Былого слышу шаг - Егор Владимирович Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ленин. Товарищи! Я прежде всего, естественно, должен поблагодарить вас за две вещи: во-первых, за те приветствия, которые сегодня по моему адресу были направлены, а во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юбилейных речей. Я думаю, что, может быть, таким образом мы постепенно, не сразу, конечно, создадим более подходящий способ для юбилея, чем тот, который практиковался до сих пор…
«Известия ВЦИК»
И, словно стараясь прекратить поток приветствий, в которых все внимание сосредоточено на вожде партии, тов. Ленин заговорил о самой Коммунистической партии и о том особенно ответственном положении, в которое она поставлена своей победой.
Ленин. …Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положение, — именно, в положение человека, который зазнался. Это положение довольно глупое, позорное и смешное. Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться… Поэтому та опасность, на которую нас наводят приведенные слова, должна быть сугубо учтена всеми большевиками порознь и большевиками, как целой политической партией…
Позвольте мне закончить пожеланием, чтобы мы никоим образом не поставили нашу партию в положение зазнавшейся партии.
«Коммунистический труд»
…Музыка. Серьезная, глубокая музыка. Аудитория мало, видно, что понимает по этой части, но слушает с напряжением, думает думу… Хорошо тем, кто ковал оружие революции. Но хорошо и тем, молодым, которые пришли позднее и вместе со стариками несут теперь тяжелую работу. Когда старики уйдут, они эту работу доведут до конца. Пока же… пока работы хватит на всех. С одного красного фронта — на другой, фронта боевого — на фронт трудовой, всюду работа, всюду жизнь. И всюду и везде чувствуется единство этой работы, единство цели и единство руководства.
Из воспоминаний С. С. Виноградской
Ленин сел влево от музыкантов. Рядом с ним сидел известный Добровейн. Откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, слушал Ленин, как Шор, Пинке и Крейн выводили трио Чайковского. Он сидел вполоборота к залу, чуть наклонясь к печально-вдохновенному лицу Добровейна. Временами Ленин ронял неслышное слово, и пианист отвечал ему. Глаза Ленина были задумчиво-сосредоточенными, словно он обдумывал какую-то мысль. Потом они стали напряженными — казалось, Ленин вслушивается во что-то, пытается разобрать невнятное, расслышать неслышимое в разговоре смычков и клавишей. Вот Ленин разнял обе руки и закинул, словно уронил от усталости, одну руку за спинку стула. Лицо его постепенно становилось спокойным, черты теряли твердость.
«Известия ВЦИК»
У всех участников и гостей этого коммунистического вечера в Моск, комитете останется светлое, бодрое и радостное воспоминание о теплой товарищеской атмосфере и великой любви к своему вождю т. Ленину, которая объединяет всех коммунистов.
Ленин — Басину
Прошу Вас, передайте мою благодарность тридцатому полку красных коммунаров Туркестанского фронта за присланные макароны и муку, которые переданы мною детям города Москвы.
Штрихи биографии
ДОСТОИНСТВО
Не многое все-таки знаем мы о личной жизни Владимира Ильича. Что-то, надо полагать, ускользнуло от внимания современников и теперь безвозвратно утрачено. А главное — откуда быть обилию личных эпизодов в жизни человека, который все время был занят борьбой, работой. Тем большего осмысления заслуживают те эпизоды, которые нам известны. Например, «случай с купцом Арефьевым», рассказанный Дмитрием Ильичем Ульяновым.
В начале девяностых годов Ульяновы собираются в Самаре. Владимир Ильич, став помощником присяжного поверенного, выступает в окружном суде. Летом 1892 года вместе с М. Т. Елизаровым он отправляется в Сызрань, намереваясь переправиться оттуда на левый берег Волги, в деревню Бестужевку.
В Сызранском уезде, у села Батраки, купец Арефьев арендовал переправу. Он и хозяйничал здесь. Владелец небольшого пароходика и баржи, купец запрещал лодочникам перевозить пассажиров. Если же запрет нарушали, то пароходик настигал лодку и волок ее силком обратно.
Владимиру Ильичу хотелось поскорее перебраться на другой берег, и он уговорил одного из лодочников отправиться в путь: если Арефьев посмеет вернуть лодку, ему придется отвечать перед судом. Однако все произошло так, как было здесь заведено. Пароходик нагнал лодку, матросы подцепили ее баграми. Владимир Ильич и Елизаров были водворены обратно на пристань. Пришлось дожидаться арефьевской переправы, к тому же еще выслушивать насмешки купца, восседавшего здесь же, на пристани, за самоваром.
«Несомненно, были люди, которые не могли не видеть, что купец действует беззаконно, но не решались или не хотели тягаться с ним по судам, — пишет Д. И. Ульянов. — Одним это было невыгодно с материальной стороны, другие же, предвидя кучу хлопот, судебную волокиту и т. д., по инертности и «русской» лени отказывались от борьбы».
Владимир Ильич подал жалобу, обвиняя Арефьева в самоуправстве — преступлении, за которое по законам того времени полагалось тюремное заключение без права замены его штрафом. Полагаться-то полагалось, но дальше все зависело от настойчивости.
Нетрудно представить себе земского начальника, который прочел жалобу и пожимает плечами: «Видали, сколько досужих господ развелось. Самолюбие взыграло. И не лень ему жалобы сочинять, из Самары в наши края по таким пустякам таскаться…»
Встретившись с господином Ульяновым, который отмахал добрых сто верст, земский начальник взял да и отложил разбор дела: Арефьев не явился в суд, а послал нанятого им защитника Ильина. Было это 15 июня. И во второй раз — 25 сентября — истец отправился домой ни с чем, в суд не пришли ни купец, ни его защитник. Прошло еще время. На дворе давно была осень. Домашние отговаривали Владимира Ильича еще от одной поездки, и все-таки он поехал.
Земскому начальнику некуда было деться. Хоть и с третьего захода, но пришлось рассмотреть жалобу и вынести приговор. Купец Арефьев был водворен на месяц в арестантский дом. Об этом процессе тогда же писала «Самарская газета»:
