Заговор двух сердец - Кэтрин Куксон

Симон не остановился у печи, а продолжал надвигаться. Тогда Норин попятилась и заявила:

— Только дотронься до меня, я закричу так, что все сбегутся.

— Ах дочка, дочка! — Ласковый тон, печаль в голосе, тоска в глазах успокоили Норин. Когда отец был уже на расстоянии вытянутой руки, она увидела, что все его лицо дрожит.

Симон тихо и умоляюще произнес:

— Я не собираюсь тебя трогать, я только хочу, чтобы ты вернулась домой.

Норин снова захотелось броситься ему на шею, но вспомнив, почему она здесь, в этом кошмарном подвале, она закричала:

— Чтобы ты снова начал издеваться надо мной? Запер? Может, ты не заметил, — она шлепнула себя по животу, — я уже не одна, я ношу ребенка Вилли. И что ты сделаешь, если я вернусь? Убьешь его, как обещал? Или пошлешь за ним и заставишь жениться на мне, чтобы прикрыть срам? Но прежде чем ты решишь, что делать, дай мне сказать. Это я во всем виновата. Да, можешь качать головой, я его хотела, хотела от него ребенка. По глупости думала, что если ты узнаешь, что я беременна, то изменишь свои убеждения. Но ты пришел в ярость, даже ничего еще не зная. А теперь ты говоришь — возвращайся?

Симон не мог поднять головы. Он понимал, что имеет дело не с девчонкой, а с женщиной, которая пойдет своим путем во чтобы то ни стало. Но в данный момент ему хотелось одного — уговорить дочь вернуться. Если нет — он потеряет ее навсегда. Да и не только ее, но и Люси тоже. Как-то неожиданно для себя, он понял, что нуждается в Люси, и это было странно. Лежа ночами в одинокой постели, Симон пришел к выводу, что то, что он раньше принимал за уживчивость и сговорчивость, было на самом деле проявлением силы духа. И какие бы он сейчас не дал клятвы, в двух вещах он был одинаково уверен: в том, что убьет Вилли Сопвита, когда встретит его; и в том, что Люси прикончит его самого, если он посмеет поднять на нее руку. Симон был убежден, что Люси нужна ему, нужна ему и Норин, но Люси еще больше. Ведь Норин, как ни тошно в этом признаваться даже самому себе, однажды уйдет от него к другому мужчине. А Люси останется. Ее сейчас вроде бы и не было, но она незримо присутствовала, была рядом с ним. И если дочь вернется, причем именно благодаря его согласию на все ее условия, Люси снова станет той покорной женой, на которую он привык полагаться, сам того не подозревая.

— Твоя мать скучает, — тихо сказал Симон. — Она сама не своя, она хочет, чтобы ты вернулась. И все будет в порядке. Я даю тебе слово, никакой беды не будет. — Он не добавил: «Пока Сопвит держится на приличном расстоянии», потому что знал, что не сможет отвечать за себя, если встретится с парнем лицом к лицу. Жажда поквитаться с Тилли все еще жгла его сердце. А сделать это можно только через ее сына.

— Ты это серьезно? — Норин едва сдерживала подступающие слезы.

— Да, — ответил он, и дочь спросила:

— И ты не станешь меня запирать? — Симон замялся, но заверил:

— Обещаю, не буду тебя запирать.

Норин стряхнула муку с рук, посмотрела по сторонам и сообщила:

— Я… оставлю его тут в запарке, он… — Она не смогла договорить, ее пронзила резкая боль, и она ухватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах.

— Началось? — обеспокоено спросил Симон, поддерживая ее.

Она покачала головой, не в состоянии произнести ни слова. Переведя дух, Норин просто сказала:

— Еще три недели.

— Но боль, давно она у тебя?

— Пару дней.

— Пошли, бери свое пальто.

Как раз в этот момент появился мистер Проггл.

— Что такое? — возмущенно воскликнул он. — Что за дела? Слушай, куда это ты собралась? — Вместо нее ответил Симон.

— Она едет домой, где она и должна быть.

— Она… она так не может уйти. Я ей плачу за неделю. У меня запарка, она ничего не получит, будьте уверены. Ей еще четыре дня работать.

— Сколько она зарабатывает в день?

Мистер Проггл как будто бы удивился вопросу и тому, что стоящий напротив Норин человек сунул руку в карман.

— Полтора пенни в час. Хорошая плата. Получается шесть шиллингов.

Симон неторопливо отсчитал шесть шиллингов и положил деньги на стол. Повернувшись к хозяину, он хмуро заключил:

— Тебя засадить мало за то, что заставляешь людей работать в этой проклятой дыре. — Он сделал жест в сторону кота, доедавшего крысу, и мух, кружившихся над столом, и добавил презрительно: — Рабов лучше содержат.

— Иначе не заработаешь.

— Ты хочешь сказать, не разбогатеешь. На чужой беде наживаешься. Пошел прочь! — Симон размахнулся и толкнул хозяина пирожковой, едва не сбив его с ног. Затем, обняв Норин за плечи, он легонько подтолкнул ее к лестнице. Пройдя вместе через лавку под любопытными взглядами покупателей, они вышли на улицу. Там Норин остановилась. Подняв лицо, навстречу снежинкам, она дождалась, когда они опустятся на ее щеки, потом взглянула на набережную и смутные очертания мачт стоящих на рейде судов.

— Я оставил коляску у Фуллера, ты сможешь туда дойти? — Норин молча кивнула, она не стала сопротивляться, когда отец помог ей идти по скользкой дорожке к главной улице.

Но увидев Леди, все еще запряженную в коляску и нетерпеливо потряхивающую гривой, она едва не расплакалась. Лошадь, похоже, сразу ее узнала. Норин на мгновение прижалась к ее морде щекой. Потом поставила ногу на подножку и уже было собралась сесть в коляску, как новый приступ боли остановил ее. Она согнулась почти пополам. Симон встревоженно спросил:

— Может, лучше к врачу?

— Нет… нет. — Норин выпрямилась. — Вези меня домой.

Домой. Какое чудесное слово, какой музыкой оно прозвучало для него, особенно слетев с ее уст. Симон подхватил дочь, посадил в коляску и поднял брезентовый навес, свое собственное изобретение, чтобы защитить Норин от ветра. Расплатившись, он сел с ней рядом, и они направились домой.

И вот они уже пересекли мост и выехали из Ньюкасла, на минуту им показалось, что они попали в другой мир, мир, состоящий из сплошного снега. Городские улицы были покрыты слякотью, а дорога перед ними — сплошные снежные заносы. По мере продвижения вперед снег становился все глубже, ехать было все труднее. Иногда Симону приходилось вылезать из коляски и расчищать снег, чтобы лошадь могла пройти.

Оставив город позади, Симон зажег фонари: хотя еще не было четырех часов, но уже окончательно стемнело, и за светлым кругом фонарей царила сплошная тьма.

Он то и дело поправлял плед, прикрывающий Норин, и задавал один и тот же вопрос:

— Ну как ты?

Иногда она говорила «нормально», иногда просто кивала головой. Конечно, опыта у нее никакого не было, но все же она была уверена, что ребенок рвется на свет.