Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

самый момент тому, кто будет удерживать его во время падения, будет тяжелее всего, потому что вес падающего будет довольно велик. Но если он его удержит, то можно обоим вместе снова подняться, сделать передышку и снова пойти вперед.

— Все верно говоришь, принц Датский, — слегка улыбнувшись, сказал Филипп. — Ладно, время нас начинает поджимать. Потом поговорим. Давай-ка сегодня все вместе сходим в «Off», сразу после спектакля, а? Или завтра. Можно и в «Кинопус» пойти, но хотелось бы в непринужденной обстановке посидеть, и чтобы не думать о том, что после надо за собой убирать.

— Я постараюсь прозондировать почву и дам знать, — согласился Аарон и заторопился вверх по лестнице. В дверях он встретился с бритоголовыми световиками, которые, поприветствовав обоих, направились в сторону своего рабочего помещения, неся два пакета с едой — эти двое всегда питались там, где работали.

Минуты через две, когда подошли актеры массовки, Филипп воссоединился с коллективом. Очень скоро воссоздалась обычная рабочая атмосфера, в которой им было комфортно работать. Они обговаривали детали игры, которые хотели бы сегодня улучшить, а, возможно, и изменить, демонстрировали то, как умело они починили костюмы после прошлого раза, рассказывали анекдоты и шутили. Улучив момент, Филипп, не дождавшись информации от Аарона, поинтересовался не захотят ли они всей компанией, включая старшекурсников из массовки, пойти после спектакля в «Off» и пропустить бутылку-другую пива. Предложение было принято на ура, после чего все продолжили готовиться к спектаклю в том же темпе и с тем же настроем.

«Все верно: не стоило дожидаться одобрения Аарона. Кажется, мне теперь все ясно. Хотя не совсем. Если бы они играли из-под палки, то своим видом или поведением показали бы свое отношение к этому, а если они горят игрой на сцене, значит это я не понимаю чего-то еще. Или же все-таки они действительно хорошие артисты и уже играют свой спектакль?»

Вскоре после того, как погас свет Филипп подтвердил о своем намерении сделать вылазку в зал и за кулисы. У него было такое желание и раньше, но в день сдачи дипломной он себе этого позволить просто не мог, а во второй раз вспомнил об этом лишь за полчаса до конца спектакля. Сегодня же перед самым началом он хоть и замешкался, но все же обратился к световикам, попросив их подтвердить, что они смогут подменить его минут на десять, если он даст пару указаний по управлению звуком. Он решил покинуть свой пост во время балконной сцены. «Пару раз звук включить-выключить они точно смогут», — успокаивал себя Филипп. Колебаться было нельзя: если он хотел, нужно было действовать.

По дороге в зал он забежал в одну из гримерок перекинуться парой слов с Линой и Аби, которые уже успели прокурить в ней весь воздух в ожидании антракта, во время которого они обычно поправляли грим и прически.

Деревянный пол под ковровыми дорожками предательски поскрипывал, пока Филипп проходил до середины зала, прижимаясь к стене. Он быстро оценил мастерски выполняемую работу по освещению и еще между прочим — неплохую акустику заполненного помещения, после чего осторожно перевел взгляд на саму сцену.

— О, Ромео, Ромео! Ну почему ж ты именно Ромео? Отринь же своего отца, и имя это тоже. Или, коль мне в любви клянешься ты, но сделать это все не можешь, скажи открыто мне слова ты эти, и перестану быть я Капулетти.

— Ну и? Мне как, уже сказать или же слушать дальше?

Филиппу интересно было смотреть на то, как его сумасшедшие идеи игрались молодыми актерами на сцене, но еще интереснее было наблюдать за реакцией самых обычных зрителей — людей города, в котором он родился и вырос, которые окружали его всю его жизнь, хоть с большинством из них он, может быть, никогда и не встречался. В темноте почти невозможно было выявить среди них ни злых орков, ни закостенелых дикарей, ни выкрашенных кукол с ряжеными манекенами, ни, тем более, запуганных узников. В их глазах отражалась картина в приглушенном свете, исполняемая на сцене, а души их в этот момент пытались нащупать друг друга, чтобы взяться за руки в единении вокруг чего-то возвышенного. В нужные моменты публика смеялась — не все вместе, нет, но если кто-то начинал, остальные мгновенно оценивали ситуацию и, находя происходящее действительно смешным, давали выход энергии.

Краем глаза Филипп заметил в непосредственной близости от себя какое-то отклонение от общей гармонии. Что-то выбивалось из общей картины. Быстро переведя взгляд на ближнее к нему кресло одного из центральных рядов, он с удивлением обнаружил Марка Эго, сидящего к нему полубоком и медленно покачивавшего свисавшей к полу рукой. Филипп быстро помахал ему в ответ, на что тот приложил палец к губам, дав понять, что не стоит отвлекаться от спектакля, и, снова сев ровно, продолжил смотреть на актеров.

«Какой кошмар! Я забыл пригласить на спектакль и Марка, и Ласло. Ну, Ласло немного далек от театра, а вот Марк… Надеюсь, он не покупал билет и это кто-то из наших дал ему пригласительный».

Филипп чувствовал некоторую неловкость, стоя здесь, да и вообще ему не стоило долго задерживаться в зале. Достаточно было видеть столько, сколько он уже успел увидеть. Подождав с минуту, он также незаметно стал продвигаться к выходу, а выйдя из зала поспешно направился через служебный ход обратно к световикам.

— По тебе часы проверять можно. Молоток! — похвалили его бритоголовые, отчитались в отсутствии каких-либо проблем во время их дежурства и сдали пост, начав готовить кофе, который вскоре заполнил операторскую таким ароматом, что и Филипп не отказался от чашечки.

А через два часа ему снова пришлось бежать через весь зал к сцене, потому что после поклона труппа решила воздать ему должное и продолжала аплодировать, приглашая его выйти к публике. Пока Филипп приближался к залу, он очень боялся, что в любой момент аплодисменты могут стихнуть, легко сделав его рывок нелепым и смехотворным. Было бы очень неприятно войти в зал, из которого бы уже начала выходить толпа. Он даже думал вовремя остановиться, но ноги все же довели его до двери. Он заторопился по той же самой ковровой дорожке, пол под которой заскрипел пуще прежнего. Но этот скрип никому