Делириум - Лорен Оливер

А потом мама начала падать. Она летела вниз, размахивая руками. Черная точка на фоне ослепительно яркого солнца становилась все больше и больше, я пыталась закричать, но не могла. Фигура человека увеличивалась в размерах, и я поняла, что это не мама падает на острые камни.

Это падал Алекс.

Вот в этот момент я проснулась.

В конце концов я стряхиваю с себя кошмар и встаю. Медленно, на ощупь, иду к окну. Пусть на улице гораздо опаснее, но, выбравшись наружу, я чувствую невероятное облегчение — в доме можно задохнуться, а здесь хоть ветерок дует.

Когда я добираюсь до Глухой бухты, Алекс уже там, ждет меня. Он сидит на корточках в тени деревьев возле автостоянки, его практически не видно, и я чуть не прохожу мимо. Алекс хватает меня за руку и притягивает меня к себе. Ночь лунная, глаза у Алекса светятся, как у кошки.

Алекс молча показывает рукой в сторону мерцающих огоньков перед самой границей — сторожевые будки. На таком расстоянии они похожи на гирлянду фонариков для ночных пикников. Очень даже мило смотрятся. Еще через двадцать футов ограждение, а за ограждением Дикая местность. Ветер раскачивает черный массив деревьев, никогда еще это место не казалось мне настолько чужим. Я рада, что мы с Алексом договорились не говорить друг другу ни слова, пока будем переходить границу. Комок в горле мешает мне дышать, поэтому какие уж там разговоры.

Переходить границу будем в дальнем конце Тьюки-бридж, это северо-восточная точка бухты, если плыть прямо по диагонали от места нашей встречи. Алекс три раза пожимает мою руку — знак, что пора двигаться.

Я иду следом за Алексом по периметру бухты, мы стараемся обходить топкие места, с виду, особенно в темноте, они очень похожи на обыкновенную траву, но стоит сделать неверный шаг, и провалишься по колено. Алекс беззвучно перебегает из тени в тень, иногда он буквально растворяется в темноте.

По мере нашего приближения к северной части бухты очертания сторожевых будок становятся четче, это уже не огоньки, а реальные домики из бетона с пуленепробиваемыми стеклами в окнах.

Пот щиплет мне ладони, а комок в горле увеличился раза в четыре, мне начинает казаться, что меня душат. Я вдруг понимаю, насколько нелеп наш план. В любую секунду все может пойти не так. Пограничник в будке номер двадцать один мог еще не выпить свой кофе, а может, выпил, но недостаточно, чтобы отключиться, или валиума ему не хватило. И даже если он спит, Алекс мог ошибиться с выбором участка ограждения. Или городские власти решили пустить электричество по всему ограждению, так, на всякий случай, только на одну ночь.

А еще я настолько напугана, что кажется, могу потерять сознание. Мне хочется привлечь внимание Алекса, крикнуть ему, что у нас ничего не выйдет и надо поворачивать назад. Но Алекс быстро скользит в темноте впереди меня, и, если я закричу или вообще произведу какой-нибудь шум, пограничники нас засекут точно. А по сравнению с пограничниками регуляторы — просто дети, играющие в полицейских и воров. У регуляторов дубинки и собаки, а у этих — ружья и слезоточивый газ.

Наконец мы добираемся до северного мыса бухты. Алекс укрывается за самым большим деревом и машет мне рукой. Я присаживаюсь рядом на корточки. Это последний шанс сказать Алексу, что я хочу вернуться обратно. Но я не могу говорить, и даже отрицательно потрясти головой не получается. Такое ощущение, будто я вернулась в свой сон, меня затягивает в темноту, и я барахтаюсь, как букашка, угодившая в блюдце с медом.

Наверное, Алекс чувствует, как мне страшно, — он нащупывает в темноте мое ухо, его губы касаются сначала моей шеи, потом щеки, а затем мочки уха (несмотря на страх, я поеживаюсь от удовольствия).

— Все будет хорошо, — шепчет Алекс, и мне становится немного легче.

Пока Алекс рядом, со мной ничего плохого не случится.

Мы встаем и снова короткими перебежками перемещаемся от одного дерева к другому. Алекс периодически останавливается и прислушивается. Убедившись, что нет никаких посторонних звуков, голосов или шагов, он продолжает движение. Деревья редеют, и промежутки, когда мы находимся на открытом пространстве, становятся все длиннее. Мы неуклонно приближаемся к участку, где исчезает всякая растительность, и там мы будем лишены какого-либо укрытия. От последнего куста до заграждения всего пятьдесят футов, но для меня эти футы все равно что море огня.

Там, где обрывается шоссе, построенное еще до того, как Портленд обнесли границей, виднеется само ограждение, в свете луны оно похоже на гигантскую серебряную паутину. Из такой паутины не вырваться, там тебя могут сожрать заживо. Алекс советует мне, когда буду перелезать через ограждение, не торопиться и быть внимательной, а я ничего не могу с собой поделать, все представляю, как эти металлические колючки впиваются в мое тело.

А потом вдруг мы уже бежим по старой, усыпанной гравием и ракушками дороге, и ничто нас не защищает. Алекс бежит впереди, он согнулся чуть не пополам, я следую его примеру и пригибаюсь как можно ниже, но все равно знаю, что мы как на ладони. Страх вопит, рвется из меня наружу. То ли это ужас, то ли ветер продувает меня насквозь, но мое тело как будто заледенело. Такого я еще никогда не испытывала.

Темнота вокруг словно оживает — мелькают черные тени и зловещие черные силуэты, в любую секунду они грозят превратиться в пограничников. Я представляю, как тишину вдруг разрывают крики, сирены, выстрелы. Представляю всепоглощающую боль и яркий свет. Мир разбивается на серии отдельных картинок: круг света возле сторожевой будки номер двадцать один становится все шире, он как будто жаждет проглотить нас с Алексом; внутри, откинувшись на спинку стула, сидит пограничник, у него открыт рот, он спит; Алекс поворачивается ко мне и улыбается (как такое возможно?), камни шатаются у меня под ногами. Все кажется далеким и нематериальным, как тени от костра. Я и себя не ощущаю реальной, я не чувствую, что дышу, что двигаюсь, хотя понятно, что делаю и то и другое.

А потом — раз! — и мы уже возле заграждения. Алекс подпрыгивает и на секунду зависает в воздухе. Мне хочется закричать, чтобы он остановился, я представляю, как его тело корчится от удара в пятьдесят тысяч вольт. А в следующую секунду Алекс уже раскачивается на проволочном заграждении, электричество отключено, как он и говорил.

По плану мне нужно следовать за ним, но я не могу. Не сразу. Ощущение чуда вытесняет страх. Я с самого детства испытывала благоговейный ужас перед границей. Я никогда не подходила к заграждению ближе чем на пять футов. В нас вдалбливали этот страх, нам говорили, что мы изжаримся, если прикоснемся к проволоке, от удара током у нас мгновенно остановится сердце. А я сейчас протягиваю руку, касаюсь стальной сетки, пробегаю по ней пальцами. Передо мной обычная холодная металлическая сетка, такой же городские власти огораживают детские площадки и школьные дворы. В эту секунду я испытываю настоящий шок оттого, какая сложная и всепроникающая сеть лжи окутала Портленд. Она, подобно канализационной системе, заползает в каждый дом и наполняет город вонью. Весь город находится внутри периметра лжи.