Вдох-выдох - Алиса Медовникова

ездят только сзади и сажусь сзади. Паша делает вид, что не удивлен и подыгрывает мне, изображая моего водителя.

Мы добираемся до кафе, и я выхожу из машины после того, как он заботливо открывает мне дверь. Вот тут она наконец меня обнимает, целует в щечку и заявляет:

– Ты стала еще красивей.

Я совсем не уверена, что измучанная и исхудавшая девушка с синяками под глазами и паническими атаками – это красавица, но комплимент принимаю и благодарю:

– Спасибо!

А потом отстраняюсь и изучаю его. Да, он стал старше, но мне кажется, что совершенно не изменился. Все такой же потрясающий, но уже не парень, мужчина. И все также действует на меня как самый сильный афродизиак.

Мы наконец захотим в кафе, делаем заказ и ведем непринуждённую беседу. Он спрашивает меня про картины, я его про работу. Я делюсь с ним своим планами, и, как всегда, своими мечтами. Сейчас больше всего мечтаю о ремонте, потому в красках описываю Паше, каким я вижу свой дом. Он добавляет важные нюансы, о которых я, зацикленная на красоте и дизайне, ни за что бы не подумала. А потом, слушая его замысел идеального дома, понимаю, что наши мечты во многом совпадают.

Его кофе и мой чай (куда мне сейчас кофе) допиты и мне почему-то хочется показать ему одно из красивейших мест, которое всегда меня радует и куда я хожу писать картины. Не знаю почему, но мне кажется таким важным показать это место именно ему. Конечно же он соглашается, тем более я приглашаю его к себе в гости.

Мы выходим с моего заднего двора, спускаемся к воде и, стоя на берегу реки, любуемся закатом. Паша говорит, что понимает, почему я осталась здесь, в этой станице и в этом доме. Это же идеальный дом у реки. В таком месте можно и детей растить и старость встречать.

Паша констатирует:

– От такой красоты дух захватывает.

А потом у меня захватывает дух оттого, что он меня целует.

Я целую в ответ, потом обнимаю, и вдыхаю родной аромат.

– Ты пахнешь все-так же вкусно. – признаюсь я.

– А ты все такая же потрясающая. – признается он.

Момент испорчен тем, что мне становится нехорошо. Но я ни за что не поддамся атаке, не сейчас, не в такой момент, потому сильнее прижимаюсь к Паше, отвечая на его поцелуи, стараясь концентрироваться только на них. Это помогает. Атака чуть отступает.

Вместо нее в наступлении переходит Паша.

Вот мы стояли у воды, в конце моего двора, а вот уже целуемся у входной двери. Вот мы были в прихожей, а вот уже в спальне. Вот я была одета, а вот уже моя футболка и джинсы валяются у кровати. Вот он был одет, а вот его футболка и джинсы валяются рядом с моими. Вот мы стояли, а вот уже лежим на моей кровати. Вот мы были двое, а теперь уже одно целое, двигающее в едином ритме.

Я пытаюсь насладиться моментом, давно позабытым счастьем от близости с моим идеальным Пашей, но мне не удается этого сделать. Потому что нет уже той юной влюбленной Ники и нет того юного влюбленного Паши. И нет той страсти, которой они постоянно опаляли друг друга, тем самым отталкивая. Есть только две израненные души, которые пытаются вместе отогреться. Но и этого нам не удается, потому что возвращается она. Паническая атака. Даже не дав нам отдохнуть в объятиях друг друга. И теперь мое сердце сбивает с ритма и подскакивает пульс уже не от ласк Паши.

Он замечает это и с беспокойством в голосе уточняет:

– Ника, ты в порядке?

– Не очень. Атака пытается накрыть. – признаюсь я. – Давай выйдем во двор. Я сейчас подышу свежим воздухом и все пройдет.

Мы одеваемся, и Паша ведет меня во двор, где я делаю свои упражнения на концентрацию и немного прихожу в себя. А затем возвращаемся в дом, и он хозяйничает на моей кухне, заваривая мне травяной чай. Когда я успокаиваюсь, он осторожно спрашивает:

– Это как-то связано с тем, что ты теперь не ездишь на пассажирском сидении?

– И да, и нет. – мне не хочется окунаться в болезненные воспоминания, но я понимаю, что, если мне хочется строить с ним отношения, все равно придётся все рассказать.

– Если тебе не хочется, то не отвечай.

– Я отвечу. Только пообещай, что не будешь меня жалеть и перебивать, хорошо?

– Хорошо.

Я набираю полную грудь воздуха и выпаливаю:

– Я попала в аварию больше двух лет назад. За рулем был Костик. Мы возвращались от его родителей и пьяный водитель, выезжающий с прилегающей дороги, врезался в нашу машину. Прямо в пассажирское. Я плохо помню, что было дальше. Знаю только, что меня пришлось вырезать. Очнулась я уже в больнице, где мне сообщили, что я потеряла ребенка и других у меня больше не будет.

Я делаю паузу, потому что мне нужно перевести дыхание.

Паша, чье лицо выражает смесь эмоций от удивления до боли, как и обещал, молчит.

– После того, как я вернулась из больницы, вместо детской нашла пустую комнату, где был холст и краски. Не знаю, каких сил ему стоило выбросить все то море детских вещей, чтобы мы покупали для нашего сынишки. Но он смог. А потом принес для меня черные краски и холсты, зная, что они мне помогут, но в этот раз они не помогли. Не помог мне и Костя, после аварии наши отношения ухудшились, потому что он винил себя во всем произошедшем и начал пить. А потом наелся таблеток и собирался уйти из жизни, потому что считал, что без него мне станет легче. Я успела его спасти, но не помогло. Вернувшись домой из больницы, он продержался пару месяцев, а потом ушел.

Я делаю очередную пазу и выпиваю стакан воды, после чего могу снова продолжать.

– Вернулся месяца три спустя. Я очень старалась улучшить наши отношения. И он старался. Но мы оба изменились, и я понимала, что его что-то гложет. Тогда он и признался, что за пару недель до возращения ко мне, надравшись в очередной раз, вроде как переспал с какой-то девчонкой, что подцепил в баре, потому что проснулся у нее в квартире. Я поняла, что не могу все это вынести и уехала сюда. А через месяц написала ему, что мне трудно его простить и я, наверное, подам на развод. А он…

Я вытираю предательские слезы.

– Он даже не стал просить дать