Затерянные в Эльдорадо (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс"

132 - Курсив в английском перестал использоваться почти повсеместно. Каллиграфический курсив является признаком классического образования. Только совсем правильный британский курсив должен быть почти без наклона.

133 - Виконт в случае Уэйда – так называемый титул учтивости. И официальное обращение к старшему сыну графа, имеющему титул виконта, должно быть именно таким, «Дорогой сэр».

134 - Аллюзия к известной фразе из «Легенды об Уленшпигеле» Шарля Де Костера «Пепел Клааса стучит в мое сердце». Клаас – отец главного героя романа, сожженный на костре инквизицией. Тиль Уленшпигель повторяет ее всякий раз, когда у него возникает возможность отомстить за смерть отца.

Глава 55. Келли

Мы снова были в лесу, черт-те где в Колумбии, вокруг снова были полчища москитов и ни одной душевой кабины в радиусе пятидесяти километров от стоянки. Что, что я здесь забыла? Это даже идея не моя была. Это Брайан хотел срочно отправиться искать сокровища. А я хотела наслаждаться комфортом. И что в итоге? Я сижу у костра на раскладном стульчике сомнительной удобности, а Уэйд дрыхнет в отеле.

Где справедливость?

Мне было скучно. Единственное, ради чего я собиралась тащиться за этими «сокровищами» – возможность быть рядом с Браем. Ну, поругались, бывает. Могла бы в Париж улететь первым рейсом. Сюда-то я зачем попёрлась?

По всему выходило, что отправилась я не «зачем», а «почему». Потому что дура.

Карандаш выводил мрачную фигуру Матхотопа с посохом на фоне сгустившихся туч. Как демон ада. Та же решимость во взгляде. И уверенность в своем праве карать. Я взялась за ластик и несколькими движениями высветлила у него за спиной молнию. У-ух!

Рисовать Вичаше не хотелось. Вичаше, Сеуоти, Вэнона, Литонья – никто из них не заслуживал того, чтобы оставить след. Даже на бумаге.

Рука создавала на листке образ Апони. Воплощение принятия и смирения, женской сути. Именно по таким сходят с ума мужчины.

«Что он нашел в этой тупой блондинке?» – вопрошают друг у друга красотки бизнес-леди. А он нашел в ней женщину. Ту, которая не будет бороться с ним за лидерство. Которая примет его мужское, пусть и неправильное решение, и не будет выносить мозг, рассказывая, что мозга у него нет. Которая будет извиваться под ним в постели, а он будет ощущать себя с нею диким мустангом, ненасытным тигром, даже если по жизни он – комнатная собачка. Все ее мечты ограничиваются непритязательным «стать старшей женой». Но если не получится, то хоть какой-нибудь женой. Хоть чьей-нибудь.

Её так легко сделать счастливой.

А если она еще и красива…

За нее будут драться в кровь. До смерти.

Именно такой была Апони на рисунке, в своих покрывалах, одно из которых напоминало мини-юбку, а второе – косынку, чуть прикрывающую вершины грудей. Поза выражает подчинение. В глазах – ужас, смешанный с восхищением, и непонятно, чего в этой дурманящей мужчин смеси больше. А рука сжимает тунху. Ту самую тунху, что висит теперь у меня на цепочке.

Нет, таких больше не выпускают.

Из палатки-шатра вышел Эндрю. Он уже успел расчесать свои непокорные лохмы и заправить застегнутую на все пуговицы рубашку. Даже в джинсах он был похож на учителя воскресной школы. Вчера он мудро старался меня не трогать. Не расспрашивал о причинах моего внезапного решения. Лишь спросил про Брайана, но получив моё, на грани истерики: «Нет, мистер Уэйд с нами не едет!», тему больше не поднимал.

А если вдуматься, с чего был этот показательный выплеск уязвленного самолюбия? Да пусть Альберт будет счастлив со своей гадюкой. Козел и гадюка – по-моему, прекрасная пара. А как ему идут эти рога! Почему меня всё еще задевает этот аристократический блондин? Десять лет прошло.

Я перевернула лист скетчбука и стала рисовать Берти таким, каким помнила его со школы. Берти получился милаха. Он таким и был. Разве я могла заподозрить его в подлости? Что в прежней жизни могло подготовить меня к этой мысли?

– Кто это? – доброжелательно поинтересовался Додсон у меня из-за плеча.

– Никто, – улыбнулась я.

Что-то в глубине души возмутилось ложью.

– Один человек из прошлого, – поправилась я.

– Он сделал вам больно? – Эндрю присел рядом.

– Да, – честно призналась я.

– Он сделал вам больно осознанно?

– Да.

– Вы чем-то провинились перед ним?

Я помотала головой.

– На вашем рисунке он не похож на злого человека.

– Он не злой. Он просто… неудачно пошутил.

– Вас сильно задела его шутка?

– Задела ли меня его шутка? Она изменила мою жизнь. Из-за нее я была вынуждена уехать из страны, где выросла, – и, подумав, добавила: – Она изменила меня.

– Вам нравится ваша новая жизнь? – неожиданно попросил Эндрю. – Вы новая себе нравитесь?

Я задумалась.

– Да, – согласилась я.

– Больше, чем прежняя?

Я кивнула.

– Тогда поблагодарите этого молодого человека. Какими бы ни были его намерения, он сделал вашу жизнь лучше.

Я снова задумалась. Вынула из своего рюкзака мелки пастели и принялась за фон позади Альберта. Небо, река, луг с дикими цветами. Получилось очень позитивненько.

Я прощаю тебя, Альберт Кэмпебл, за то, что с высоты своего самомнения ты не увидел во мне человека. Я прощаю тебя, Келли Рой Дежарден, за то, что ты не увидела фальши в блестящем аристократе. Господь, я благодарна тебе за урок. За то, что развеял мои иллюзии. Я считала, что ломая себя, я стану частью британской аристократии.

Нет, ломая себя, можно лишь поломать себя.

Рисунок уже не вызывал боли. Просто воспоминание из прошлого. Первый человек, который проявил ко мне живой интерес. Первая влюбленность. Первое разочарование. Неприятное, но всего лишь воспоминание.

Я снова перевернула лист и начала рисовать другого Альберта. Того, который старомодно стоял передо мной на колене в парижском ресторане с бриллиантовым кольцом в цветке орхидеи.

– Вы встречались с ним позже? – спросил молчавший, пока я рисовала, Эндрю.

– Да.

– Он снова обидел вас?

Я усмехнулась.

– Нет, на этот раз я обидела его, – призналась я.

В глазах Берти сияло счастье, которое я раздавила своей шпилькой.

– Вы сделали это осознанно?

– О, да! – я кивнула.

– Вы отомстили? – спросил Додсон, будто это и так не было очевидно.

Я снова кивнула.

– Стали ли вы от этого счастливее? – задал неожиданный вопрос Эндрю.

Стала ли я счастливее от свершенной мести? В какой-то момент – да. Я – смогла. Я уже не недоposh-чучело. Я – красотка, которая может свести с ума даже вчерашнего врага, который считал меня прежде полным ничтожеством.

– Я стала увереннее в себе. Это, знаете, как победить подкроватного монстра. Можно жить дальше и не бояться вставать с кровати по ночам.

– Но ведь подкроватных монстров не существует, – для чего-то заметил Эндрю.

– Не существует, – согласилась я.

– Тогда кого вы победили?

– Умеете вы задавать вопросы, – усмехнулась я. – Я победила свой страх.

– Разве для этого нужно было делать больно другому? – Додсон кивнул на рисунок на моих коленях.

Я пожала плечами.

– Стала ли его жизнь хуже после того, что вы ему сделали?

Я вспомнила Кэмпебла со вчерашних фотографий. Он был чуть старше меня, ровесник Брайана, но под его глазами уже наметились мешки-складки неправедного образа жизни. Типично аристократический, безразличный взгляд и приличествующая случаю улыбка на губах. Дорогие наряды и эксклюзивные бренды. Был ли он счастлив? Не знаю. Смог ли бы он жить другой жизнью? Сомневаюсь. Наверное, он должен сказать мне спасибо за то, что я ему тогда отказала. Хотела ли бы я для себя той жизни, которой жил он? Нет. Я не смогла бы жить в жестких рамках, под прицелом камер папарацци.

Всё, что ни делается – делается к лучшему.

– Думаю, его жизнь от моего поступка не стала хуже, – призналась я.

– Господь простил вас. Простите и вы себя.