Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели - Николай Мельниченко

С 55-м заводом мы сотрудничали потом много лет. Добрые отношения очень помогли нам, когда мы вместе ломали головы над совершенно неведомыми затворами, изготовление которых поручили заводу. Циклопические конструкции были снабженными непонятными гидравлическими и другими устройствами. Сверхвысокая секретность скрывала назначение и функции устройств, что не позволяло принимать какие-либо решения по конструкции: завод вынужден был строго придерживаться чертежей, которые, как всегда, изобиловали ошибками. Точно так же вынужден был действовать и я, принимавший готовые изделия для монтажа. Гораздо позже, при драматических обстоятельствах, о которых напишу, я узнал, что затворы мы делали для герметичного перекрытия въездов в сооружения, способных выдержать ядерный удар. А возможность нанести такой удар с нашей стороны пряталась именно в этих сооружениях…

Вставка из будущего, нужная для закрытия темы. Для ядерных испытаний в следующем, 1958 году, Военморпроект создал чертежи бронеказематов повышенной прочности, способных выдержать термоядерный взрыв. Не знаю почему, но изготовление их поручили Ростинскому судостроительному заводу, минуя наше Управление монтажных работ. Мы даже не получили заранее чертежей. В начале 1958 года с завода посыпались сигналы SOS: конструкции разрушались непосредственно в процессе их изготовления, не ожидая термоядерных нагрузок. Отцы-командиры (теперь к ним следовало причислить и командование УМР) послали на завод меня. Увиденная на заводе картина была не для слабонервных. Основу конструкции каждой секции составляло несколько прямоугольных рам из больших двутавров примерно – № 40, т. е. с высотой профиля 40 см. Близко расположенные рамы вваривались по всему периметру примыкания (чтобы покрепче было!) в коридор наружной обшивки из стальных листов толщиной около 16 мм. Близко расположенные сварные швы большого калибра создавали такие огромные внутренние напряжения, что балки и толстая обшивка разрушались, как стеклянные… Для меня картина была предельно ясна и понятна. Все неприятности происходили из-за самой распространенной ошибки людей, не понимающих природы сварки и считающих сварной шов некоей металлической разновидностью оконной замазки. В течение нескольких дней я сократил в чертежах бронеказематов более километра (!) сварных швов, изменил конструкцию стыков и некоторых деталей, остальной сварке указал строгую последовательность. Пробную секцию по такой технологии завод изготовил быстро. Она (секция) была прочной и без проблем. Завод вздохнул свободно. Военморпроект не глядя, телеграфно подтвердил все мои решения. Великая сила проекта: один дурак может нарисовать столько, что десять умников будут ложиться костьми, чтобы в итоге слепить очередную «козью морду», которая потом еще долго будет мучить уже другой народ своими уродствами. И еще – о проектировщиках и конструкторах: главные и умные очень часто сидят в разных кабинетах…

Однако надо возвратиться в 1957 год. Опять в чертежах уйма нелепостей и нестыковок. Приезжает из московского Военморпроекта главный инженер проекта (ГИП) Лексаков. Мы вываливаем ему десятки замечаний по проектам. Лексаков, гражданский инженер, весьма контактный и общительный человек, взмолился:

– Ну, ребята, вы же все знаете, как надо делать! Так смело всё и делайте, невзирая на чертежи! У меня нормальные инженеры – это всего несколько офицеров. Но им работать некогда: без конца всякие политзанятия, семинары, строевая подготовка, экскурсии по местам боевой славы… А за кульманами остаются и «рисуют» чертежи девочки и мальчики, окончившие техникумы и институты совсем недавно… Что с них можно взять? А я один разве могу уследить за всеми мелочами?

Забегая вперед, скажу, что одна такая мелочь в виде пропущенной запятой чуть не погубила у меня нескольких матросов. Дело было так. На «Высоте» мы должны были установить небольшой топливный склад для дизельной электростанции. Цистерну объемом 25 м3 полагалось испытать на плотность давлением воздуха 0,3 кг/см2. При копировании чертежей (тогда это делалось дедовским способом – рисованием тушью на полупрозрачной кальке, наложенной на чертеж) копировщица пропустила запятую, – пренебрегла таким «пустячком», или просто не заметила, повысив тем самым испытательное давление в 10 раз. Надо заметить, что все испытания труб и всяческих разных сосудов на прочность и плотность, как правило, проводятся гидравликой – водой. Если приходится испытывать давлением воздуха (нет воды, низкие температуры), то разрабатывается специальный Проект организации работ (ПОР), который должен уберечь людей при взрыве: сжатый газ накапливает энергию не хуже взрывчатки…

Наш прораб капитан Лева Сорокин заглянул в чертеж и, узрев надпись «испытать давлением воздуха 03 кг/см2», о запятой не подумал и дал команду: качать компрессором воздух в лежащую на земле «банку», размером с железнодорожную цистерну. Она, бедная, выдержала только половину «расчетного» давления, затем – взорвалась. Днище, весом несколько сот килограммов, «просвистело» совсем рядом с группой матросов. На пути «банки», улетевшей в другую сторону, людей, к счастью, тоже не было…

В феврале и марте 1957 года мы отгружаем все полуфабрикаты наших игрушек, а также свое оборудование и материалы, в Мурманск для погрузки на ледокол. Близкая и долгая разлука уже висит над моей молодой семьей из двух человек. И так уже очень долго, около четырех месяцев, длился этот подарок судьбы, когда мы были вместе, – мои командировки были не дольше недели…

Все отобранные для второй экспедиции матросы, старшины и некоторые офицеры уже в Североморске. Я «зачищаю» последние вопросы и тоже готовлюсь к отъезду.

Ожидаемый «зов трубы» прозвучал уж совсем не вовремя. Телеграмма от Френкеля предписывала мне прибыть в Мурманск 1 Мая. Празднование «Дня пролетарской солидарности» с далекого детства было для нас святым делом, но приказ воспоминаниями не перешибешь… Дарим себе с женой целые сутки совместной жизни: в Мурманск еду не на поезде, а на другой день улетаю самолетом. В Ленинграде с 1 мая все моряки надевают белые фуражки, в Североморске еще месяц будут ходить в черных.

Весь город широко празднует 1 Мая. Обходим с женой толпы демонстрантов и праздничные колонны, «просачиваемся» в Пулково с небольшим чемоданом и черной фуражкой в руках. Перед посадкой в самолет надеваю черную, а Эмме отдаю белую фуражку: не скоро она мне понадобится… Тяжело разгоняется и взлетает самолет. В иллюминатор я вижу такую одинокую и несчастную фигурку жены с белой фуражкой в руках…