Касстро Алвес - Жоржи Амаду

59

Из стихотворений Кастро Алвеса, датированных 1866 годом, я нашел следующие, причем почти все они посвящены Эужении Камаре (я не включаю в этот перечень импровизации и стихи, написанные в Байе для трех сестер): «Фатальность», «Три любви», «Полет гения», «Актрисе», «Эужении Камаре», «Мечта богемы», «Часы страдания», «Любовь»., «Тройная диадема», и только Шавиер Маркес говорит, что Кастро Алвес начал в этом году «Водопад Пауло-Афонсо». Я не нахожу документа, который бы подтвердил точку зрения Шавиера.

60

Муниз Баррето, чистый импровизатор, сочинил такой сонет:

К законам никакого уваженья,И добродетель втоптана здесь в грязь;Зато надменно, кары не боясь,В павлиньих перьях ходит преступленье.Суду благоприятное решеньеПодскажут взятка, кумовство и связь.Преуспевает всяческая мразь,На человека честного — гоненье.Мошенник тут живет в родной стихииИ на успех всегда имеет шанс.Плохая проза и стихи плохие —Таков журналов и газет баланс.Вот панорама города Баии,Французский где танцуют контраданс.

Видимо, это была попытка нарисовать портрет Баии по образцу написанного за несколько веков до того стихотворения Грегорио де Матоса, у которого, кстати, Муниз Баррето заимствовал последний стих. Остается заметить, что там, где в этом сонете Муниз касается поэзии, он довольно самокритичен.

61

Сам Кастро Алвес рассказывает об этом триумфе в письме Аугусто Алваресу Гимараэнсу: «Как тебе известно, моя драма поставлена на сцене. Я очень счастлив. В день 7 сентября был успех, какого, говорят, еще никто не имел в Байе. В общем победа, какую только можно себе представить…»

62

Афранио Пейшото рассказал мне, что много лет спустя, когда он писал свою книгу о Кастро Алвесе, он беседовал со вдовой Жозе де Аленкар, и та взволнованно рассказывала ему о поэте. Она вспоминала о его посещении, как будто это было вчера. И припомнила мельчайшие детали — сказанные им слова, его манеру говорить. И добавила, что посещение поэта оставило у нее большое впечатление. Она сразу поняла, что перед ней могучий талант. И была счастлива, когда увидела, что и у Аленкара создалось такое же впечатление. Эта столь известная чета открыла молодому поэту свой дом, как отчий.

63

Отрывок из письма Аленкара: «После чтения своей драмы г-н Кастро Алвес прочитал мне несколько своих стихотворений. «Водопад Пауло-Афонсо», «Острова» и «Видение мертвых» не уступают лучшим произведениям такого рода на португальском языке. Послушайте их вы, знаток секрета этого естественного размера, этой мягкой и богатой рифмы». Другая выдержка из письма: «Не удивляйтесь тому, что я ставлю знак равенства между поэтом и гражданином, двумя понятиями, которые в сознании многих существуют совершенно раздельно. Гражданин — это поэт права и справедливости; поэт — это гражданин красоты и искусства».

64

В том же письме Аленкар говорит: «Один поэт уже приветствовал его в печати; однако приветствия недостаточно; нужно открыть для него театр, журналистику, общество, чтобы этот цветущий, полный жизненных сил талант приобрел известность».

65

Вот отрывок из письма Машадо де Ассис: «Впечатление — как нельзя лучшее. Я нашел у него литературное призвание, полное жизни и силы, позволяющее в великолепии настоящего видеть надежды на будущее. Считаю его оригинальным поэтом. Беда наших современных поэтов в том, что они копируют других в языке, идеях и образах. Копировать других — значит аннулировать себя. Муза г-на Кастро Алвеса имеет собственное лицо». И далее: «Г-н Кастро Алвес воспевает одновременно то, что велико, и то, что мало, причем с одинаковым вдохновением и с помощью тех же художественных средств: высокого стиля, звучного слова, тщательно отработанной формы, причем за всем этим чувствуются вдохновение, непосредственность, порыв».

66

Силвио Ромеро говорит, что все поэты в Рио-де-Жанейро и в провинциях юга слагали в то время стихи, подражая манере Кастро Алвеса.

67

Замечательную панораму Сан-Пауло периода, предшествовавшего прибытию Кастро Алвеса, рисует Эдгар Кавальейро. Вот выдержка из его очерка: «Сан-Пауло следовало рассматривать через две призмы: столицы провинции и факультета права. Нет ничего более различного, ничего более противоположного. Первая призма — это рутина, воплощенная в его постоянном населении; вторая — дерзкие попытки прогресса, воплощенные во временном и текучем населении. Буржуа и студент, тень и свет, неподвижность и действие, недоверие одних и откровенность других — таковы контрасты, которые Сан-Пауло представлял даже самому поверхностному наблюдателю в том году, когда туда прибыл Луис Николау Фагундес Варела».

68

Кассиано Рикардо, один из самых видных современных поэтов Бразилии, выступая с интереснейшим докладом о Педро Луисе, дал ему следующий титул, почетный в особенности для Кастро Алвеса: «Педро Луис — предтеча Кастро Алвеса». Вот выдержки из этого доклада: «Как отрицать, однако, это влияние (Педро Луиса на Кастро Алвеса), которое проглядывает в некоторых стихах, настолько сходных, что любой злобствующий критик счел бы это сходство компрометирующим? Я далек от такой гипотезы. Я принимаю даже любопытное оправдание, пользуясь которым Анатоль Франс нашел вполне законным, что поэт большого таланта пользуется сюжетами и образами, которые испортили менее талантливые поэты. И прихожу к заключению, что Педро Луис все же был крупным поэтом уже потому, что он оказал влияние на Кастро Алвеса. Он был большим поэтом не только оттого, что создавал высокохудожественные произведения, но и по тому «историческому отпечатку», который наложил на бразильскую поэзию». А еще дальше Кассиано высказывает следующие совершенно справедливые суждения о значении поэзии; «Наш народ — народ поэтический, так сказать, народ-поэт, который пишет, излагая свои чаяния, чернилами всех рас. Инконфиденсия была большой и замечательной мечтой группы поэтов. Почва, по которой мы ступаем, — это не просто земля с определенными географическими координатами. На ней всходят лилии, которыми мы украшаем чувство бразильского единства, характерное для национального поэта. На ней взошли красные розы, которыми Каоро Алвес расцветил курчавые волосы негров, призывая в кондорских и лирических стихах к освобождению их от рабства. В стихах, которые остались жить в «народе-поэте» и которые в моменты национальной ярости были брошены в цитадель сильных мира сего».