Пять граммов бессмертия (сборник) - Аркадий Неминов

– Я обращаюсь ко всем: пожалуйста, прекратите безобразие! Вы уже слышали здесь всех, кто хотел высказаться! Дайте же возможность сказать и Колмогорову, – похоже, он сам решил взять бразды правления пресс-конференцией в свои руки. Курочкин в это время усиленно обмахивал папкой красного, как рак, Грошева. – Всеволод Николаевич, пожалуйста, пройдите на сцену к микрофону.

– Почему вы здесь распоряжаетесь, господин Сергеев? Я пока еще директор, и вы находитесь в моем подчинении! – привстал с места Грошев, уничтожая взглядом своего завлаба.

– А почему вы пытаетесь заткнуть ему рот, Валерий Петрович? Если вы считаете себя правым, вам нечего бояться выступления вашего бывшего сотрудника, не так ли? Поднимайтесь, господин Колмогоров. Все ждут вашего заявления!

Сева под шквал аплодисментов поднялся на сцену и, взяв микрофон, подошел ближе к краю, словно как можно дальше хотел дистанцироваться от врага, сидящего за спиной.

– Друзья мои, – начал он хриплым от волнения голосом, – поверьте, не этого момента я ожидал последние четырнадцать лет. Вовсе нет! Этот долгожданный миг наступил для меня месяц назад, когда в лаборатории, в которой я когда-то работал под руководством моего дорогого учителя, был получен по моей формуле фермент, спасший жизнь моей жене Кате – дочери профессора. Вот тогда-то я и понял, что жизнь свою я прожил не зря. Сейчас же я счастлив, что справедливость восторжествовала, и мир узнает, кто на самом деле был первооткрывателем этого изобретения. И я говорю отнюдь не о себе! К сожалению действительно, как здесь и было упомянуто, взрыв в лаборатории прервал опыт по получению готового препарата, который теоретически вывел именно Викентий Борисович Осипов. В результате пожара погибли его последние записи, но кое-что все же сохранилось. И я готов это представить в качестве доказательств. В результате моего вынужденного увольнения из института мне четыре года в домашних условиях пришлось искать безвозвратно утерянную формулу ингредиента, заново подбирая необходимые пропорции. И наконец, совсем недавно, мне это удалось сделать. Справедливости ради хочу также добавить, что серьезным помощником в этом деле, как бы фантастически это ни прозвучало, оказался мой собственный сын! Но это уже совсем другая история! Главное то, что препарат был получен вовремя и апробирован на моей жене, в то время находящейся при смерти!

Наступила недолгая тишина, вновь прервавшаяся щелканьем фотокамер и выкриками с мест. Но настроение в зале изменилось. Сторонников версии директора явно поубавилось. Но сам Грошев, похоже, сдаваться без боя не собирался.

– Господа! – он снова взял слово, дождавшись, когда Сева сел на свое место, и шум в зале несколько поутих. – Господа, вы же видите, вас нагло обманывают! Рассказывают сказки о гениальных детях, которые могут заткнуть за пояс целый институт с научным потенциалом мирового значения. Неужели вы поверите, что в домашних условиях, кустарно, можно совершить переворот в науке?!

– Но ваш собственный сотрудник Сергеев подтвердил все сказанное Колмогоровым! – раздался чей-то голос с места.

– Здесь нет противоречий! Да, представьте себе! Уважаемый мной руководитель лаборатории так же, как и вы сейчас, попал под влияние кучки авантюристов от науки. Это все равно, что принести в скупку краденую вещь и сдать ее за деньги, как свою собственную! Сейчас все поясню!

Глаза Грошева разгорелись. Он был прекрасным оратором и мог без труда подчинить себе любую аудиторию. Начав говорить, он всегда пользовался известным ораторским приемом, приковывая внимание слушателей каким-нибудь шокирующим заявлением. А, обладая в полной мере превосходной логикой и искусством риторики, мог убедить собеседников в чем угодно. И уж если он владел, хотя бы, толикой правды, в конце его страстных речей она вырастала до пределов истины в последней инстанции.

– Господа, когда я вам рассказывал о моем сокурснике, покойном Осипове, я из уважения к его родственникам не стал объяснять, как все происходило на самом деле. Но сейчас, когда меня самого обвиняют в плагиате и чуть ли не в мошенничестве, я молчать не буду! Так вот, у меня здесь находится один документ, который я прихватил собой так, на всякий случай. И, как видите, он пригодился! – с этими словами он достал из портфеля старую папку и с многозначительным видом прочитал название своей с Осиповым дипломной работы. – Эта дипломная работа, как вы можете убедиться, находится именно у меня, а не в семье покойного профессора! Не это ли, как минимум, является косвенным доказательством моей правоты? Далее могу также поведать почтеннейшей публике, – директор явно сел на своего любимого конька – риторику, – сей документ хранился у меня в кабинете в незапертом ящике рабочего стола. В своем институте я ни от кого никогда и ничего не скрывал. Но, как выяснилось, совершенно напрасно! Мне стало известно, что некий гражданин под покровом ночи, воспользовавшись временным отсутствием на своем месте охранника, проник в мой институт. Затем, через некоторое время, вышел из него, прихватив кое-что с собой, спрятав под одежду. У вас, я понимаю, сразу возникают как минимум три вопроса: откуда это мне стало известно, кто этот злоумышленник и что он унес из НИИ? – Грошев сделал театральную паузу. – Отвечаю: известно это мне стало из видеоматериалов скрытых камер слежения, установленных при входе в институт, которые бесстрастно зафиксировали… господина Колмогорова!!! А на третий вопрос пусть ответит он сам! Встаньте, Колмогоров! Отвечайте, вы проникали тайком во вверенный мне институт? Да или нет? Отвечайте же, мы все ждем!

Сева встал и, беспомощно оглядываясь на жену, с ужасом понимая, что вся их затея с треском провалилась, пробормотал:

– Да, но…

Дальше ему не удалось сказать ни слова. Громкий свист, хохот и крики с мест зазвучали с новой силой, но направлены они уже были на другую жертву.

– Господа! Прошу еще немного вашего внимания! – звонкий голос директора гремел, как глас Божий, подкрепленный энергетикой толпы, безоговорочно отдавшей свои голоса ему – триумфатору: – Хочу заявить во всеуслышание: я подаю в суд на этого, с позволения сказать, ученого за то, что он путем кражи и присвоения моей интеллектуальной собственности фактически обвинил меня в подлоге и опорочил мое имя в глазах широкой общественности! Надеюсь, что вы все придете на этот громкий процесс. Благодарю вас за внимание! Пресс-конференция окончена.

Глава 12

– Все пропало, Катя! Зачем я тебя послушал и согласился на эту экзекуцию! – сокрушался Сева, когда они возвращались домой с пресс-конференции, превратившей в конечном итоге их благородные намерения в обвинительный акт против них же самих, без вины виноватых!

– Хватит скулить, Сева! – довольно грубо оборвала его жена. – Да пойми ты, борьба только начинается. Нам еще предстоят нешуточные баталии. Но отступать нельзя. Наше дело правое, и победа будет за нами! Знаешь, Сева, я думаю, что тоже готова присоединиться к твоим собственным словам насчет «не зря прожитой жизни». У меня – то же самое ощущение, только главное в моей жизни еще впереди! И дело даже не в том, что мы, как минимум, должны отмыться от банальных обвинений в воровстве, конечная наша цель – восстановить добрые имена! А за это придется, ох, как придется побороться. Кстати, нам нужен очень хороший адвокат.

– Всеволод Николаевич? – в трубке звучал приветливый мужской голос. – Здравствуйте! Вы меня не знаете, я случайно присутствовал на недавней пресс-конференции, где стал свидетелем вашего выступления, и меня до глубины души тронуло то, что вы там говорили, и возмутил тот беспредел, который был учинен вокруг вашего имени и имени покойного профессора Осипова! Дело в том, что я – адвокат, и, хотя пока не очень известный, но достаточно амбициозный и хваткий, чтобы взяться за ваше дело и выиграть его! Если вы в этом заинтересованы, давайте с вами встретимся сегодня вечерком, скажем, часиков в восемь в кафе «Улыбка» – это недалеко от вашего дома, знаете? Я к вам сам подойду! Вы теперь человек известный! Да, забыл представиться: меня зовут Виталий Андреевич Чуркин. До встречи!

Сева в задумчивости положил трубку и присел на диван. После той проклятой конференции их домашний телефон буквально разрывался от звонков разных людей (когда только успели пронюхать его номер?!) Особенно раздражали вездесущие журналюги, которым оказалось мало его фиаско, им, видите ли, подавай все из первых рук!

По совету Кати Сева старался не вступать ни с кем в беседы, отвечал односложно и нехотя, давая понять, что подробности он намерен огласить только в зале суда, который должен состояться через три месяца. Были и откровенно злорадные и даже возмущенные звонки. Сочувствующих практически не было. Казалось, что от него отвернулись все, включая немногочисленных приятелей.