Мыслящий тростник - Жан-Луи Кюртис

За педелю до пасхи среди газетных объявлений Марсиалю случайно попалось на глаза имя — мадам Астине. Он сразу вспомнил пышнотелую красавицу, которая во время заупокойной мессы по Феликсу так отвлекала его мысли. За истекшие пять месяцев в его памяти ни разу не всплыло ни имя, ни внешность этой особы. Да и о Феликсе Марсиаль тоже не вспоминал. В том, что теперь он вдруг наткнулся на имя мадам Астине, Марсиаль увидел какое-то таинственное знамение. В былые времена в его родных краях многие верили, что мертвые страдают, когда их предают забвению, что они стараются поддерживать с нами связь, посылают нам весточки, которые надо уметь истолковать. Марсиаль, человек здравомыслящий, не разделял этих суеверий, но теперь, когда ему вдруг очень захотелось увидеть эту женщину, поспешил лицемерно объяснить свое любопытство данью памяти друга. «А ведь и правда, я совсем перестал думать о бедняге Феликсе. Ни разу не отнес цветов на его могилу — даже в День поминовения, а ведь это было всего две недели спустя после его смерти. Что за страшная душевная черствость! Я сознательно избегал вспоминать о нем, потому что затаил на него обиду — считал, будто он виноват в том, что жизнь меня обокрала… Бедняга Феликс! Это он-то, который так меня любил!.. Ладно. Заглажу свою вину. Пойду к этой женщине, которая наверняка тоже его любила. И мы помянем его добрым словом».

В маленьком газетном объявлении сообщался адрес и номер телефона гадалки. Не в силах больше ждать ни минуты, Марсиаль снял трубку. Контральто мадам Астине глубоко его взволновало. Многообещающий голос. Рык пантеры и воркованье голубки. Джунгли и сераль… Марсиаль спросил, не может ли она его принять нынче же вечером. Сначала мадам Астине немного поломалась: «Обычно я сама назначаю день…» Но Марсиаль сказал, что дело у него срочное. И она разрешила ему прийти в семь часов.

Повесив трубку, Марсиаль несколько мгновений задумчиво смотрел в одну точку. Потом едва заметно улыбнулся. «Ах ты грязный лицемер! Притворился, будто растроган, а ведь ты с самого начала знал, чего хочешь». Потом он сказал себе, что он человек с характером, если может, не дрогнув, заглянуть в самые страшные бездны собственной души. Да и в конце концов, хватит!.. Сколько можно копаться в своей совести, по мелочам взвешивать дурное и хорошее в своих побуждениях? Приходит возраст, когда человек должен принять себя таким, какой он есть — золото в смеси с дерьмом.

Мадам Астине встретила Марсиаля очень ласково. Он Заранее рисовал себе пещеру пифии, по традиции оснащенную совиными чучелами и стеклянными шарами, — ничего подобного: от маленькой гостиной в стиле 30-х годов веяло буржуазной добропорядочностью. Пока мадам Астине готовилась к сеансу, Марсиаль пожирал ее взглядом. А ведь и вправду потрясающая женщина! Монумент плоти. Ай да Феликс! Марсиаль рассеянно слушал, как она толкует свое гадание, нисколько не удивившись, когда она объявила, что в его жизни «было много женщин». Правда, он насторожился, услышав, что червонная дама (надо полагать, Дельфина) покорена трефовым королем. Мадам Астине уточнила кое-какие подробности, касающиеся этого персонажа. Лет около пятидесяти, весьма благовоспитан. Незаурядный человек. Можно сказать, даже исключительный, Он пользуется огромным влиянием на червонную даму… Однако греховной связи, может быть, между ними и нет. Пожалуй, это скорее идеальная, хотя и пылкая дружба, своего рода духовный союз. «Так и есть — почтительный друг, — подумал Марсиаль. — Я чувствовал, что дело нечиста». Но он решил, что возмущаться будет потом — в данную минуту его занимала только мадам Астине.

— Хотите, я теперь раскину вам гадальные карты? — спросила любезная пророчица.

Марсиаль отклонил ее предложение.

— Я пришел к вам не за этим, — сказал он. — Вы хорошо знали одного из моих близких друзей, он скончался пять месяцев назад. — И Марсиаль назвал Феликса.

— Так это вы Марсиаль? — воскликнула мадам Астине.

Марсиаль почувствовал живейшее волнение, как если бы Феликс вдруг воскрес и произнес его имя.

— Он так часто говорил мне о вас. Ах, дорогой мсье, если бы вы знали, как он вас любил! Вы были его кумиром.

Услышав эти слова, Марсиаль разрыдался. Мадам Астине тоже. Они сели рядом на диван, взялись за руки и заплакали в унисон. То был восхитительный миг. От мадам Астине пахло какими-то пряными травами, от этого запаха кружилась голова. На ней было домашнее платье с глубоким вырезом. Марсиаль как завороженный глядел сквозь слезы на перламутровую ложбинку, затененную двумя трепещущими от волнения округлостями, и уже начал терять голову: из сладкой умиленности его бросало в похотливое смятение, и он не знал, что делать. Наконец он поднялся с пылающим лицом.

— Мы еще увидимся, — пробормотал он. — Я приду к вам снова.

— Когда хотите, дорогой мсье, — сказала мадам Астине, отирая веки, на которых слегла расплылась краска. — Я так счастлива, так счастлива, что познакомилась с вами… — И ее зеленые, удлиненные тушью глаза влажно мерцали обещанием…

Марсиаль вернулся домой в восторженном состоянии, в котором смешалось отрадное сознание собственной доброты, редкостной чувствительности (недаром же он заплакал горючими слезами при воспоминании о покойном друге — чего еще можно требовать?) и сладкая уверенность в утехах, которые ожидают его, когда он снова посетит подругу Феликса. Но так как ему не хотелось давать волю сластолюбивым мечтам, ибо это вынудило бы его лишний раз признать свое неискоренимое легкомыслие, он постарался отогнать от себя мысль, которая пока еще его смущала (позже все утрясется…). По счастью, мадам Астине дала ему в руки средство одолеть эту маленькую психологическую трудность: трефовый король! Вообще-то Марсиаль не верил в такой вздор, но сейчас ему было удобнее поверить, и он поверил. «Я чувствовал, что в ее жизни кто-то есть!» И он до тех пор подстегивал свое воображение, пока не разбудил дремавшую ревность.

Вечером, когда они заканчивали ужин, он полушутливым-полуинквизиторским тоном приступил к Дельфине с расспросами. В самом деле, что она все-таки делает в этом клубе? Чем там заняты женщины? Просто болтают? Обмениваются кулинарными рецептами? Почему она ни разу не позволила ему проводить ее туда? По глазам жены Марсиаль сразу понял, что она разгадала, куда он клонит.

— Этот клуб уже давно не дает тебе покоя, — заметила она.

— Согласись, что у меня есть на то причины. Ты окружаешь его такой таинственностью!

— Можно мне узнать, что ты насочинял в своем воображении? — с улыбкой спросила она.

— Ничего определенного… Я верил тому, что ты мне говоришь.

— Будь иначе, мне было бы обидно.

— Отчего обидно? Что у меня возникли подозрения?

— Что ты мне не доверяешь.

— А с другой стороны, слишком большое доверие тоже может отчасти… В общем, когда муж даже мысли не допускает, что его жена… Если он ни капли не беспокоится, стало быть…

— Ну, договаривай, — смеясь, сказала она. — Обычно ты не запинаешься.

— Я хочу сказать: слишком большое доверие со стороны мужа может быть даже отчасти оскорбительно для жены. Значит, муж считает, что его жена неспособна ему изменить.

— Все зависит от того, какой смысл вкладывать в слово «неспособна». Если речь идет о том, что для нее это невозможно по моральным соображениям, ничего тут оскорбительного нет.

— Ну так успокойся: я всегда считал, что ты неспособна изменить мне по моральным соображениям.

— Ну что ж, ты не ошибся.

— Но… скажи откровенно: у тебя никогда не было такого искушения?

— Было, — без колебаний ответила Дельфина.

Она выдержала взгляд мужа, который стал вдруг пытливым и грозным.

— Ты об этом думала? — спросил он, понизив голос. — Ты могла об этом думать?

— Да. Тебя это удивляет?

— Из простого желания отплатить мне, потому что ты знала, что я сам… Или тебе понравился кто-то другой?

— Я встречала многих мужчин, которые мне нравились. Знаешь, за двадцать пять лет!..

— Кто же это, например? Сейчас же назови их имена.

Она рассмеялась от души:

— Зачем они тебе? Все это дело прошлое, да и вообще никогда не было ничего серьезного.

— Ты не допускаешь, что я могу ревновать?

— Уверена, что ревнуешь. Но это уж последняя капля. Обращаться со мной так, как ты обращался (шутливый тон и улыбка смягчали серьезность ее слов), и в то же время ревновать.

— Я мужчина, а не жалкая тряпка, — заявил он с достоинством.

— Увы, да. Самый что ни на есть типичный мужчина, — вздохнула она.

— И ты еще жалуешься! Я дал тебе счастье…

— Я этого не отрицаю, Марсиаль.

— Я перед тобой виноват, я тоже этого не отрицаю. Но признайся, что нам все-таки было хорошо вместе.

— Я и признаю. Разве я тебя когда-нибудь в чем-нибудь упрекала?