Вокруг трона Екатерины Великой - Зинаида Чиркова

И холодно отпустила её Екатерина в Европу, и уже не было прежней дружбы и откровенности, словно бы Дашкова сделала своё дело и теперь больше не была нужна императрице...

Словом, мотивов для вывода, что императрица опять холодна и немилостива к княгине, у придворных было немало...

Дашкова, поговорив с Екатериной, поспешила домой. Она не захотела более оставаться на великосветском балу — предложение императрицы так взволновало её, что уже ничем нельзя было занять свои мысли, как анализом этого предложения.

Она не сняла бального платья, а тут же уселась за стол и стала писать длиннющее письмо императрице.

Она выразила в нём свою крайнюю благодарность за такую высокую оценку её, Дашковой, скромных знаний, но принять этот выбор она не решается, так как ещё нигде и никогда не руководила женщина сонмом[27] учёных мужей, да и сама природа сотворила женщин не директорами, а этот шаг — явление историческое, и потомки осудят императрицу за этот странный выбор.

Словом, много чего написала княгиня, мотивируя свой отказ и дрожа от возбуждения и волнения.

С кем ей было посоветоваться? Конечно, с Потёмкиным, который уже стал фаворитом Екатерины, и все дела не решались без его участия. Тем более что Потёмкин уже оказал многие услуги княгине: он посодействовал тому, чтобы дочь Елизаветы Воронцовой, сестры княгини, бывшей фаворитки Петра, была принята в фрейлины при дворе, а её сын при содействии фаворита был произведён в чины в армии. Потёмкин благоволил к Дашковой, потому что и сам был человеком образованным и умным...

И хотя часы пробили полночь, Дашкова поскакала к Потёмкину.

Князь уже давно был в постели, но Дашкову принял.

— Вот письмо, которое я написала её величеству, — объявила ему княгиня. — Я хочу, чтобы вы прочли его, а завтра поутру передали императрице.

Потёмкин взял бумагу и начал читать страстные слова отказа от должности.

Читал он долго, спотыкаясь на особо взволнованных словах княгини. Потом он поднял голову, пристально вгляделся в лицо Дашковой, всё ещё возбуждённое и встревоженное, и вместо ответа разорвал письмо на мелкие кусочки.

Княгиня побелела: как он смел разорвать письмо, адресованное не ему — императрице?

А Потёмкин сказал, что императрица уже давно решила сделать её директором Академии и только она одна способна будет потушить пожары склок и ссор среди учёных мужей. И кроме того, добавил он с усмешкой, императрица надеется удержать княгиню в Петербурге, чтобы иметь возможность наслаждаться обществом такой образованной и умнейшей дамы...

Дашкова как будто несколько оттаяла, доводы Потёмкина польстили ей. Но она снова едет домой, опять пишет ещё более взволнованное и возбуждённое письмо и сразу же отправляет его Екатерине.

Ответ прислан был сразу же, немедленно.

«Понедельник, 8 часов утра.

Вы встаёте ранее меня, прекрасная княгиня, и сегодня к завтраку прислали мне письмо. Отвечая Вам, я приятнее обыкновенного начинаю свой день. Так как Вы не отказываетесь безусловно на моё предложение, то я прощаю Вам всё, что Вы разумеете под словом «неспособность», и оставляю для удобного случая присоединить к нему мои собственные замечания. А то, что Вам угодно называть моим, правом, я заменяю более приличным именем: благодарность. Согласитесь, однако, что для меня замечательная новость — победить такой твёрдый характер, как Ваш. Будьте уверены, что, во всяком случае, когда я могу быть Вам полезной словом или делом, я всегда буду готова к тому с радостью...»

И уже к вечеру княгиня получила письмо от графа Безбородко с копией указа о назначении Дашковой директором Академии...

Безбородко, кстати, написал княгине:

«Её величество поручили мне передать Вам, что Вы во всякое время, когда Вам угодно, утром или вечером, можете обращаться к ней по каждому делу, касающемуся вверенного Вам предприятия, и что она всегда будет готова устранить все препятствия и затруднения, которые могут Вам препятствовать при исполнении Ваших обязанностей...»

Можно ли было больше польстить княгине с её неуёмным честолюбием и жаждой деятельности?

И в этот же день приступила Дашкова к исполнению вверенных ей обязанностей...

Мимоходом бросила Екатерина своему фавориту, а теперь ещё и руководителю всей политики, как внешней, так и внутренней, Григорию Потёмкину:

— Большой кусок зажмёт ей рот...

Екатерина всё ещё подозревала Дашкову в заговорах, переворотах, как было сразу после событий 1762 года: Дашкову присоединяли и к заговору Хитрово, имевшему целью не дать императрице выйти замуж за Григория Орлова, а то и просто убить его. Конечно, Дашкова не была участницей этого заговора, как не стояла она и во главе заговора Мировича, целью которого было посадить на русский трон Иоанна Шестого, объявленного императором в двухмесячном возрасте и дожившего до двадцати четырёх лет в темнице Шлиссельбургской крепости, а потом и погибшего от рук своих надзирателей.

Таковы были наговоры на княгиню со стороны всех Орловых, которых она ненавидела. Теперь Орловы потеряли всё своё значение при императрице, а возвысился Григорий Потёмкин, к которому Дашкова явно благоволила.

И потому Екатерина считала нужным задаривать Дашкову. Она купила ей большой просторный дом на Миллионной улице, подарила несметное богатство в виде имений с двумя тысячами крепостных крестьян, одаривала её орденами, деньгами и много помогала в устройстве всего хозяйства Академии.

Через год Дашкова обратилась к Екатерине с просьбой открыть Российскую академию наук, что и было сделано.

А в академии Дашкова установила такие порядки, что уже через два года здесь царил мир, лад и хозяйственные успехи...

И даже несмотря на гнев императрицы по поводу опубликования мятежной повести Княжнина «Вадим Новгородский», между этими женщинами всё время сохраняется дружба. Всё-таки Екатерина со временем стала ценить то, что Дашкова ехала в Петергоф в 1762 году вместе с нею и была её горячей сторонницей.

Кипучая академическая деятельность княгини прервалась со смертью императрицы. Павел, вступив на престол, отобранный его матерью на тридцать четыре года, первым делом отрешил Дашкову от всех её должностей и сослал в подмосковные деревни. А затем, решив, что наказание слишком мягкое, сослал её в захолустное имение сына в Новгородской губернии. Здесь у Дашковой не было ни бумаги, ни пера, чтобы просить о помиловании. И всё же она отважилась обратиться к императрице, жене Павла, Марии Фёдоровне, и та вымолила для неё прощение. Однако поселиться ей пришлось опять-таки в глухой деревушке Калужской губернии. Она снова занялась там хозяйством, и через короткое время деревня преобразилась: у крестьян появился скот, новые избы и даже одежда стала добротной.