ЕВГЕНИЯ МЕЛЬНИК - Евгения Мельник

О том, что мне надо отправиться в Карасубазар для восстановления связи, я откровенно рассказала шеф-повару Ивану Ивановичу, который теперь стал моим настоящим другом. Конечно, я не называла ни фамилий, ни имен, ни адреса, это было секретом, который нельзя открыть даже родной матери.

Каждое утро, придя на работу, мы с Иваном Ивановичем вели «крамольные» беседы, за которые нас могли бы отправить в гестапо, обменивались новостями о боевых действиях наших войск на фронтах, ведь слухом земля полнится. Я помогала Ивану Ивановичу жарить лук и печь блинчики — это уже вошло в мои обязанности, — и возле плиты мы шёпотом переговаривались.

Я уже говорила о том, что люди в то время быстро становились друзьями, если находили друг в друге единомышленников. И в то же время требовалась большая осторожность.

В столовой (мы ресторан продолжали называть столовой) коллектив служащих был надежным, но находились люди, с которыми следовало держать ухо востро: это были посудница — казанская татарка, благосклонно настроенная к фашистам, и чебуречник Окай — крымский татарин. Что же касалось заведующего, то он больше сидел в своем кабинете, пил, ел и запирался на ключ с любовницей — женой добровольца гитлеровской армии, русского немца.

«Степка» согласился отпустить меня на три дня в Бахчисарай. О том, что еду в Карасубазар, знали только Иван Иванович, официантка Мария Митрофановна Артюхова, которая умела молчать, и моя сестра. Она уже догадывалась о появлении у меня каких-то своих тайных дел.

Рано утром я пошла на Феодосийское шоссе. Румынская грузовая машина, ехавшая до Зуи, взяла несколько человек, в том числе и меня. Во избежание всяких недоразумений с жандармами, проверявшими пропуска в Зуе, шофер остановил машину у въезда и всех ссадил. Мне это было на руку: окольной улицей я обошла жандармскую заставу и вышла на противоположную окраину деревни. Здесь увидела подводу с сеном, на котором сидел румынский солдат: она медленно тащилась в направлении Карасубазара.

— Подвезите меня, — попросила я. Румын остановил подводу, подвинулся, и я села рядом с ним на облучке. Бесконечно долго тащилась подвода, но я была спокойна: кто обратит внимание на женщину, едущую рядом с румынским солдатом? Я чувствовала себя совсем не плохо, полулежа на душистом сене и греясь в лучах мягкого октябрьского солнца. Как давно я не была на свежем воздухе!

Солнце уже низко стояло над горизонтом, когда мы подъехали к Карасубазару. Сойдя с подводы, я пошла по улицам маленького городка, скорее похожего на большое село. Все прохожие обращали на меня внимание: здесь, очевидно, жители знали друг друга наперечет и каждое новое лицо вызывало любопытство. Это было не очень приятно. Расспросив кого-то, я скоро нашла улицу, названную Нюсей, но каково было мое удивление, когда на месте дома номер двенадцать оказались развалины. Я прошла по улице несколько раз, безнадежно пытаясь найти нужный мне дом и возвращаясь все к тому же пустырю, поросшему травой и заваленному камнями.

Положение становилось угрожающим: вот-вот наступят сумерки, прекратится хождение по городу и меня заберут. Что я смогу тогда ответить на вопрос, зачем приехала в Карасубазар? Конечно, меня примут за партизанку.

Мимо проходили редкие прохожие и все с любопытством рассматривали мою одинокую фигуру. Спросить кого-нибудь, где живут Толя и Леня? Я рискнула обратиться к двум проходящим женщинам:

— Скажите, где здесь живут Толя и Леня?

— А их фамилии? — вполне резонно осведомились женщины.

— Забыла… — ответила я, не найдя другого слова.

Женщины принялись вспоминать, в каких домах Карасу-базара проживают Толи и Лени. Наконец, снабдив меня набором адресов, надавав мне бесчисленные советы, они пошли своей дорогой.

Вечерело. Куда же мне деваться?

Вдруг из-за угла вышел полицейский, в своей черной форме похожий на ворона. Я решила «взять быка за рога» и направилась к нему. Внимательно рассматривавший меня полицейский остановился. Я спросила:

— Мне нужен дом номер двенадцать по этой улице, но здесь я вижу одни развалины. Не знаете ли вы, где может находиться такой дом?

— Вот переулок, — сказал полицейский, указывая на улочку, из которой вышел, — он носит то же название. Пройдите до угла и заверните, там, по правой стороне, и будет дом номер двенадцать.

Я вежливо поблагодарила полицейского и поспешно от него отошла, боясь каких-либо расспросов.

Обернулась. Полицейский медленно шел вслед за мной.

Я прибавила шагу, быстро завернула за угол, перебежала на другую сторону, зашла в чей-то двор и спряталась за воротами. В щелку наблюдала за улицей: прошел румынский солдат, навстречу ему из-за угла показался полицейский. У дома номер двенадцать он тронул ворота — они были заперты, толкнул калитку — но и она заперта. Полицейский сдвинул свою форменную шапку на нос, почесал в затылке, сплюнул. Снова посмотрел на ворота, зачем-то глянул на небо, сдвинул шапку на затылок, повернулся и лениво побрел обратно.

Я выждала не больше пяти минут: уже темнело, время было дорого. Подбежала к калитке дома номер двенадцать и постучала. Мне открыла какая-то женщина, и я увидела перед собой просторный двор, по которому суетливо бегали румынские солдаты, а румынские офицеры (как я заметила, в больших чинах) то входили, то выходили из дверей дома, который стоял в глубине двора.

— Здесь живут Толя и Леня? — тихо спросила я женщину.

— Да, здесь, — так же тихо ответила она.

— Мне нужно их видеть.

— Кто вы и откуда? Я их родственница, можете мне об этом сказать, — произнесла женщина, не впуская меня во двор.

— Вы Нюсю Овечкину знаете? — спросила я.

— Да, знаю.

Она дала мне адрес Толи и Лени. Я из Симферополя, мне нужно лично их видеть.

Лени уже нет, его забрали в гестапо, — едва слышно сказала женщина. — Сюда вам заходить нельзя: здесь во дворе разместилась сигуранца — румынское гестапо. Я проведу вас на работу к матери Толи Бондаренко, это совсем близко, в двух шагах, она работает сестрой в поликлинике.

«Так вот почему ушел полицай! — подумала я. — Здесь румынская сигуранца, и черная совесть полицейского может оставаться спокойной, если человек направился туда».

Толина мама оказалась очень приветливой и еще молодой женщиной. В нескольких словах я рассказала ей о цели своего прихода. Упоминание имени Нюси Овечкиной, казалось мне, было достаточным, чтобы вызвать к себе доверие.

— Я не могу вас повести к себе, — сказала Толина мать, — Леня уже арестован, и наша квартира под подозреиием, а во дворе, как вы уже знаете, расположилась сигуранца. Идемте со мной, я поведу вас в другое место, где вы переночуете. Толя зайдет к вам.