Песни народов Северного Кавказа - Автор Неизвестен

284. ОЙ, ЗЕРНО

© Перевод Н. Гребнев

На вершине Курпа снеговой, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Ангелов собрался сонм святой, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Начали они судить-рядить, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница, Как получше людям угодить, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Уходили, вновь садились в круг, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Сотворили хитроумный плуг, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Молодых оленей в плуг впрягли, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Но милы лишь горы им вдали, Нет, такое тягло не годится. Взяли туров жители небес, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Тянут туры плуг в зеленый лес. И такое тягло не годится. Кабанов впрягли в тяжелый плуг, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Но пахать им землю недосуг, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. В плуг быков поставили тогда, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. И легла на ниве борозда, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. И поднялись стебли над землей, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Каждый стебель в палец толщиной, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Наземь капля не могла упасть, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Перепелки насыщались всласть, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница. Ой, пшеница тяжкою была, Плотною стеной она стояла. Если б и арба по ней прошла, Так и то б стеблей ее не смяла. И поныне служат нам быки, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница, Наши тянут по полям плуги, Ой, зерно-пшено, зерно-пшеница.

285. ПЕСНЯ СБИВАЮЩИХ МАСЛО

© Перевод Н. Гребнев

Масло, масло, масло коровье, Да будет на белые горы похоже! Масло, масло, масло коровье, Масла, масла нам на здоровье Дай нам побольше, о господи боже!

286. ПЕСНЯ ОБ АФСАТИ

© Перевод Н. Гребнев

Песню выслушать не хотите ль!.. Собирались алдары в путь И молились: «Лесов властитель, Дай, Афсати, нам что-нибудь!» Скакуны их сильны и ловки, И блестят серебром кремневки, И черны их бурки кавказские, И остры кинжалы дамасские. Ой, князья в ущелье оленье Прискакали в урочный час. Вознесли они вновь моленья: «Бог Афсати, порадуй нас!» Будзумар, славный сын Афсати, Поглядел и промолвил зло: «Погляди, отец, сколько знати В лес охотиться принесло! Скакуны их сильны и ловки, И блестят серебром кремневки, И черны их бурки кавказские, И остры кинжалы дамасские!» Засмеялся Афсати звонко, Увидав на дороге пыль: «Ну-ка, выпусти кабаненка, Поглядим, стрелки хороши ль!» Имениты стрелки, да не ловки. Разрядили они кремневки, Но дичины не подстрелили И щетины не повредили. Повернулся зверь разъяренный, Невредимый от их пальбы, Стал валить и пеших и конных, Словно тоненькие дубы. Всех свалил он их, в ад отправил, Никого в живых не оставил. Будзумар вновь глядит в ущелье И родителю молвит так: «На охоту спешит в ущелье Кудзи Дзудтов, один бедняк. Ноговицы его староваты, И черкеска — одни заплаты, А на старой его кремневке Не ремень, а кусок веревки. Ни осла у него, ни коня. И не ел он четыре дня!» Ой, охотнику будет кстати Кабаненок из стада Афсати. За скалою стрелок примостился И дыхание затаил. То не гром в горах прокатился — То охотник курок спустил. Ой, с добычею утром ранним Кудзи Дзудтов домой спешит. Ой, свежатиною кабаньей Всех голодных он угостит.

287. ПЕСНЯ О ГУЙМАНЕ — СЫНЕ УАХАТАГА

© Перевод Н. Гребнев

Разыгрался Елиа святой, Гром в Устур-Дигоре громыхает. На нихасе люди меж собой Спорят — что, мол, это означает? Нет, не Елиа наслал туман, И не он гремит в горах высоко, — То Уахатага сын Гуйман Туров бьет там, где стоит осока. Сам Уахатаг, прожив свой срок, Отошел из мира со словами: «Никогда не убивай, сынок, Тура с золотистыми рогами. В нашем крае тур такой один. Бог хранит рога его и шкуру». Но Гуйман — Уахатага сын — Ходит в горы, целит в сердце туру. Старики джигитам говорят: «Кто из вас пойдет к Гуйману в горы?» И Туалиаев Касполат Вызвался, сказал — вернется скоро. Касполат Гуймана увидал Возле черных скал на камне черном. Сын Уахатага свежевал Тушу тура острием проворным. «Я, Гуйман, явился пожелать, Чтоб всегда ты в здравье был и в силе». — «Здравствуй, Касполат, давай считать, Что добычу вместе мы добыли». Касполат сказал: «Что настрелял, То твое, но встань поближе к краю. Видишь, сколько у подножья скал Златорогих туров пробегает?» К краю пропасти Гуйман шагнул, И тогда нежданно друг любезный Бедного охотника столкнул Прямо в бездну со скалы отвесной. Сын Уахатага полетел, Словно камень, по камням неровным. Напоследок крикнуть лишь успел: «Не гадал я, что ты враг мой кровный!» И, чтобы убийцу упрекнуть, Крикнул, бедный, падая со склона! «Ты моей свидетельницей будь, Ветка распустившегося клена!» Пес Гуймана, верный пес Силан, Словно снежный ком, слетел по склону И хозяина, в крови от ран, Лапою своею черной тронул. Но лежал хозяин неживой, И собака трижды взвыла странно. И услышала собачий вой В доме у себя жена Гуймана. Ой, пошла Гуйманова жена К старенькой вдове Уахатага, И сказала бедная она: «Вой собаки не сулит нам блага!» К женщинам, поникнувшим в слезах — К молодой жене, к ее свекрови, — Подбежал Силан, держа в зубах Шапку, побуревшую от крови. Много лет минуло, говорят, И с годами стало глуше горе. Ко вдове Гуймана Касполат Сватался и справил свадьбу вскоре. Ведомо лишь богу, сколько жил Касполат с женой своею новой, Но однажды ветер дверь открыл, В дом принес опавший лист кленовый. Касполат неведомо чему Засмеялся, за живот схватился. Стала приставать жена к нему: «Что припомнив, ты развеселился?» «Я припомнил, — муж жене сказал,— Что когда-то мне Гуйман промолвил. Он мне крикнул, падая со скал: „Не гадал я, что ты враг мой кровный!“ Думал я, сулит беду и месть Перед смертью сказанное слово, И теперь вот он мне подал весть, Но что может сделать лист кленовый?» Встала Касполатова жена, С горя сердце у нее заныло. Ножницы булатные она В сердце Касполатово вонзила. И пошла обрадовать свекровь: «Можешь умирать теперь спокойно. Сына твоего святую кровь Черной кровью смыла я достойно!»