Поживши в ГУЛАГе. Сборник воспоминаний - В. Лазарев

Утром подъем в 7 часов, дали на завтрак горячей баланды. Вновь расселись в свои машины, но охрана была заменена почти на каждой машине. И снова в путь. Вскоре показалось большое село. Здесь мы увидели большие паровозные депо, железнодорожное оборудование, вагонные колеса — я убедился в том, что действительно эта трасса строилась под железку.

Село было на самом деле большое. Прочитали на одном здании, что это поселок Ягодное. Позади осталось более пятисот километров, а впереди чуть больше. Навстречу попадалось очень много грузовых машин разных марок. Поселок Ягодное — это ключевой узел Колымы. Отсюда шли пути на север и юг, запад и восток области.

Я сидел ближе к борту. Некоторое время считал, сколько машин обогнало нас и сколько было встречных. Если взять среднюю арифметическую, то в сутки по трассе проходило 800–850 машин. Заночевали еще раз в полузаброшенном лагере. Все было серым, и к тому же испортилась погода. Когда на следующее утро садились в машины, дул холодный ветер, да и чем дальше удалялись мы на север, тем становилось все холоднее и холоднее, а на каком-то перевале лежал снег. Мы изрядно замерзли, но потом, на спуске в долину, стало теплее.

И вот промелькнул тысячекилометровый столб, и нам осталось сидеть на корточках еще немного. Мы въезжаем в поселок Усть-Нера, это уже Якутская АССР. Итак, путь от Магадана до поселка Усть-Нера в тысячу пятьдесят километров позади, и все это расстояние я проехал в кузове грузовой машины, сидя на корточках.

Глава 10

Моя жена

Если я в своих воспоминаниях о тюрьмах и лагерях буду писать только о своих тяготах, то это будет несправедливо — ведь все мои мучения и страдания разделял со мной еще один человек, хотя его рядом со мною и не было. Это была женщина — моя жена, 1925 года рождения, уроженка бывшей Карело-Финской ССР, села Толвуя, — Хабарова Анна Петровна. Это была ее девичья фамилия. Став моей женой в 1949 году, она стала Буцковской; после того как меня репрессировали, она вновь стала носить свою девичью фамилию. Не обязательно писать о том, как свела меня судьба с этой женщиной. Скажу только, что до нашей встречи мы находились друг от друга на большом расстоянии: я служил во Владивостоке, она работала в городе Павлово Горьковской области. Соединив свою судьбу с моей, летом 1949 года она переехала к моим родителям, а в октябре того же года — во Владивосток.

Мы снимали не комнату, а уголок в 5,5 кв.м с высотой потолка 1,8 м. Отопления не было; обогревался этот уголок тогда, когда дверь открывалась на кухню хозяина дома. Умывальник был на кухне. В нашем углу — потом мы называли его комнатой — стояли кровать, армейская тумбочка и старый стул. Вот и вся мебель. Над койкой висело байковое одеяло, называли мы его «персидским ковром». Дневного света не было — комната не имела окна. На первый случай для жены хватало места, а я пропадал на службе. Дома приходилось бывать очень и очень редко, максимум два раза в месяц. В общей сложности это составляло восемь часов. За свой угол мы платили 10 рублей, за свет отдельно плюс еще за отопление на кухне. Наша комната напоминала чулан или сени. Это было на улице Дальзаводской, 2.

В этой комнате и жила моя жена; она не роптала, не ныла, не просила каких-то благ. Она помнила о том, что жена матроса не должна ныть, и не ныла. В мое отсутствие — а это было почти всегда — вечерами при свете электролампочки читала Бальзака, Гюго, Тургенева, Надсона. А когда мы были вместе, то шли в Драматический театр им. Островского. Театр я очень любил, считал, что только здесь настоящая культура и искусство. Любил и цирк.

Но недолго продолжалась моя семейная жизнь, и, как уже я ранее писал, 4 марта 1950 года было последним днем нашей семейной жизни, днем моей трагедии и ее печали. Когда меня арестовали, жена ничего не знала. Вечером, придя с работы, она не нашла меня. Искала на второй день, третий, четвертый, но найти не могла. Потом все же на корабле она узнала, что меня арестовали, а спустя еще день или два она уже точно знала, что я в тюрьме. К этому времени в комнате нашей сделали обыск. Что искали агенты МГБ в/ч 25084, непонятно. И все же из альбома вытащили фотографию американского матроса, с которым я служил на Аляске в 1945 году.

Позже следователь Гурьянов называл американца шпионом и требовал от меня, чтобы я подтвердил, что это действительно американский шпион, что он дал мне задание. Задание это Гурьянов выдумал сам, но его замысел не удался. Американский матрос — это честный парень, по специальности рулевой, я тоже был рулевым, вот эта специальность и связывала нас, когда американские парни передавали нашим морякам свои фрегаты.

После обыска на квартире жену вызывали несколько раз ночью в МГБ; ее запугивали, заставляли сказать, что я якобы встречался во Владивостоке с какими-то неизвестными личностями. Жену каждый раз подолгу не выпускали. Но она не дрогнула, она говорила обо мне то, что было на самом деле. За домом МГБ установило наблюдение. Когда мое дело было уже сфабриковано, наблюдение за домом сняли. Жене предложили покинуть Владивосток и взять развод. Развод она взяла после суда, но пока оставалась в городе, а когда меня уже вывезли из Владивостока, то про нее забыли. У МГБ были еще другие заботы. Так и осталась она жить одна. Пока я еще находился во Владивостоке, она морально и материально поддерживала меня. Ее мысли и стремления были направлены ко мне. Ее моральная поддержка придавала мне силы, и мне было легче переносить тяготы нелегкой жизни.

Когда я находился в первом лагере, на мысе Лазарева, она не только всячески поддерживала меня, но, невзирая на все запреты, кордоны и посты, добралась ко мне на мыс, за что я очень ей благодарен и помню об этом всегда. Все последующие годы она продолжала меня поддерживать всеми своими силами и возможностями, и было такое чувство, что она рядом со мною. Я ее часто видел во сне, но это было уже в Якутии.

Она поддерживала меня всегда, хотя и не была уверена, что мы когда-нибудь еще сможем встретиться. Она знала, что осужденных по политической статье после окончания срока не выпускают, а дают новый срок, и так до нескончаемости.

Глава 11

Якутия

Итак, в какой-то небольшой срок летне-осеннего периода 1953 года с Сахалина я добрался до поселка Усть-Нера. «Добрался» не то слово: меня, как и тысячи других, везли морским и сухопутным путем с усиленной охраной с собаками, не оставляли и все невзгоды.

В этом поселке долго нас, политических, не держали — наверное, около дней десяти. Помню, водили на работу — строить бараки. Лагерь был пересыльным, значит, путь предстоял еще дальше.