Обрученные - Алессандро Мандзони

Раздумывая над тем, как бы получить все эти сведения, не вызывая подозрений, он заметил зелёную ветку, вывешенную на одиноком домишке, за околицей какой-то деревушки. Ренцо уже почувствовал настоятельную потребность подкрепиться и решил, что это, пожалуй, самое подходящее место справить два дела разом. Он вошёл. В доме оказалась лишь старуха за прялкой, с веретеном в руке. Юноша спросил поесть; ему предложили сыру и доброго вина. Он попросил сыру, но от вина отказался (так как возненавидел его за ту глупую шутку, которую оно сыграло с ним накануне). Юноша расположился, попросив женщину поспешить. Та в один миг накрыла на стол и тут же засыпала своего гостя вопросами — кто он такой и что произошло в Милане, ибо молва о беспорядках докатилась уже и до этой деревушки. Ренцо не только весьма ловко уклонился от расспросов, но и воспользовался затруднительным положением, чтобы заставить любопытную старуху кое-что выболтать. Та стала было расспрашивать юношу, куда он держит путь.

— А мне надо попасть во много мест, — отвечал он, — если позволит время, я бы хотел завернуть на минутку и в это село, знаете большое такое, по дороге в Бергамо, у самой границы, но ещё в Миланском герцогстве… Как же оно называется? — «Есть же там какое-нибудь селение», — подумал он про себя.

— Вы имеете в виду Горгонзолу? — спросила старуха.

— Вот именно, Горгонзолу! — повторил Ренцо, словно для того, чтобы лучше запомнить. — Далеко это отсюда?

— Да я как следует не знаю: не то десять, не то двенадцать миль. Будь здесь кто-нибудь из моих сыновей, он бы вам сумел сказать.

— А как вы думаете, можно пройти туда этими прекрасными тропками, не выходя на большую дорогу? Там ведь такая пылища! Столько времени не было дождя!

— А как же, наверно можно; вы спросите в первой деревне, которая попадётся вам, когда пойдёте направо. — И она назвала деревню.

— Ладно, — промолвил Ренцо. Он встал, взяв кусок хлеба, оставшийся у него от скудной трапезы. Хлеб этот сильно отличался от того, что он нашёл накануне у подножья креста Сан-Диониджи. Юноша расплатился, вышел и повернул направо. А чтобы без нужды не удлинять свой путь, он от селенья к селенью, с названием Горгонзолы на устах, добрался-таки до неё примерно за час до наступления темноты.

Ещё по дороге он решил сделать там вторую короткую остановку, чтобы закусить поосновательнее. Тело его немного стосковалось по постели, но Ренцо готов был скорее свалиться от усталости на дороге, чем уступить подобному желанию. Он хотел было разузнать в остерии о расстоянии до Адды, умело раздобыть сведения о каком-нибудь ведущем к ней просёлке и затем пуститься в дальнейший путь немедленно после еды. Родившись и выросши близ, так сказать, второго истока этой реки, он не раз слышал, что в каком-то месте она на некотором протяжении служит границей между миланскими и венецианскими владениями. Он не знал, в каком именно месте и на каком протяжении находилась граница, но сейчас было необходимо переправиться через реку во что бы то ни стало, если удастся — ещё сегодня. Он готов был идти до тех пор, пока хватит времени и сил, а потом переждать до зари где-нибудь в поле, на любом пустыре, где бог пошлёт, только не в остерии.

Пройдя несколько шагов по Горгонзоле, он увидел вывеску какой-то остерии, зашёл и попросил у вышедшего ему навстречу хозяина поесть и полбутылки вина: несколько лишних миль, пройденных им, и позднее время рассеяли в нём чрезмерное отвращение к вину. «Прошу вас поторопиться, — прибавил он, — мне нужно сейчас же отправиться дальше». Сказал он это не только потому, что это было на самом деле так, но и из опасения, как бы хозяин, подумав, что он собирается заночевать, не стал спрашивать его имя, фамилию, да откуда он, да по какому делу… Лучше подальше!

Хозяин ответил, что сейчас подаст. Ренцо сел с краю стола, поближе к выходу, — обычное место непритязательных посетителей.

В комнате уже находилось несколько местных праздношатающихся обывателей, которые, обсудив и растолковав по-своему важные миланские новости предыдущего дня, жаждали узнать, что там происходило сегодня, тем более что вчерашние известия способны были скорее раздразнить любопытство, чем удовлетворить его: восстание, не разгромленное, но и не победоносное, скорее прерванное наступлением ночи, нежели законченное; дело незавершённое — скорее конец одного действия, нежели развязка всей драмы.

Отделившись от остальных, один из посетителей подошёл ко вновь прибывшему и спросил его, не из Милана ли он.

— Я-то? — спросил озадаченный Ренцо; прежде чем отвечать, ему хотелось выиграть время.

— Да, вы, если позволено будет спросить.

Ренцо, покачивая головой, поджав губы и издав какой-то нечленораздельный звук, отвечал:

— Милан, насколько я слышал… по-видимому, не такое место, куда в настоящее время следовало бы ходить без особой необходимости.

— Стало быть, там и нынче продолжают шуметь? — всё настойчивее допрашивал любопытный.

— Надо бы побывать там, чтобы знать это, — сказал Ренцо.

— А вы, значит, не из Милана?

— Я из Лискате, — быстро ответил юноша, уже успевший обдумать свой ответ. Строго говоря, он и в самом деле пришёл оттуда, потому что он проходил через Лискате, название которого он узнал дорогой от одного путника, указавшего ему на это селение — первое, через которое юноше предстояло пройти, добираясь до Горгонзолы.

— А! — протянул доброжелатель, словно желая сказать: «Пожалуй, было бы лучше, если б ты пришёл из Милана». Однако он не сразу отстал. — А в Лискате ничего не слышно о Милане?

— Возможно, там кто-нибудь и знает кое-что, — ответил горец, — да я-то ничего не слыхал.

Слова эти он произнёс с особенной интонацией, ясно говорившей: с меня довольно. Любопытный вернулся на своё место, а минуту спустя появился хозяин накрывать на стол.

— Сколько отсюда до Адды? — спросил его Ренцо, процедив это сквозь зубы, с тем заспанным видом, какой мы уже видели у него при других обстоятельствах.

— До Адды — чтобы переправиться? — сказал хозяин.

— То есть… ну да… до Адды.

— А вы хотите переправиться по мосту у Кассано или на пароме у Каноники?

— Да всё равно… Я ведь только так спрашиваю, из любопытства.

— Я потому вам так ответил, что тут переправляются порядочные люди, те, у которых всё в порядке.

— Понятно! Так сколько же дотуда?

— Да считайте так, что до одного и другого будет одинаково — миль этак около шести.

— Шесть миль! А я и не думал, что это так далеко, — сказал Ренцо, а затем, с полнейшим равнодушием, доведённым до последней степени безразличия, прибавил: — Ну, а если кому надобно пройти кратчайшим путём, так есть же и другие места для переправы?

— Конечно, есть, — отвечал хозяин, устремив на него взгляд, полный лукавого любопытства. Этого было достаточно, чтобы все другие приготовленные было вопросы замерли на устах у юноши. Он пододвинул к себе блюдо и, глядя на бутылку, поставленную на стол хозяином, спросил: — Вино-то цельное?

— Как золото, — ответил хозяин, — да вы спросите об этом любого в нашей деревне и по всей округе, кто толк знает. Да вы и сами увидите. — Сказав это, он вернулся к компании гостей.

«Проклятые хозяева! — воскликнул про себя Ренцо. — Чем больше я их узнаю, тем хуже они мне кажутся». Тем не менее он принялся за еду с большим аппетитом. При этом, однако, не подавая виду, что это его касается, он внимательно прислушивался к разговорам, стараясь нащупать почву, выяснить, что здесь думают о великом событии, в котором ему довелось принять немалое участие, а главное — посмотреть, не найдётся ли среди присутствующих надёжного человека, которому бедняга-парень мог бы довериться и расспросить про дорогу, не опасаясь, что его припрут к стенке и заставят всё рассказать про себя.

— Однако! — сказал один. — Видно, на этот раз миланцы решили действовать по-настоящему. Ладно! Не позднее завтрашнего дня что-нибудь да станет известно.

— Жаль, что я не отправился в Милан нынче утром, — заметил другой.

— Если ты отправишься завтра, тогда и я с тобой, — сказал третий, а за ним ещё один и ещё.

— А я вот что хотел бы знать, — начал снова первый, — подумают ли миланские синьоры и о бедных деревенских людях, или они захотят исправить закон только в свою пользу. Вы же их знаете! Гордецы горожане, всё только для себя, а других словно и на свете нет.

— Рот-то небось и у нас имеется, и чтобы поесть, и чтобы слово своё вставить, — сказал другой тихим голосом, совершенно не соответствовавшим столь решительному заявлению, — и раз дело уже начато… — Но он не счёл нужным договаривать до конца.

— Зерно припрятано не в одном Милане, — начал было другой с мрачным и коварным выражением лица, но в эту минуту послышался цокот копыт. Все бросились к выходу и, узнав вновь прибывшего, высыпали ему навстречу. То был миланский купец, который, бывая ежегодно по несколько раз по своим торговым делам в Бергамо, обычно останавливался на ночлег в этой остерии. А так как он почти всегда заставал там одну и ту же компанию, то он знал всех присутствующих. Его обступили: один подержал узду, другой — стремя.