Пария - Грэхэм Мастертон

Дуглас Эвелит подумал об этом, потом пожал плечами.

- Как вам будет угодно, если только не превратите мой дом в полигон.

- Я хочу с вами быть совершенно искренним, - выдавил Эдвард. - Нам все еще не хватает денег. Прежде всего, нам нужно локализовать этот корабль. Затем потребуется полностью очистить его от ила, собрать и закаталогизировать все отломавшиеся куски и установить, какие фрагменты корабля удастся вытащить на поверхность без ущерба для них. Наконец, нам нужно будет нанять три большие баржи, несколько понтонов и плавучий подъемный кран. Так что потребуется не менее пяти-шести миллионов долларов, и все это только начало.

- Это значит, что наверняка пройдет достаточно времени, прежде чем вы сможете вытянуть корабль на свет Божий?

- Вот именно. Уж наверняка мы не сможем извлечь его на следующей неделе, даже если сумеем точно локализовать.

Дуглас Эвелит снял очки.

- Что ж, очень жаль, - со вздохом сказал он. - Чем дольше будет тянуться вся ваша подготовка, тем меньше у меня шансов дождаться окончания работ.

- Разве вам на самом деле так хочется оказаться лицом к лицу с ацтекским демоном? - прямо спросил я его.

Старый Эвелит презрительно фыркнул.

- Владыка Митклампы совсем не обычный демон, - наставительно сказал он мне.

- Митклампы?

- Вы не знали? Это мексиканское название Страны Мертвых.

- Так может, вам известно, и как зовут этого демона? - спросил Эдвард.

- Конечно. Владыка Митклампы упомянут еще в "Кодекс Ватиканус А", который был написан гаитянскими монахами в шестнадцатом веке. В нем даже находится иллюстрация, изображающая, как он выныривает из ночной темноты головой вперед, точно паук, спускающийся по паутине, чтобы схватить и опутать души живых. Он обладает властью над всеми ацтекскими демонами подземного мира, включая даже Тецкатлипоку, или "дымящееся зеркало", и он один-единственный, кроме Тонакатекутли, владыки солнца, имеет право носить корону. Обычно его представляли с совой, трупом и сосудом, полным людских сердец, которые и служат ему основной пищей. А зовут его Микцанцикатли.

Мороз пробежал у меня по спине. Я быстро посмотрел на Эдварда и повторил:

- Микцанцикатли.

- Да, - серьезно ответил Эдвард. - Мик зе катлер. По-английски "Мик-ножовщик".

22

Я высадил моих товарищей рядом с домом Эдварда на улице Стори, а потом поехал прямо в городской госпиталь Салема. Это был комплекс серых приземистых бетонных блоков рядом с аллеей Джефферсона, неподалеку от Милл-Понд, где когда-то жил Дэвид Дарк. Небо посветлело, и бледный рассеянный свет заходящего солнца отражался в лужах на стоянке. Я прошел по подъездной аллее к дверям госпиталя, засунув руки глубоко в карманы пиджака. Я надеялся, что Констанс Бедфорд чувствует себя лучше. Я не должен был позволять им обоим входить в мой дом. Одного остережения не хватило. Теперь Констанс потеряла зрение, и в этом была только моя вина.

Я нашел Уолтера в зале ожидания на третьем этаже. Он сидел, опустив голову, всматриваясь в отполированный виниловый пол. За ним на стене висела фотография Бэйзила Эда - пеликана. Уолтер не поднял взгляда даже когда я сел рядом. Зазвенел мелодичный гонг, и соблазнительный голос телефонистки проворковал: "Доктора Моррея просят к белому телефону. Доктора Моррея просят к белому телефону".

- Уолтер? - обратился я.

Он поднял голову. Его глаза покраснели от усталости и от слез. Он выглядел значительно старше своих лет, и мне неожиданно припомнилось, что Дуглас Эвелит рассказывал об экипаже "Арабеллы". Он открыл рот, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука.

- Есть новости? - спросил я его. - Констанс лучше? Ты видел ее?

- Да, - ответил он. - Видел.

- Ну и что?

- Теперь ей, конечно же, лучше.

Я хотел сказать ему что-то утешительное, но в то же мгновение осознал, что его голос звучит как-то неестественно, невыразительно и глухо, как будто он через силу лгал.

- Уолтер, - повторил я.

Неожиданно он схватил меня за руку и изо всех сил сжал ее.

- Ты опоздал, - сказал он. - Она умерла каких-то двадцать минут назад. Обширные повреждения черепа вследствие интенсивного охлаждения. Не говоря уже о потрясении и физических повреждениях глаз и лица. Собственно, не было почти никакой надежды.

- О Боже, Уолтер, как мне жаль.

Он глубоко печально вздохнул.

- У меня немного кружится голова. Мне дали какое-то успокоительное. Но все это так измучило меня, что у меня не осталось ни на что сил.

- Хочешь, чтобы я отвез тебя домой?

- Домой? - он вопросительно посмотрел на меня, как будто перестал понимать смысл этого слова. "Дом" для него был лишь зданием, полным вещей, которые уже никому не принадлежат. Висящие рядами платья, которые уже некому надевать. Шеренги туфель, хозяйка которых уже никогда не появится. Да и что делать одинокому мужчине с кучами косметики, рейтуз и бюстгальтеров? Наиболее же болезненное переживание после неожиданной смерти жены, как я сам убедился, это наведение порядка в ванной. Даже похороны - мелочь в сравнении с уборкой в ванной. Я стоял над корзиной для мусора, полной бутылочек от лака для ногтей, шампуня для волос, и заливался слезами.

- Ты не должен себя винить, - заговорил Уолтер. - Ты достаточно внятно предупреждал меня. Мне просто казалось... казалось, что Джейн будет дружелюбно настроена. По крайней мере к матери.

- Уолтер, я ее видел потом. Она и меня пыталась убить. Это не Джейн, именно от этого я предостерегал. Это не та Джейн, какую мы оба знали. Она теперь в определенной мере под властью каких-то сил, понимаешь? Пока она не найдет следующую жертву, чтобы накормить ту мощь, во власти которой она очутилась, ее душа не узнает покоя.

- Мощь? Какая мощь? О чем это ты говоришь?

- Уолтер, - заявил я. - Это не подходящее место и время для объяснений. Я отвезу тебя домой, хорошо? Поспишь, а завтра мы обо всем поговорим.

Уолтер оглянулся через плечо на комнату, в которой, видимо, лежала Констанс.

- Она там? - спросил я, а он кивнул.

- Я не должен ее оставлять, - сказал он. - Это нехорошо с моей стороны.

- Ты не оставляешь ее, Уолтер. Ее уже нет.

Он довольно долго молчал. Каждая морщина на его лице выглядела так, будто была наполнена пеплом. Он был так вымотан и одурманен наркотиком, что еле держался на ногах.

- Знаешь что, Джон? - заговорил он. - У меня нет теперь никого. Ни сына, ни дочери, ни жены. Вся моя семья, все, кого я любил и с кем хотел провести остаток жизни, все они ушли. Остался только я. Некому даже оставить в наследство мои золотые часы.

Он подтянул манжету, снял часы и поднял их вверх.

- Что случится с этими часами, когда я умру? Знаешь, Констанс сказала, чтобы я выгравировал на них мое имя. Она сказала: "Однажды твой праправнук наденет эти часы, посмотрит на имя, выгравированное сзади на крышке, и будет знать, откуда он родом и кто он есть". И знаешь что? Такого парня никогда не будет.