Мое советское детство - Шимун Врочек

В домике с красной крышей загорается свет, через несколько секунд щелкает конденсатор — гаснут одни лампочки, и загораются другие, вместо красных — синие и зеленые. Вот под это уютное щелканье — это мои счастливые звуки для Нового года. Когда уже все будут спать, я буду лежать перед елкой на полу и смотреть на окна этого далекого домика в заснеженном лесу.

После домика я ставлю Деда Мороза — он старый, с ним нужно осторожно, но очень крутой. У него белая шуба из тонкой бумаги, наполненная ватой, ватная борода и шапка, и большой мешок с подарками. Белая шуба с бледными от времени голубыми узорами. Рядом ставлю снегурочку. Еще у нас есть сани Деда Мороза, но они маленькие, не в масштаб, поэтому я ставля их чуть в отдалении, словно Дед вышел из саней и прошел немного на нас, зрителей. Вдалеке за окнами дует морозный ветер. За окном чернота. Северный день в Вартовске очень короткий, часов пять, а если еще вьюга или снегопад, то света почитай, совсем не бывает. Но сейчас вечер, поэтому темнота чернильная, настоящая, даже немного зловещая, как у Гоголя в Вечерах на хуторе близ Диканьки... или в Вие. Или как у Джека Лондона в "Белом клыке", когда совсем рядом, за границей светового круга от костра, бродят невидимые волки. Голодные и злые.

И только огоньки дома с красной крышей и разноцветная гирлянда на елке отгоняют этот мрак. Потому что добро и хорошие люди всегда побеждают зло. Всегда. Это был краеугольный камень моего детского мировоззрения. Даже если хорошие люди умирают, как Бонивур или Спартак... или как лейтенант Шмидт и матросы крейсера "Очаков"... Добро все равно победит. Это как Данко из рассказа Горького, который держал на ладони свое горящее сердце и освещал другим путь во мраке.

Я смотрю на огни. И у меня уже новогоднее настроение. Новогоднее настроение, по-моему — это не безудержное веселье (хотя и оно, конечно, тоже должно быть), это светлая печаль мальчишки, глядящего на окна домика во мраке бесконечной ночи. Домика с красной крышей, где тебя всегда ждут.

Ждут самые добрые и веселые люди. Самые родные и близкие.

Пусть даже некоторых из них давно уже нет в живых... Они все равно держат огонь зажженным. Для тебя.

Впрочем, я отвлекся.

С Новым годом, друзья! Будьте здоровы и счастливы!

====

В качестве иллюстрации:

1. 1965 год. Автор Ф. Гринберг.

2. 1985. Праздничная новогодняя ёлка на территории Кремля. Автор С. Войков.

95. Хлебные крошки для Алисы

Интересный феномен памяти. Конечно, я не помню все досконально. Я помню историю в общих чертах, плюс какие-то яркие фрагменты, вспышки, сцены, отдельные кадры — и очень часто я помню, что именно думал в этот момент, свою оценку этого события. Это забавно, потому что эта оценка — она уже совсем не моя, а того мальчишки. Иногда эти оценки очень наивные и смешные. Я могу забыть разговоры (это как раз легко забывается, остается только суть или изредка отдельные фразы в памяти), но при этом я прекрасно помню, как оценивал, например, пластинку Высоцкого с Влади, когда мне было лет десять. А еще — в этом я убедился, когда начал записывать свои детские истории, память наша разматывается, как клубок, стоит только потянуть за кончик нити. Эта нить не будет целой (хотя наш мозг явно к этому стремится, додумывая недостающие моменты), она как бы пунктир в прошлое, линия на карте. Но по ней вполне можно пройти к избушке Бабы Яги или к волшебному замку. Или к замку графа Дракулы.

* * *

А что говорит обо всем этом наука нейрофизиология? Очень интересную вещь. На самом деле наши воспоминания не хранятся в каком-то определенном, один раз заданном месте, в которое можно ткнуть пальцем. Вот, мол, в этом участке мозга всегда находится 6 октября 1987 года, 15 часов, 8 минут, 12 секунд, я дернул девочку Наташу за косичку. Нет, воспоминания скорее каждый раз создаются заново . И снова записываются в мозгу. Только представьте:

Наши воспоминания - это воспоминания о воспоминаниях. Хлебные крошки по дороге в темный лес.

И вообще, получается интересная штука -- чем чаще ты вспоминаешь о каком-то событии, тем больше вариантов этого события/параллельных миров создается в твоем мозгу. Сотни, иногда тысячи миров и столько же параллельных жизней. И ты сам себе и попаданец в прошлое, и путешественник по иным мирам. И свидетель, и участник. И белый кролик, и Алиса. И Красная Королева с Бармаглотом тоже ты. И Безумный Шляпник. И Доктор Кто, если хотите. Представили?

Я с этим живу.

Теперь и вы тоже.

====

В качестве иллюстрации: Юные фотолюбители, Дворец пионеров, Москва, СССР. 60-е.

96. Счастье

Потом уточню у мамы, а сейчас запишу так, как помню.

Все белое-желтое и коричнево-бежевое. Резкий больничный запах, я потом долго его ненавидел. Потрескивание ламп дневного света. При этом свет приглушенный, словно его процедили сквозь грязное стекло. Почти сумрак. Я совсем маленький (мне 2? 3? 4? Не знаю), в двухэтажной больнице в Кунгуре. Верхний этаж — общая палата, как в бараке. Железные койки с желтыми подушками. Нас много, детей разного возраста. Мы бегаем стайкой, выглядываем в окна, когда кто-то приходит одного из нас навестить. И страшно этому радуемся. И печалимся, когда этот кто-то уходит. Мы бегаем по коридору, во что-то играем. Что у меня? Желтуха? Корь? Что это было? Не помню. Или травма? Кажется, страшно болели уши.

Дед Гоша приходил, задирал голову, смотрел в окно снизу вверх, и я кричал ему из окна. «Деда, деда, забери меня отсюда!»

А потом, когда меня наконец выписали, то меня пришли встречать целой толпой, все наши, вся наша коммуналка на две с половиной семьи, дед с бабушкой, моя мама (или мама была со мной в больнице? Кажется, так. Я помню ее сидящей на кровати. Мама в косынке) и наши соседи, мои друзья Андрей и Наташка Бочкаревы со своим отцом. Кажется, отец их был в очках с толстой оправой. И