Завещатель - Александр Лонс

Спокойствие.

Как иногда мало надо для счастья. А что такое счастье? Это когда паришь в небе, находясь на земле? Или это состояние надо ловить, пока оно есть? Как волну на серфинге. Видимо да. Это — мгновение. Может быть, несколько минут или часов. Редко — когда долго. И не потому, что счастье уходит. Потому что оно перестает ощущаться, становится чем-то обыденным и теряет свою значимость. Как солнце после зимы, сначала радуешься каждому лучу, а потом оно становится привычным, ну а когда его слишком много — от него уже и начинаешь прятаться в тень. Вот и вся загадка, как сделать так, чтобы счастье было неизменно с тобой и никуда не линяло. Всегда рядом, всегда хорошо, тепло и уютно. Такое возможно только при полном понимании и принятии.

Дурочкой была, когда попробовала поступать иначе. Все равно по-другому я не умею. Раз не вышло, два не вышло... Но ведь вся шутка в том и состоит, что надо раз за разом выискивать именно то, что подойдет. Иначе счастье станет не настоящим счастьем, а притворством, химерой, вымыслом и самообманом... и самое омерзительное что, в конце-то концов, это сделается очевидным и понятным для всех. И тогда пойдут разочарования, обиды и укоры самой себе.

Но как ловить нужные мгновения, не умея читать мысли? Наверное, надо довериться собственной интуиции, внутренним ощущениям и подсказкам.

А он спал на боку... Как я слышала, так спят демократичные и эмоционально гибкие «товарищи», чувственные и разумеющие даже столь непростые вещи, как женское расположение духа.

43. Феликс

Расположение духа роли не играет, и есть случаи, когда стоит прислушаться к мнению других, а есть — когда надо слушать себя и только себя. Я рассказал ей все. Ну, почти все, и подарил на прощание свой анкх. Я не стал сообщать только про ожидающую смерть рыжую средневековую ведьму из своего уж очень похожего на явь сна и ту отвратительную историю о взорвавшемся автомобиле.

На московский поезд всегда можно купить один билет. Уж какой-нибудь завалящий билетик нет-нет, да и найдется: кто-то не взял бронь, кто-то сдал и не поехал, кто-то отказался от неудобного места. Мало ли. В сидячем дневном экспрессе Санкт-Петербург — Москва я спал всю дорогу, как говорится, без задних ног. Мне снилось, что я реставрирую старинный иконостас. Странно, почему именно это? Дедушка Фрейд, где ты? Я же, мягко говоря, не такой уж и религиозный человек.

Вернулся из Питера я только поздно вечером. Весь изломанный и невозможно усталый, с непонятным настроением и с двумя жетонами от питерского метро в кармане. Но главное — со смутой в душе, дурным предчувствием и нехорошими мыслями в сознании. Радовал только лишь предстоящий отпуск.

Жизнь действительно похожа на зебру. Или шахматную доску — это уж, у кого какие ассоциации. По возвращении домой меня ожидал очень неприятный разговор.

Любая измена рано или поздно выплывает наружу. Почему? Не знаю. Кто-нибудь когда-нибудь слышал, чтобы женщина свое поведение оправдывала физиологическими потребностями организма или биологическими инстинктами? Никто. Никогда. Иллюзии проходят достаточно быстро, но нередко женщина предпочитает не замечать измен своего партнера. Сознательно. Иногда бывает и так, что женщина совершенно искренне не находит признаков измены и продолжает считать своего мужчину близким к идеалу. Но чаще, случается по-другому. Откуда-то женщины всегда узнают, что им изменили. Интуиция — поразительное чутье, которое подсказывает женщине, что она права, независимо от того, права она или нет.

Женщины очень редко плачут от боли. Боль можно и потерпеть. Боль можно отключить лекарствами. Женщины могут кричать, но плачут от боли редко. Иногда они плачут от жалости и невозможности помочь. Они плачут от разлуки с любимым, от сознания того, что дорогому человеку плохо и может стать еще хуже. Они плачут от горькой обиды, бессилия, от унижения и тоски. Их прекрасные глаза наполняются горем, и, когда слезу ничто уже не может удержать, она прорывается наружу. Влага выступает за край нижнего века и стекает вниз...

Анжела плакала молча. Я никогда раньше не видел ее слез. Мне она казалась если не железной леди, то леди с металлической душой, это уж точно. Ангелом со стальными крыльями. На обиды она всегда реагировала бурно, эмоционально, но кратковременно, и никаких слез никогда раньше не было.

—  Мне надоели твои постоянные похождения, да и твои бабы мне тоже надоели. Все! У меня завтра отпуск и я уезжаю в Карелию. Если хочешь — присоединяйся. Не приедешь — не надо, но я к тебе уже не вернусь.

—  Ну, Анжел, ты тоже не ангел, извини за каламбур! Кто регулярно пропадает без предупреждения почти до утора? Кого в мертвецки пьяном виде друзья несколько раз привозили домой? А месяц назад — кто травки до глюков накурился? Думаешь, не замечаю ничего?

—  Но я не предавала тебя! С того времени, пока мы вместе, у меня никого кроме тебя не было! А ты — кобель!

С Анжелой мы периодически ругались, поэтому я не придал тогда особенного значения этой ее вспышке и злым словам. К тому же в тот вечер нас на некоторое время отвлекла от взаимных разборок досадная история с сантехникой и соседями сверху.

Пока мы ругались на кухне, вдруг, неожиданно, лампочка затрещала, а с самой стеклянной колбы прямо на стол упала грязная капля воды. Мы оба замолкли и посмотрели вверх. Потолок плакал. Около того места, где светильник крепится к кухонному потолку, появилась мокрое пятно. Пятно расплывалось на глазах. Я нехотя встал с табуретки, вышел на лестницу, поднялся на следующий этаж и приступил к малоприятному диалогу с жильцами верхнего этажа...

Когда наутро я заявился в наш офис, то сначала ничего не понял. Охранника на месте не оказалось, Лилька отсутствовала. Но зато в коридоре толпилась куча народа. Все наши выползли из своих нор как тараканы из щелей. Правда, в отличие от последних, они никуда не торопились, а просто стояли кучками или попарно. Увидев меня, все недовольно уставились в мою сторону. Разговоры смолкли.

—  Вот кто у нас появился! Господин Феликс собственной персоной изволили прибыть! Ты как раз вовремя, — сказал Сергей — мой приятель, иногда подменяющий меня в качестве сисадмина, — тебя только здесь и не хватало.

—  В самом деле? — неприятно удивился я. — У вас тут что, общее собрание? А Митрич где?

—  Увезли, — скупо ответил Сергей.

—  Куда? — не понял я. — И зачем?

—  Так уж принято. А, ты же ничего еще не знаешь. Отравился наш Митрич.

—  Юрий Дмитрич? Как отравился?

—  Ядом, — лаконично объяснил Сергей.

—  Он жив? — глупо спросил я.