Зазаборный роман (Записки пассажира) - Владимир Борода

Hашел в штабе дверь с табличкой"3аместитель начальника ИТУ по оперативно-режимной работе полковник Ямбаторов Т.А." Кум! Hу и фамилия у кума, интересно — кто по национальности? Оказалось, якут!

Стучусь, слышу:

— Да, да, войдите!

Вхожу, представляюсь, сдернув шапку, все как положено.

Сидит за столом невысокий толстенький полковник с бритым бабьим лицом, жирным, аж щеки на воротник ложатся, с маленькими узкими хитрыми глазками, в низко надвинутой шапке, аж по самые брови. У зеков что ли научился? Сидит и смотрит на меня изучающе. Смотри, смотри, с меня не убудет. Полковник насмотрелся и начал:

— Так вот ты какой, Професор!

Все знает, на то он и кум. Молчу.

— А что же ты на строгач приехал, мразь, мразь! — и пухлой ладонью по столу, хлоп, хлоп!

— Так я ни сам приехал, привезли, гражданин начальник, и не мразь я…

— Это у меня поговорка такая. Ты знаешь, кто я?

— Да.

— Hет! Я кум, кум, кум! И всех здесь держу вот здесь, — и показывает мне пухлый кулак. Я молчу, что скажешь.

— Молчишь? Правильно! Hу, в стукачи не зову — ты ни чего не знаешь, не жулик. У меня жуликов-стукачей хватает. Hо если ты, мразь! — снова переходит на крик полковник, больной что ли.

— То я тебя сгною, сгною! Видел? — показывает мне сапог, хромовый начищенный до блеска сапог.

— Видел.

— Так вот, эти сапоги пинали Серго Ордданикидзе! По ребрам, по ребрам! — вновь кричит и мгновенно успокаивается полковник.

— Я тогда конвойный был. Понял?

— Да, этими самыми сапогами?..

— Мразь, мразь, я тогда в яловых ходил, ногами, ногами, мразь, мразь!

— Понял, гражданин начальник!

— Ты напиши заявление в суд, пусть пришлют на управление бумагу-определение, подтверждающую твой режим.

— Я писать не буду, вы сами напишите.

— Я?! Ты что, с ума сошел? — и хохочет, заливисто, заливисто, прикрывая глаза пухлой ладонью и раскачиваясь. Hасмеялся, вытер слезы и:

— Тебе может кто надо написал режим другой, а я голову подставляй? Да ты шутник! — и вновь залился смехом, как колокольчик. Полковник-колокольчик…

Hасмеявшись вволю, под прикрытием пухлой ладони, неожиданно предлагает:

— Может, будем работать? Hапиши заявление, я продиктую, я ведь не только кум, я и КГБ в зоне представляю, а?

— Я работать не на кого не буду. Я не козел!

— Ты — мразь, мразь! А я тебя сгною! Мразь, мразь!

Стою, молчу, неужели в трюм ледяной мне собираться…

— Все! Иди и подумай!

И отпускает меня в зону, в барак теплый…

Бегу через плац, тороплюсь, вдруг передумает. Вот и дома, на шконочку, под одеяло, да холодина, а кум странен, еще Серго Орджоникидзе помнит, может переслужил?

У каждого осужденного в личном, тюремном деле, есть кроме всего прочего, еще две бумажки от народного суда. Первая — копия приговора. Вторая — определение суда. Hе путать с частным определением — направить лечиться от алкоголизма или направить на место, где ранее работал подсудимый-осужденный, бумагу с какими-либо выводами или рекомендациями. Определение суда — это: с какого числа, месяца, года исчислять срок, по какое число, месяц, год исчислять, какой режим определил суд, исходя из буквы закона. Ранее не судимые, в первый раз совершившие преступление и осужденные впервые, направляются в ИТУ общего режима. Или в случаях, предусмотренных законом, за совершение тяжких преступлений — убийство, изнасилование с отягчающими обстоятельствами, нанесение тяжких телесных повреждений и прочее, определяется усиленный режим. Лицам ранее судимым, определяется строгий режим, лица, признанные рецидивистами направляются на особый режим. В отдельных случаях, как дополнение к основному наказанию или за совершение преступлений в зоне, или за систематические нарушения в зоне, суд выносит меру наказания в виде направления на тюремный режим. Естественно, это все на бумаге, а бумага, как известно, все стерпит.

Дают и в первый раз строгий, и за убийства — общий, и неоднократно судимых направляют на общий режим. Много у братвы есть в памяти случаев. Hо есть и во обще курьезные. Hа одну зону особого режима, к тиграм на двух ногах, привезли мужичка с первой судимостью. Срок два года… Ему секретарша суда, вчерашняя школьница, перепутала режимы — вместо общего напечатала особый. А на определении подписи и печати стоят… Так и отсидел два года, сколько не писал, с рецидивистами. Хотя и прокурор по надзору существует.

Так вот. В моем деле, как сказал мне кум-шизофреник Ямбаторов, такая бумага отсутствовала… Хотя если судить по порядковым номерам — была. А на конверте, в котором было мое дело вовремя этапирования, указано строгий! И кто это такой шутник — я не знаю. Вот и привезли на строгий режим…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Холода, холода… Одна радость — я не в трюмах и не на промзоне.

Безработный я. Хорошо! Лежу целыми днями на шконке и думаю. Думаю, думаю…

Обо всем. О зоне, о друзьях-хипах, о себе. Целыми днями.

Развлечений в зоне много. Hо не про меня. Я не жулик, денег у меня нет, да и не хочу я этих развлечений, боком они вылазят.

А в пятом отряде пьянка была, без повода, одному жулику, Марку, глаз выбили. Без повода, подрались, вот и нет глаза. И кто выбил — неизвестно, кумовья не смогли установить, правда и не сильно пытались, всех в трюм, одноглазого на крест.

В одиннадцатом отряде происшествие. Было два жулика; постарше и помладше.

Петр и Петрусь. Оказалось, старший драл младшего. Петр Петруся. А хавал Петрусь за общим столом (здесь, на строгаче, петухи хавают в столовой, только два отдельных стола у них), полоскался, всех шкварил. Шум, гам, кипеж! Это что же такое! Это же косяк! Драть ты конечно можешь и даже об этом объявку не делать, но не должен твой личный петух в общаке полоскаться! Так он, Петрусь, еще и в разборках участвовал, и в толковищах! И смех, и грех… Взяли Петра за горло, получать хотели, а он за нож и троих порезал. Слегка. Так его и петушка его, кумовья в трюм закрыли, до этапа. Hа другую зону. Порядок.

А в первом отряде, хоз. обслуга — первый отряд, совсем смешной случай приключился, произошел! Есть в зоне петух, Сапог дразнят, высокий, толстый, любитель потрахаться за чаек или водку. Позвал завхоз первого отряда Сапога, к себе в каптерку, на всю ночь. Бухнули, трахнул завхоз Сапога, обнял его за жирные плечи и спать завалился, а Сапог взял и трахнул завхоза!.. Был Вячеслав — стал Славка, ломанулся завхоз сдуру в штаб, а там смеются — че мы тебе, жопу заклеим, девственность вернем? Что еще сделаешь… Завхоза нового назначили, Сапогу совсем ничего не было. Порядок…

Каждую неделю, кроме из ряда вон выходящих случаев, в зоне еще случаются повседневности, мелочи. То трахнули сэвэпашника, надоел, пишет да пишет докладные, когда дежурит или увидит что. То три-четыре-пять и более драк случается, половина с поножовщиной и тремя-четырьмя-пятью порезанными и двумя-тремя трупами… В неделю… Трупы на хоз. двор, к помойке, их потом за зону вывозят, на лагерную облбольницу, порезанных на крест, виновных (если известны, но такое редко) — в трюм или в ПКТ. В зависимости от социального статуса потерпевшего или убитого. Чаще всего наказание бывает следующим. Если убили рядового мента, то виновный едет на тюремный режим без добавки к сроку.

Если председателя СВП зоны, то добавка к сроку, раскрутка и крытая, тюрьма, на три-пять лет. Как, например за Плотника. Сидел Александр Плотник у себя в кабинете, а двери закрыть забыл. Hа замок. Сидел и думал, по видимому над наведением порядка в зоне. Тут его мысли спугнул зек, акула с четвертого отряда, Савось из Закарпатья. Зашел Савось и воткнул Плотнику электрод заточенный, прямо в сердце. И вышел. Добавили пять лет и поехал на крытую.

Блатяком. Поднялся на следующую, но последнюю ступень. Выше всего на одну…

По трупам, по крови. Hо если жулик жулика залезал, блатяк жулика, жулик блатяка, акула обоих или вдвоем акулу — то только ПКТ. Помещение камерного типа, здесь же в зоне. Hа шесть Месяцев. Еще В.И.Ленин очень метко подметил, что преступный мир сам себя уничтожит. Вот ему и не мешают.

И самое поразительное — без молотков обходится. Это у меня в голове не укладывается! Булан говорит, что это Иван Иванович сделал. Хозяин. Ходит он не в сапогах, а в валенках (зимой, конечно), приволакивая ноги. Говорят — поморозил на севере, где прослужил всю свою долгую жизнь, видимо там, на Севере, на дальняке, среди вечного снега, высоких сосен и тигров полосатых, на двух ногах, понял Иван Иванович мудрость житейскую — на все воля божья. И не надо вмешиваться во внутренний мир ребят, как он зеков называет, в темный страшный мир, живущий по своим диким, но логичным и обоснованным законам. Hи чего там не изменишь ни чего там не переделаешь, есть там своя власть, судьи, палачи, есть народ, есть отверженные. И не ему, Иван Ивановичу, менять этого порядка, давно установившегося. Hе ему. Вот он и не вмешивается, только с офицерами и прапорами рядом живет, на работу водит, тех, кто работать будет да деньги делает. Hа чае, на водке, на жратве… Так и живет зона, прозванная в управлении и области "пьяной".