Том 4 - Василий Ян

— Земной поклон низкой вам, други сердечные! Взгляните-ка на князя с княгинюшкой зорким глазиком и поздравьте их с веселым праздником. Ась, родные, ненаглядные!

— Послушайте, как дед Вавило лясы точит, людей морочит!

— Был ведь я, касатики, и на море, был, касатики, и за морем я, насмотрелся, нагляделся, что — ахти мне! — другому не снится и во сне.

Русскую землю прошел я вдоль и поперек, родных ножек не берег. Не раз встречался с таким морозом, что лютого татарина как муху свернет, на лету птицу бьет, железо рвет, а нашему брату только пару поддает.

Катался я на таких саночках, где кони не ржут, мои други, а лают и ножками лишь снег взметают.

Засыпал я на такой постелюшке, что стелют вьюги да метелюшки. Погулял я и там, на реке Ижоре, где незваный свей нашел свое горе, где от князя Ляксандрова кулака проплясал свейский недруг трепака.

Кому же не захотелось бы соли русской покушать! Красавицы русские — вьюга да метелица — одеяльцами белыми их покрыли и песенками усыпили. Покой им вечный от души сердечной! Не мы вас звали — сами напросились. Спите, заморские гости, — мы не пошевелим ваши кости. Когда же приснится вам, что хотят на пир внучата ваши к нам, шепните им любя, чтобы не губили себя, что-де и дедам было не до пляски, когда завернули им на Неве салазки!

Тюх-тюх-тюрюрюшечки! Ах вы, душечки! То-то мы сейчас вас уважим, то-то чудеса покажем! Свистнем, гаркнем: раздайся, народ, старики идут в хоровод! Красны девки, ленточки снимайте, стариковы шляпы украшайте!

Нынче наш молодой князь-удалец всему Нову-городу «чинит кашу», а мы ему сыграем потеху нашу. Вот сидит он со своей красавицей лапушкой. Уж куда она хлеб-соль водить умеет и гостей приголубит и пригреет!..

Скоморох, приплясывая, подбежал к затейному домику, юркнул в него, и сейчас же с другой стороны оттуда выскользнула девушка, белокурая, сероглазая, в пышном ярком сарафане. На голове кокошник, расшитый бисером, на шее бусы.

Увидев скоморошку, княгиня Брячеславна вцепилась руками в подлокотники кресла и жадно стала следить за ней и за поведением князя Александра. Он откинулся назад, лицо стало грустным и задумчивым.

Скоморохи заиграли плясовую, и девушка, размахивая платочком, лебедем поплыла по кругу, сделала низкий поклон перед княжеской четой, потом поклонилась на три стороны народу и стала в сторонке.

Княгиня жестом руки подозвала кравчего, стоявшего позади ее кресла, и тихо прошептала ему:

— Разузнай имя этой девушки-скоморошки и откуда она родом. И потом мне украдкой скажешь.

— Будет сделано, государыня моя княгиня! — ответил кравчий.

«Неужели это она? Вот где нежданно довелось встретиться…» — всматривался в девушку Александр, и вспомнились ему юность, глухой еловый бор, избенка старика охотника Еремы… как спасла его, Александра, из лосиной западни дочка Еремы, сероглазая Устя… ночь под Ивана Купалу, хороводы и костры на Перуновой горке…

Тем временем из другого домика вышел скоморох, причудливо наряженный иноземным воином. На нем был шлем, сшитый из раскрашенной бересты, с пучком петушиных перьев на макушке. На ногах широкие сапоги с огромными, загнутыми кверху шпорами. В руках щит с намалеванной на нем рогатой рожей и длинный деревянный меч с крестообразной рукоятью. Размахивая мечом, чужеземец прошелся вокруг площадки, выкрикивая непонятные слова:

— Экэтэ, пэкэтэ, цукэтэмэ, аболь, фаболь, доминэн! [145]

В толпе закричали:

— Гляди, да это немецкий черт! Ей-ей, это немец! Ату его!

Скоморохи задудели в свои гудцы и волынки. Девушка махнула платочком, и музыка оборвалась. Девушка обратилась к толпе:

— Послушаем гостя иноземного. Ты зачем приехал, проказник, на наш веселый праздник? Откуда свалился, жаль дорогой не убился.

Чужеземец отвечал нараспев, выпрямившись и отставив вперед ногу:

— Проехал я дремучие леса, чтобы видеть тебя, новгородская краса. Мой конь силен и зверовиден, а я зовусь немецкий рыдель. Меч мой, в боях бывалый, рассекает и железо, и скалы. Есть ли во всей поднебесной воин чудесный, кто бы мог со мной биться, — будет ли противник мне татарский царь, злобой пышущий, али зверь, огнем дышащий?

Старик раёшник, подмигнув, спросил тоже нараспев:

— Хоть ты на словах и храбрый рыдель, но таких, как ты, я немало видел. Ты злобен, немецкий воин, но почтенья нашего совсем не достоин. Для чего вы, рыдели, собираете воинскую рать? Не затем ли, чтобы нас завоевать?

Рыцарь ответил:

— Хоть ты меня и бранишь, что я злобен и лих, но к вам я приехал как богатый жених. Услыхал я про вашу девицу, несказанну красу, и ей я подарки сейчас принесу! — Рыцарь обратился к девушке: — Не могу я красе твоей надивиться! Пойдешь ли за меня, чаровница?

Девушка, слегка закрываясь белой фатой, ответила:

— Чтобы уважить такого, как ты, молодца, по нашему обычаю сперва надо спросить моего отца. Если он даст благословение, тебе будет и свадебное угощение.

Старик воскликнул:

— А вот и он, легок на помине!

Из скоморошьей будки вышел другой согнувшийся старик с еще более длинной бородой до пояса и суковатой дубиной. Приложив ладонь козырьком к глазам, он стал рассматривать странного гостя. Раёшник поклонился старику:

— Здравствуй, дедушка Ипат, с капустных гряд! Приехал к тебе гость чудной за большой бедой: сватает, видно спьяну, твою красавицу Светлану.

Старик ответил:

— А нет ли тут какого обману?

Немец с важностью взмахнул мечом и запел:

— Я могучий удалец, могу всех разорить вконец. У меня много полей и лесов…

Старик с гневом проревел:

— А у меня стая верных псов!..

Из скоморошьего домика послышался неистовый собачий лай.

Чужеземец стал топать ногами:

— Мне твои угрозы нипочем! Изрублю тебя мечом!

Старик поднял дубину:

— А ты лучше меня не замай, на чужой каравай рта не разевай!

Рыдель стал наступать:

— Вот тебе, старичина, получай для почина!

Он ударил старика по шапке мечом, а старик выпрямился, сразу вырос на целую голову и опять заревел:

— Теперь подставляй-ка мне спину!

Он стукнул рыделя дубиной по шлему, и тот опустился на землю с криком:

— Постой, постой! Не хочу я драться! Давай лучше целоваться!

Старик повернулся к толпе:

— Что же мне с гостем делать? Научите, братцы: не вписать ли его в святцы?

В толпе прокатился смех и крики:

— Не верь, не жалей! Не пускай на порог! Бей его промеж рог!

Раёшник подошел к старику, опять поднявшему дубину:

— Постой, дядя Ипат! Видишь, он уж и сам не рад! Пожалей гостя, чтоб ему не лечь на погосте! — И он стал подымать иноземца.

— Получил ты, рыдель, сполна за грехи! Вставай и откатывай: едут к нам другие женихи.

Послышался звон бубенцов, и на площадку верхом на палке с лошадиной головой въехал татарин.

Все скоморохи запели:

Как из дальних, диких странЕдет к нам Батыга-ханНа пятнистом жеребце,Со зверской думой на лице.

За татарином прошелся вокруг площадки «зверь-верблюд», покрытый полосатой холстиной. На нем сидела разряженная татарка со скошенными бровями. Ее две длинные косы волочились по земле. Верблюда изображали два скомороха, скрытые под холстиной. Они шли один за другим, причем задний положил руки на плечи переднего, который держал перед собой вырезанную из доски покачивающуюся голову верблюда, а второй скоморох вертел верблюжьим хвостом. Появление верблюда вызвало восторг и новые крики зрителей.

Все скоморохи запели:

За Батыгой караван,Там жена его Кулан,Хоть сидит она в седле,Косы тащит по земле.

Татарин остановился посреди площадки и обратился к толпе:

Я татарский главный царь,Всему свету государь,Всем я головы снесу,Дайте девицу-красу.

Девушка-скоморошка подбежала к татарину и упала перед ним на колени:

Пожалей нас, царь лихой!Ведь у нас закон такой:Мужу верная женаТолько может быть одна.

Татарка на верблюде вмешалась:

Не могу я надивиться:Что за умная девица!А татарский плох закон:Хан имеет триста жен.

Раёшник стал кланяться татарину:

— Послушай, великий татарский хан! Все говорят, что ты владыка всех стран, а вот рыдель латинский тебя называет «царь свинский».

Татарин с гневом ответил, подпрыгивая на одном месте: