Любовь на коротком поводке (СИ) - Горышина Ольга

Я снова давилась смехом — так и буду гадать, когда он обращается ко мне, а когда — все же к Агате. Не понимает, глупый Олежка, что ей, как любой женщине, нужно внимание, тепло и забота. Тепло тоже, несмотря на шкуру, ведь не в одежде счастье, а в том, для кого ее надеваешь и кому позволяешь ее с себя снимать.

— У меня есть план, как обмануть эту наглую тварь, — Олег сначала нагнулся ко мне, а потом все же боднул головой расплывшуюся от счастья собаку. — Залезай под одеяло.

И я залезла — как и была, с одной полоской ткани ниже талии, потому что верхнюю я все же самостоятельно скинула с рук и этими же руками откинула край одеяла, чтобы слить с ледяными простынями мое воспламенившееся долго сдерживаемым желанием тело.

— Пошла в ноги!

Это было точно не мне, но Агата тоже решила, что просьба ее не касается и продолжала стоять почти что на мне, виляя хвостом, а под строгим взглядом полуголого Олега вообще залилась недовольным лаем.

— Ложись спать, — попросил собаку Олег, совсем не повышая больше голоса. — Смотри, Мила уже легла…

Я даже глаза закрыла, чтобы умная собака не решила вдруг, что люди ее обманывают. Я даже зевнула — непроизвольно. Треволнения дня вылились в неимоверную усталость. Сейчас ещё усну в холодной чужой постеле сном младенца.

— Ну, спи!

Наверное, это снова Агате, потому что вряд ли Олег хочет, чтобы я уснула без… Без него. И вот одеяло чуть приподнялось, и я почувствовала пяткой его горячее бедро.

— Говорят, собаки спят чуть ли не круглые сутки, — прошептал Олег мне в плечо, пряча в ладонь мою набухшую грудь. — Когда интересно эти сутки начнутся у нашей Агаты?

— Я слышала, что породу овчарок специально выводили очень выносливыми. Типа, пять минут сна — и они снова на службе!

Олег сильнее прижался губами к моей коже, чтобы подавить смех:

— Мила, мне сейчас и пяти минут хватит. Напомни, пожалуйста, своей собаке, что она овчарка...

А что напомнить ему? Что это у нас в первый раз… втроём. И Агате тоже интересно.

— Она не моя собака…

— Хоть в милицию звони: у меня в постеле чужая собака…

— У нас давно полиция, — теперь уже я давилась смехом, не пряча губ в плечо Олега.

— Ну что с ней делать? Шампанским напоить?

— Меня?

— Обеих… Мила, я уже затащил тебя в постель. Неужели и теперь ничего у нас не будет? Агата, пошла вон! — прорычал он хуже любой собаки, когда в крохотный тоннель из наших рук просунулась темная мордочка крота овчарочного типа. — У тебя совести совсем нет? Я тебя мыл. Я с тобой в баскетбол играл. Я тебя на Тесле катал. Я тебя шашлыком кормил. Да я единственный, кто дал тебе миску воды! Ну чего тебе ещё надо, сучка ты неблагодарная?

Агата ответила что-то там утробно, но не уползла обратно в ноги. Олегу пришлось ее туда пинать. Руками все это время он продолжал держать меня или держаться за мою грудь, а подбородком уже просверлил в моем плече внушительную лунку.

— Спи, Мила… С волками жить, по волчьи выть. Вот и буду выть на луну один…

Я отыскала пальцами его щеку — все ещё гладкую, а потом нашла ухо — оттопыренное и потянула на себя, к себе, на меня… Наши губы встретились и решили не разлучаться, а руки сами начали искать врезавшиеся в кожу трикотажные резинки, чтобы затолкать мокрые тряпочки под Агату, чтобы той мягче спалось. Пять минут или все десять, или даже полчаса мы почти не меняли положения наших тел: когда мир сужается до двух людей, достаточно односпальной кровати — остальное можно смело отдавать собаке. Олегу же я отдавала щеки, лоб, кончик носа, мочку уха, шаловливый пальчик, мягкую грудь, ямочку на подбородке, родинку на ключице: всего этого было много и одновременно мало.

Сладкие секунды таяли в пальцах, сбившееся дыхание тонуло в недовольном грудном урчании собаки. Но лишь я делала попытку приподнять с подушки голову, как Олег тут же отправлял меня обратно поцелуем: глубоким, требовательным — собственническим. Он безропотно отдал чужой собаке свою постель, но ни с кем не собирался делиться своей девушкой.

Глава 52 “Две чучундры”

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я открыла глаза и тут же закрыла: я, конечно, допускала возможность проснуться в постели одной, но никак не наедине с Агатой: собачья башка на соседней подушке, глаза полуоткрыты… У нее счастье, а у меня? Я приподнялась на локтях — собака тут же вскочила на все четыре лапы и уставилась на дверь: я тоже обернулась: к Олегу в спортивных шортах.

— Ты где был? — спросила, чтобы уточнить, что меня ждет, когда он подойдет ближе: от собаки пахло не очень приятно.

— Под дождем.

А я и не заметила его мокрых волос — решила, что причесался с утра, ведь успел уже побриться. Точно побрился! Это я почувствовала, когда Олег, продавив коленкой матрас, наградил меня утренним поцелуем. Ведь точно наградил, потому что собака получила взашей и свалилась с кровати.

— Пошли, ленивая тварь! Нечего за бабской юбкой прятаться! Пошли, я тебе сказал…

— Там же дождь…

— И что? Жрать она тоже до засухи не будет?

— При чем тут жрать?

— При том, чтобы бока себе не отращивать. Тебя это тоже касается, так что пошли бегать… В джим.

Я села еще прямее, не заботясь об одеяле: лопатки сведены, груди разведены: я — королева.

— Даже не думай… — усмехнулся Олег, убирая с кровати ногу. — Меня на ваши бабские хитрости не возьмешь. Поднимайся и одевайся. Я тебя на велосипед посажу на самую легкую программу. А то эта тварь без тебя не идет больше ни в какую.

— Прекрати называть ее тварью! — не поменяла я позы, потому что видела, как Олег, позабыв образ стойкого оловянного солдатика, опускает глаза к обнаженной женской груди.

— Прекращу! — поднял он взгляд на уровень моих заспанных глаз. — Как только она начнет видеть во мне человека!

— Ты злишься на нее из-за меня? — приподняла я брови не в удивлении, а чтобы перевести вопрос в шутку.

— А ты предлагаешь злиться на тебя из-за нее?! — взмахнул он руками, прямо как маленький. — Такова ваша женская логика? Мила, — теперь Олег встал у кровати на колени и уперся в матрас локтями. — Думаешь, такую ночь я с тобой хотел?

— Извини, — сжала я губы.

— Ты извиняешься? — он смотрел на меня, не мигая. — Это я должен извиняться. Вел себя, как неумелый подросток: вставил, вынул и спать.

— Все было не так, — я сжимала руками одеяло, не решаясь приподнять края, чтобы прикрыться: в контексте нашего разговора это выглядело бы глупо.

— Все было именно так… И у меня внутри до сих пор все переворачивается. Не суметь прогнать собаку…

— Это больная собака, ее нельзя…

Я не успела договорить «прогонять»…

— Это мы тут с тобой больные или скоро ими станем, а она здорова! — взвился Олег. — Только избалованная! И невоспитанная.

— Она боится оставаться одна… — не сдавалась я в желании пробить броню неподвижной маски, заменившей Олегу лицо.

— Мы все боимся остаться одни. Это нормальный страх. И все собаки боятся незнакомых мест. В Штатах семнадцать миллионов собак из семидесяти восьми испытывают тревожность при разлуке с хозяевами. Вот ты мне ответь, все эти семнадцать миллионов пар сексом нормально не занимаются? Только втроем с собакой?

— Откуда подобные цифры? — задала я скорее риторический вопрос, в ответе на который точно не нуждалась: просто хотелось успокоить разбушевавшийся в глазах Олега океан. Не обсуждением посторонних пар хотелось заниматься в первое совместное утро, но господин Лефлер вернулся в спальню не для того, чтобы пожелать мне доброго утра, а чтобы это самое утро испортить. Окончательно!

— Пока эта тревожная тварь спала на моих ногах, я вместо того, чтобы спать у тебя на груди, читал умную книжку. Так вот: Агату надо оставлять одну хотя бы на пять минут — за пять минут она с ума не сойдет, зато научится ждать возвращения хозяина спокойно. Это так называемый индепенденс-тренинг, как у детей. Мы же все одинаковые, и страх — это нормальная реакция на что-то страшное. Во всех приматах природой заложен страх перед змеей или там пауком, и мы, не задумываясь, знаем, что наступать на них очень нежелательно. И есть другое. Так называемый «выученный страх».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})