все это так, то, разумеется, Казарского совсем не случайно заманили в дом именно этого прожженного интригана, где он и был отравлен…

А что же Николай I? Как он отреагировал на записку Бенкендорфа? Поверх докладной император наложил размашистую резолюцию: «Поручаю вам (главнокомандующему вооруженными силами России на юге страны Меншикову. — В.Ш.) лично, но возлагаю на вашу совесть открыть лично истину, по прибытии в Николаев. Слишком ужасно. Николай».

Из резолюции видно, что император был очень сильно потрясен содержанием записки по обстоятельствам смерти своего флигель-адъютанта и писал свою резолюцию достаточно сумбурно, дважды не слишком к месту употребив слово «лично».

Любопытно и то, что, отказываясь от услуг департамента Бенкендорфа, Николай перепоручил расследование Меншикову. В чем причина, что жандармы были отстранены от «дела Казарского», неизвестно. Только ли в том, что Бенкендорф в своей записке дает недвусмысленно понять, что не верит в результат расследования и не очень-то хочет им заниматься? Снова вопросы, ответа на которые пока нет.

Расследование князя Меншикова тоже никакой ясности в раскрытие истинных причин смерти бывшего командира брига «Меркурий» не внесло. В Николаеве умели хорошо прятать концы в воду. А прошло еще какое-то время, и дело за давностью и недоказанностью было предано забвению. По всей видимости, тайну смерти Александра Ивановича Казарского знал полицмейстер полковник Григорий Григорьевич Автамонов, но он внезапно умер в 1850 году прямо в полицейском участке и унес тайну с собой в могилу.

К сожалению, и сегодня находятся историки, которые не прочь опорочить память героя брига «Меркурий». Вот, к примеру, как описывает события, связанные со смертью Казарского, николаевский историк и фанатичный почитатель адмирала Грейга и его сожительницы Ю. Крючков «Печальной оказалась также и судьба главного героя Черноморского флота Александра Казарского. В апреле 1831 года он был уволен от командования кораблем и переведен в Николаев, в штаб Черноморского адмиралтейского правления (это ложь, Казарский был забран в Петербург. — В.Ш.). Здесь он, как флигель-адъютант, выполнял различные поручения императора. Дело в том, что звание флигель-адъютант — это административно-фискальное, такое звание давалось царем особенно доверенным лицам, которые могли напрямую связываться с ним и должны были замечать все недостатки и преступления и доносить непосредственно Николаю I. За выполнение этих поручений в 1831 году Казарский был пожалован чином капитана первого ранга. Надо полагать, имея честную и прямую натуру, Александр Иванович ретиво (!) исполнял свой долг перед царем и Отечеством. Из архивных документов известно, например, что он принял деятельное участие в работе комиссии, расследовавшей деятельность Севастопольского порта по доносу (адъютанты императора не доносили, а докладывали. — В.Ш.) флигель-адъютанта Римского-Корсакова Согласно распоряжению императора, Грейг назначил комиссию в составе контр-адмирала Беллинсгаузена с правами председателя, флигель-адъютантов Римского-Корсакова и Казарского, капитана 2-го ранга Юрьева и одного из аудиторов Черноморского флота Комиссия работала три года, но так и не смогла доказать злоупотребления, так что Николай I указом от 4 февраля 1831 года прекратил это дело до производства общей ревизии по Севастопольскому порту.