Дочь лорда (СИ) - Ружникова Ольга

Угораздило же родиться редкостной дурой!

Нужно взять себя в руки. За космы выдернуть из постели, сесть на коня и бежать! Нельзя болеть там, где знают, кто ты!

Вот-вот прибудут солдаты и увезут на плаху! А Ирия так больна, что не сможет ничего объяснить! Ни им, ни кому другому.

Куда там — не хватит сил даже взойти на эшафот! Им придется волочь ее — какой позор!..

А вдруг Ирию не отправят на плаху, а повесят или колесуют?! Надо немедленно бежать! Как только все выйдут…

И проваливалась обратно — в чёрно-багровую тьму…

2

— Выпьешь — может, выйдет толк,

Обретешь свое добро.

Был волчонок — станет волк.

Ветер, кровь и серебро!..

— И чего ты хочешь на сей раз?

Шелестит белое платье. Сегодня оно традиционного цвета призраков.

Сквозь прозрачную фигуру темнеет древний гобелен — с чьей-то свадьбой. Жених и невеста в церемониальных нарядах — ну и тяжелых, наверное! И в коронах — еще тяжелее. Королевских или герцогских — не разобрать. Вокруг новобрачных — толпа придворных. А вот этот ящик похож на стоящий боком гроб, но должен быть алтарем.

Грустны и безумны глаза призрака. И это тоже — до боли привычно. Привычнее подлости Ревинтеров и наивности Ирии Таррент.

— Помочь…

— Да уж — ты-то помогаешь! — Забавно смеяться, зная, что всё это — не на самом деле. И тебя никто не слышит. — То подставляешь — отправляя в папин кабинет. То отвлекаешь Свитками Судьбы — пока меня маменька не прирежет. Что еще тебе понадобилось? Скажи уж сразу — и покончим с этим!

А вот орать незачем. Голос и так хрипит — половины слов не разобрать. А в саднящем горле противная горечь. Сон, а больно, как наяву.

— Я хотела тебя удержать… А ты катишься в пропасть! — грустно журчащий голосок вызывает желание верить. Вызывал бы — у прежней Ирии. — Зачем ты явилась сюда? Здесь древнее место, здесь спит древняя кровь. Здесь злой старик будит мертвых!

— Лучше злой старик, чем плаха и довольная рожа Ревинтера! — бесцеремонно перебила Ирия. — Хотя можешь мне еще что-нибудь присоветовать. Монастырь был, приговор — тоже, плаха с топорами в перспективе была. Даже Альварен уже в прошлом. Что еще новенького у тебя в запасе?

— Разве ты не сама просила Свитки? — укоризненный шепот призрака острой болью отдается в ушах. Тоже простуженных.

— Ты мне лучше без Свитков скажи, почему хочешь меня убить?

— Ты будишь древнее зло… — прошелестела «дочь графа». — Но я не хочу твоей смерти…

Ах, древнее зло! Ирия поняла, что закипает.

— Ага! Ревинтер с Николсом, Полина, Леон и весь Регентский Совет в полном составе — святые с нимбом! А я, разумеется, бужу древнее зло! Вместе со злым стариком, которого ты обвиняешь в том же. А может, Первоначальный Грех и убийство всех древних мучеников — тоже моя работа? Уж чтоб до кучи!

— Ты меня не слышишь…

— Ну и убирайся! Всё равно от тебя толку никакого.

— Не слушай злого старика… — еле слышно шелестит голосок, удаляясь…

3

— Ирия! — легкая рука тронула за плечо. — Проснись, дорогая! — уже громче произнесла Катрин. — Прибыл герцог Тенмар. Он хочет поговорить с тобой.

Оказывается, Ирию уже вполне сносно держат ноги. Да и голова — воистину чудо! — кружиться перестала. Почти. Значит, в обморок на руки герцога Тенмара мы, возможно, не грохнемся. Уже радует! Потому как, судя по разговорам, он еще не факт, что подхватит.

А вот других поводов для радости нет. Ирия — всё еще слишком слаба для побега, драк и бешеной скачки верхом. Сейчас беглянку Леон с легкостью одолеет — не то что обученные воины.

Природа, засунувшая душу Ирии в столь слабое, оказывается, тело, — явно не на ее стороне. Но выбора нет. Если понадобится — придется искать способ бежать. А уж переживешь ли очередной побег — вопрос другой. Менее важный. Лучше сдохнуть в канаве, чем на плахе.

Как же всё-таки знобит! Катрин накинула на плечи гостье пушистую шаль. Но сейчас теплая шерсть кажется тончайшим шелком. Вдобавок — холодящим кожу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А герцог решит, что у дочери Карлотты зуб на зуб не попадает от страха!

Дверь за спиной закрылась с еле слышным стуком монастырского окна. Того самого.

Какой холодный коридор… или это вернулась лихорадка?

Теплая рука Катрин сжимает запястье… гостьи? Пленницы? Хочет ободрить или помешать сбежать? Нет, для последнего позвала бы слуг…

— Я рассказала Ральфу, что ты любила Анри, а он — тебя…

Что?! Кто кого любил? Когда это Ирия такое говорила? Да еще и герцогине Тенмар! В бреду? Нет, в бреду обычно о правде пробалтываются, а не так виртуозно врут.

— Я не называла Ральфу твоего настоящего имени, — прошептала Катрин в самое ухо Ирии.

И правильно. Они — одни в пределах мрачно-багровой дорожки коридорных факелов. Если не считать воинственных гобеленов на стенах.

Но это еще не значит, что за стенами не понатыкано ниш для подслушивания. Больше, чем древнего зла, которое, возможно, действительно будит герцог Тенмар. Или уже разбудил…

— Ты можешь сказать, что твои родные узнали обо всём и прогнали тебя.

Так вот что ей пытаются объяснить, тупице! Катрин предлагает незваной гостье воспользоваться именем Анри. Хорошо хоть не требуется предъявить бастарда — от сей связи!

Может, просто и ясно сказать старику, что Ирия и его сын тайно повенчаны? Не пойдет — в таком Катрин уже не поможет. Одно дело фальшивая любовница покойного сына, а совсем другое — вдова со всеми сопутствующими правами. Которой, правда, придется держать статус в тайне от всех, кроме старика. Да еще и его уговорить хранить молчание.

Потому как всплывшая невесть откуда графиня Тэн — вдова не чья-нибудь, а государственного преступника! — мигом вызовет подозрения. И уж точно найдется хоть один свидетель, что опознает в ней Ирию Таррент. А уж ее статус вдовы — хоть чьей! — от плахи не спасет. Особенно вдовы одного из вожаков мятежа.

А всё-таки — если и то, и другое? И Ирия Таррент, и вдова Анри Тенмара? Одно другому не мешает, а имя до замужества было и у вдовы…

Будет ли тогда молчать старик? Вдова — не так уж опасна. Это ведь не мать наследника…

Но уж здесь-то девице Таррент ничего не сделать. И рада бы в Светлый Ирий, да грехи не пускают. Отсутствие грехов.

Прости, Анри, за эти мысли! Ты не заслуживаешь ни такой лжи, ни подобной «возлюбленной». Знал бы ты, за кого умер…

Как гулко отдаются мерные шаги в мрачной, темной галерее!

Девушка покосилась на обнимающую ее плечи Катрин. А руки не такие уж слабые! Или это полуживой Ирии любой сейчас сильным покажется?

А вздумай она вырваться из мягких объятий доброй герцогини — и с первой попытки не выйдет. А ко второй подоспеют слуги.

Предложить соврать или нет?

— Ирэн, не волнуйся! — шепчет Катрин опять в самое ухо. Явно расслышала бешено колотящееся сердце собеседницы.

Уже — «Ирэн». Случайно оговорилась, или здесь подслушивают скорее?

— Я обещала тебя защитить, и я это сделаю!

Если ты говоришь правду, и если это вообще от тебя зависит. Командует в замке, во дворце, в крестьянской избе — всегда мужчина. И только он решает, нужно ли кого-то спасать, защищать, скрывать. Или лучше выдать властям?

Кто это придумал? Почему негодяй Николс ничем не заплатил за свою гнусность, а бедняжка Эйда заперта в монастыре?! Почему у подлого слабака и слизняка Леона есть право распоряжаться Ирией, хотя она — умнее, талантливее, смелее его?

Отец, усмехнувшись, добавил бы, что главное — скромнее. Но его больше нет. Благодаря Леону и Полине!

Темный побери, Ирия — ничем не хуже тех, кто поступает в гвардию или в Академию! Тогда почему разрешенный девице удел — лишь шитьё и молитвы? Ну не считая монастыря и плахи…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Зачем Творец вообще дал способность мыслить? Чтобы тяжелее было понимать: родилась женщиной — значит, чем ты глупее, тем лучше?

Но тогда почему Творец не вознаградил Эйду? Хотя бы за кротость? Ведь она-то как раз — тихая, мягкая, послушная.