Земля недоступности - Николай Шпанов

— Ну, ладно, погоди, вот Михаилу попросим, он совету расскажет, зачем чужаки пришли сюда, заодно и про большевицкую веру скажет.

Через час Михайло приступил к лекции. Члены совета слушали недоверчиво. Перебрасывались ироническими взглядами. Маньца слушал, хмуро потупившись. Князев же быстро вошел в роль и, разбирая по косточкам своих иноземных спутников, развил такую агитацию, что знай о ней Хансен, он наверное не погладил бы по головке своих проводников.

— …Так говорю, толкает она их. То есть жадность. И мало у них при той жадности соображения по части организованности. Вот, значит, ежели, как я сказал, перли они не щадя живота сюды за этим самым углем и мелкоскопным стеклом, то как бы, ежели по большевистскому способу, мы в таком разе действовать стали? Организованно, тоись, скопом. А по причине наличия в этой экспедиции этих самых иностранцев, как они есть буржуазный элемент, в делах их полная разбивка. Главное, нет совместного плана. Вона возьмем хотя бы тот же мелкоскопный камень. Ну, нашел я его. Ну, скажем, даже хочу продать свою заявку. Так нет того, чтобы совместно в организованности повести дело. Каждый лезет вразнобой. И притом такая история. Земля — то эта самая чья? Советская. Советская — значит, пролетарская. То же, что большевицкая. А коли она большевицкая, которые права на нее эти буржуазные элементы имеют? Ни которых. Вот и выходит, что они на чужой — то кусочек жаднющие глотки и разевают. Этак вот у них всегда…

Этот политический доклад стали поодиночке прерывать члены совета. Задавали вопросы. Переспрашивали. Требовали пояснений. Сами того не замечая, перешли к обсуждению слышанного. Начался бурный спор. Маньца отчаянно замахал руками:

— Вылка! Ты собака. Я тебя просил нам хорошее говорить? Просил. А просил я тебя говорить такое, чтобы драка была? Не просил. Собака ты. Какой я теперь совет держать могу? Ты мне скажи, как мы теперь думать станем, коли каждый свое говорит?

Старик схватился за голову и с причитаниями закачался из стороны в сторону:

— Как думать станем? Что решать станем? Как с пришельцами быть? Как с ними говорить?

Вылка пошептался с Михайлой. Тряхнул Маньцу за плечо:

— Брось кричать, старик. Вот тебе наш совет. Белые хотят видеть, как вы живете. Позволь им войти в ваши дома и посмотреть. Белые хотят щупать ваши головы, смотреть ваше тело. Позволь им пощупать головы твоих охотников и посмотреть их тело. С этого ничего худого не будет. Они хотят слушать ваши сказки. Пускай твои братья расскажут им сказки. Ничего не случится. Они хотят слышать рассказ самого старого из твоего народа о том, как пришли сюда твои отцы. Пускай он расскажет. От этого тоже ничего плохого не будет. Только вот ежели они захотят взять отсюда куски вашего угля — не давайте. Из этого хорошего не будет. Только плохое. Я так думаю. А как ты думаешь, Михайло?

Князев согласно кивнул головой:

— Гоните их, братцы, в шею. Самоглавнейшее для них — это уголь и мелкоскопное стекло. Так я понимаю. А с этим гнать их надо по шеям.

Михайло сделал выразительный жест, оказавшийся понятным всем слушателям. Молодые охотники подпрыгнули от удовольствия. Их остановил Маньца:

— Подождите, друзья. Вылка сказал, что он и его брат по вере наши друзья. Я не хочу, чтобы уста моего брата лгали. Пускай будет так — пусть они станут нашими друзьями.

Вылка радостно вскочил. Но Маньца, хитро оглядев его, вкрадчиво прогнусил:

— Только пускай Великий скажет нам, правильно ли я решил. Я стар. Мой ум устал. Он бродит теперь в потемках. — Пусть слова Великого рассеют потемки. А как решит совет — пускать в становище или не пускать?

Старик вопросительно оглядел членов совета.

— Пускай скажет Великий. Хитрые белые люди. Мы их не знаем, — раздались голоса.

Маньца встал и церемонно простился с Ильей и Князевым. Притти за ответом им было назначено на следующий день.

12. ХАНСЕН НЕ СОГЛАШАЕТСЯ НА ТО, ЧЕГО ХОЧЕТ ШНЕЙДЕР

— Нет, господа, я не могу на это согласиться, — взволнованно говорил Хансен. — Раз уже я принял условия совета и обещал ему, что мы не будем переходить границы долинки, где стоит дом Великого — я должен сдержать свое слово. Повторяю: я не могу никому разрешить проникнуть к Великому.

— Вот глупости! — задорно воскликнул Шнейдер, молодой немецкий офицер из команды дирижабля. — Сразу видно в вас штатского, доктор. По — нашему, по — военному, дело обстояло бы гораздо проще: взвод. Один залп в воздух. Несколько пинков прикладами. Раз, два. Все в порядке.

Йельсон поддержал Шнейдера:

— Откровенно сказавши, я не очень представляю себе, из — за чего мы так церемонимся. Коль скоро этот Великий существует не только в фантазии туземцев и коль скоро он, как удалось выяснить, действительно является белым — ваша обязанность добраться до него. Быть может это какой — нибудь опасный человек…

— Ну, мой друг, какой же человек, сидящий на Земле Недоступности, может быть опасен, кто бы он ни был? — со смехом заметил Хансен. — И кроме того, ведь эта земля давно объявлена советской. Поэтому и распоряжаться на ней может только власть Советов.

— Вот это мне нравится, — земля была объявлена собственностью государства, никогда ее не открывавшего и не пославшего на нее ни одного своего подданного, — рассмеялся Билькинс.

— Однако, это именно так. Об этом гласит декрет большевиков, объявленный ими еще в 1917 году. Ведь мы находимся в так называемом советском секторе.

Шнейдер молодо и задорно рассмеялся:

— Право, доктор, если бы я не чувствовал к вам такого уважения, я просто рассказал бы по этому случаю один занятный анекдотик. Но почтение к вам заставляет меня ограничиться замечаниями о том, что, по — моему, просто — напросто смешно самим ставить перед собой препятствия в виде явных фикций. Ведь не станете же вы меня уверять в том, что большевистское законодательство может быть признано разумным и обоснованным даже самым захудалым европейским юристом. Мало придумать и объявить какой — нибудь декрет, — с важностью на безусом лице объявил Шнейдер, — нужно же в конце концов иметь на это хоть какое — нибудь право. А о каком праве могут говорить большевики? Смешно! Я совершенно убежден, что большевики даже не рискнут осуществить своих посягательств на эту землю, коль скоро здесь уже подняты флаги таких держав, как мое славное отечество, — Шнейдер вытянулся и сдвинул пятки, его рука потянулась было даже отдать честь, — и как могущественное звездное знамя вашей страны, — он сделал жест в сторону американцев.

— Ну, в этом — то я сомневаюсь, — скептически заметил Билькинс. — Господа советяне или советисты, я не знаю, как их нужно назвать, не обладают таким характером, чтобы согласиться с доводами разума, не подкрепленными пушками наших дредноутов…