Трудная наука побеждать - Николай Бирюков

Немало упреков пришлось выслушать тогда Чижову. Не мог, конечно, и я не упрекать его. Ведь мне самому в 1941 году трижды привелось выводить 186-ю стрелковую дивизию из таких же окружений. И всякий раз мы пробивались к своим организованно, с боем, как правило, ночью. Проводная связь то и дело порывалась, а радиосвязью пользоваться нельзя было, и все же управление частями сохранялось. Почему? Да просто потому, что командиры всех звеньев постоянно находились в боевых порядках.

Наша беседа с Чижовым закончилась самыми прозаическими вещами. Надо было «поднимать» дивизию в материальном отношении (она осталась без артиллерии, транспорта, связи и т. п.). Поражение сказалось и на моральном состоянии личного состава. В таких случаях лучшее лекарство — боевой успех, пусть он будет даже и небольшим.

Когда Чижов и другие товарищи ушли, я впервые со вчерашнего вечера мог осмотреться. (В домик этот, хозяин которого куда-то скрылся, привел меня командир комендантской роты.) Обычный сельский домик — кухня да жилая комната. Бросался в глаза огромный книжный шкаф и, кроме того, еще несколько длинных полок. Все эти книги были посвящены разведывательной работе — мемуары, документы, специальные сборники… Многие материалы — на русском языке, в том числе подшивки фашистских журналов, изданных в Харбине (Маньчжурия).

Вынув из шкафа толстую книгу и открыв ее наугад, я увидел в ней фотографию на всю страницу. Подпись гласила: «Лучшие разведчики мира». Видимо, сняты они были во время какой-то международной, еще дореволюционной конференции. Генералы и офицеры разных стран стояли и сидели на стульях. В самом центре — рослый полковник царской армии, граф Алексей Алексеевич Игнатьев — впоследствии автор известной книги «Пятьдесят лет в строю».

В этом домике наши контрразведчики обнаружили флаконы с чернилами для тайнописи и другие шпионские принадлежности. Во дворе нашли тщательно замаскированную, засыпанную свежей землей яму. В ней, под несколькими слоями соломы, было спрятано тело мужчины, погибшего, как установили, насильственной смертью.

Кто был хозяин домика и что за трагедия разыгралась здесь накануне нашего приезда, я так и не узнал, ибо через несколько дней командный пункт развернулся уже на новом месте, в Ловашберене.

Во всяком случае, в январских и февральско-мартовских боях в Венгрии гитлеровская военная разведка действовала очень активно, и по ее вине мне пришлось пережить чрезвычайно неприятные минуты.

Между 13 и 15 января (точно не помню) к нам в Патку, на командный пункт, приехал офицер Генерального штаба. Представился: «Полковник Смирнов. Командирован Генштабом для проверки обороны, в частности вашего корпуса».

Предъявляет командировочное предписание. Читаю.

— Ваше предписание уже просрочено!

Смирнов объясняет, что уже несколько раз собирался возвращаться в Москву, но каждый раз оттуда звонят, дают новое задание.

Меня это насторожило. В ответ на просьбу предъявить еще какой-нибудь документ он вынул пропуск в Генеральный штаб.

— Вы коммунист, товарищ полковник?

— Да, коммунист.

— Покажите, пожалуйста, партийный билет.

И хотя все было в порядке, я, пока Смирнов завтракал, позвонил в штаб армии, генералу Деревянко. Рассказал, что и как. Он ответил, что знает Смирнова лично, о просроченном командировочном предписании тоже известно.

После завтрака я повез полковника Смирнова в 5-ю дивизию. Мы ехали каждый на своей машине, потом, оставив их в укрытии, прошли на правый фланг. Здесь нас встретили командир дивизии и старшие офицеры его штаба. Генштабист оказался дотошным и опытным человеком. За день он буквально излазил всю оборонительную полосу — траншеи, ходы сообщений, огневые позиции, командные и наблюдательные пункты, познакомился с системой минных полей. Ему очень понравились мощные фугасы, созданные нашими саперами из захваченной в этом районе взрывчатки. Ну и, конечно, главное внимание поверяющий уделил организации огня всех видов.

Смирнов заночевал на нашем командном пункте, а утром, уезжая, сказал, что заглянет к нам еще разок денька через два-три.

Вскоре после его отъезда ко мне вбежал наш контрразведчик майор Тригубенко, подал мне шифровку. Прочитал я и чувствую, как холодный пот выступил на лбу. В шифровке сказано, что фронтовая контрразведка разыскивает полковника Смирнова. Приметы: рост — выше среднего, худощавый. Носит фуражку защитного цвета с красноармейской звездой, шинель — из простого серого сукна, но офицерского покроя, сапоги — хромовые. Ездит в «виллисе», оборудованном фанерной кабиной зеленого цвета. Охраны нет только водитель.

Одним словом, точь-в-точь наш поверяющий. Сел я, смотрю на телеграмму, на Тригубенко, на капитана Никитина и никак с мыслями не соберусь.

— Ну вот, — говорю, — ославился теперь на все Вооруженные Силы Советского Союза. Фашиста, шпиона по обороне водил… Про Москву его расспрашивал.

— А мне он полночи про охоту рассказывал, — говорит Володя Никитин. Я ему на память охотничье ружье подарил…

На другой день Тригубенко сообщил: полковника Смирнова задержали. Не того, что был у нас, а его двойника, гитлеровского шпиона, тоже разъезжавшего по фронту. А вскоре, как и обещал, заехал к нам настоящий Смирнов. Улыбаясь, слушал он рассказ о наших тревогах и волнениях.

О том, что командование нашего корпуса в период пребывания в Ловашберене состояло на учете в картотеке немецкой фронтовой разведки, я узнал много позже, когда началось новое наше наступление.

Наши разведчики захватили штабной автобус с множеством секретных документов. Среди них — карта-схема села Ловашберень и его окрестностей. На ней были изображены отдельные дома, где мы жили, и аккуратно, черной тушью, готическим шрифтом сделаны пометки: «Командир корпуса Бирюков Н. И.», «Начальник штаба корпуса Забелин М. И.»

Майор Тригубенко только головой качал, рассматривая эту схему. Что и говорить, чисто сработано.

Впрочем, эти же слова, только уже в адрес наших разведчиков, повторяли мы через минуту, рассматривая другую карту, найденную в том же автобусе. На ней была изображена противостоящая нам фашистская оборона. Она в деталях повторяла схему, уже имевшуюся у нас, и была составлена по данным всех видов советской разведки, в том числе и агентурной.

Конечно, ни я, ни другие товарищи не знали тогда, кто и как помог составить эту карту. Уже много позже, на торжествах, посвященных двадцатилетию освобождения Венгрии от фашизма, я познакомился с Лидией Сергеевной Мартыщенко — советской разведчицей-радисткой, работавшей в тылу врага, в Секешфехерваре, в начале 1945 года, то есть когда шла ликвидация окруженной в Будапеште группировки и наша 4-я гвардейская армия, находясь на внешнем фронте окружения, отбивала попытки фашистских танковых корпусов прорваться к этому городу.