О героях и могилах - Эрнесто Сабато

Пока я поднимался по лестнице, мысли эти вселяли в меня неуверенность и глубокое огорчение – неужто после стольких лет ожидания я окажусь перед входом в некий лабиринт.

К счастью, у меня есть склонность воображать наихудшее. Говорю «к счастью», ибо благодаря этому я всегда готовлюсь более основательно, чем требуется для задач, которые ставит передо мной реальная действительность; и, хотя я настраиваюсь на самое худшее, действительность обычно оказывается менее трудной, чем я ожидал.

Так, во всяком случае, и было с проблемой, которую представлял для меня этот дом. Что ж до остального, то впервые в моей жизни оно оказалось хуже, чем я ожидал.

Дойдя до площадки второго этажа, я увидел, что там всего одна дверь и что лестница тут кончается: стало быть, нет ни мансарды, ни входа в другую квартиру – с виду задача была проще, чем думалось.

Некоторое время я постоял перед запертой дверью, настороженно прислушиваясь, не слышно ли шагов, и готовясь при первом шуме сбежать вниз. Страшно рискуя, я припал ухом к щели, пытаясь уловить признаки присутствия людей, но ничего не услышал.

Было похоже, что в квартире никто не живет.

Мне оставалось только ждать их на площади.

Я спустился вниз и, сев на скамью, решил воспользоваться ожиданием, чтобы хорошенько разглядеть это место.

Я уже сказал, что застройка домов там необычная – ряд их тянется на пол квартала по прямой, образующей касательную к круглой на плане церкви. Центральная часть дома, прилегающего к церкви, наверняка относится к ней, и, как я полагаю, в ней находится ризница и какие-нибудь церковные служебные помещения. Но остальные части этого дома и другие дома, слева и справа, заселены жильцами, о чем свидетельствуют горшки с цветами на балконах, развешанное белье, клетки с канарейками и тому подобное. От глаз моих, однако, не укрылось, что окна предполагаемой квартиры слепых несколько отличались от остальных: в них не было никаких признаков жильцов, к тому же они были зашторены. Можно было объяснить это тем, что слепым не нужен свет. Ну а воздух? Впрочем, эти признаки подтверждали то, что я установил, подслушивая под дверью там, наверху. Не спуская глаз с входной двери, я размышлял над этой странной историей и, обмозговав ее со всех сторон, пришел к выводу, который мне самому показался неожиданным, но и неоспоримым: в этой квартире никто не живет.

Я говорю «неожиданным», ибо, если там никто не жил, зачем же туда зашел Иглесиас с человечком, похожим на Пьера Френе? Дальнейший вывод был также неоспорим: эта квартира служит лишь переходом к чему-то другому. Я сказал «чему-то», ибо, хотя то могла быть тоже квартира, возможно квартира смежная, в которую вела внутренняя дверь, это также могло быть «что-то» не столь уж обычное – ведь речь-то шла о слепых. Внутренний, потайной ход в подземелья? Вполне вероятно.

В конце концов я решил, что хватит мне терзать свой мозг: вскоре, когда оба они выйдут, я смогу заняться более углубленным анализом этой загадки.

Я предвидел, что знакомство с Иглесиасом будет делом сложным и потому длительным, однако оно, видимо, оказалось еще сложнее, чем я ожидал, ибо они вышли только в два часа ночи. До того, около полуночи, после восьми часов напряженного ожидания, когда мрак придавал этому странному уголку Буэнос-Айреса еще большую таинственность, сердце у меня вдруг заныло, словно почуяв какую-то отвратительную церемонию посвящения в глубоких подземельях, в сырых гипогеях, церемонию, проводимую мрачным слепым мистагогом, и зловещий этот ритуал словно был предвестьем тех жутких дней, что меня ожидали. Два часа ночи!

Мне показалось, что походка Иглесиаса стала более неуверенной – как будто дух его угнетала огромная тяжесть. Но, возможно, это была всего лишь моя фантазия, внушенная устрашающим стечением обстоятельств: мои мысли о Секте, мертвенное освещение площади, огромный купол церкви и, главное, падавший на лестницу мутный свет пыльной лампочки над входом.

Я выжидал, пока они удалятся, глядя, как они идут в сторону Кабильдо, и, когда был уверен, что они уже не вернутся, поспешил к дому.

В предрассветной тишине шаги мои звучали слишком уж громко, и при каждом поскрипывании расшатанных ступенек я испуганно озирался.

Когда я поднялся на площадку, меня там ожидал величайший сюрприз: на двери висел замок! Уж этого я никак не предвидел.

Меня как ледяной водой обдало, я вынужден был присесть на верхнюю ступеньку треклятой лестницы. Просидел там в полном унынии довольно долго. Но внезапно голова моя заработала снова, и воображение развернуло передо мною целый ряд гипотез.

Те двое только что вышли и после них никто не выходил, так что замок, видимо, был снят при входе и навешен при выходе человечком, похожим на Пьера Френе. Следовательно, если в этой квартире есть обитатели или если она тайным переходом сообщается с «чем-то», где живут люди, то они, уж во всяком случае, не выходят и не входят через ту дверь, что была теперь передо мной. У этого «чего-то», то есть квартиры, или дома, или пещеры, или невесть чего, стало быть, имеется другой выход или несколько выходов, возможно в другие места этого квартала или города. Стало быть, дверь с замком предназначена для низенького посланника или посредника? Да, наверно, так – для него или для других личностей, исполняющих подобные функции, и тогда у всех у них должны быть одинаковые ключи.

Эта первая цепь рассуждений убедила меня в догадке, возникшей, когда я смотрел на дом с площади: в этой квартире никто не живет. Отныне я мог считать доказанным вывод, весьма важный для последующих этапов: эта квартира не более чем переход в ДРУГОЕ МЕСТО.

Каково оно, это «другое место»? Тут воображение мое пасовало, и единственное, что я мог придумать, – это пойти на риск, взломать замок, проникнуть в таинственную квартиру и, очутившись в ней, посмотреть, куда еще она ведет. Но для этого требовалась отмычка или же надо было сбить замок какими-нибудь клещами или другим инструментом.

Нетерпение мое возросло настолько, что я не мог ждать до следующего дня. От мысли взломать замок я тут же отказался – слишком много было бы шума – и подумал, что лучше всего прибегнуть к помощи кого-нибудь из моих знакомых. Я спустился вниз, пошел к Кабильдо и стал ждать такси, которых в этот ранний час было предостаточно. Судьба, казалось, благоприятствовала мне: через несколько минут я поймал машину и велел водителю ехать на улицу Пасо. Там я сел в свой грузовичок и поехал в район Флореста, где живет Ф. Еле До него дозвонился (он славится своим крепким сном) и стал ему объяснять, что мне необходимо этой же ночью взломать замок. Когда он очухался и сообразил, о каком замке идет речь, он чуть снова не улегся спать от возмущения: будить его для того, чтобы открыть простой замок, все равно что учить Стависского [135], как добыть жульничеством тысячу франков. Я тряс его, угрожал и в конце концов затащил в свой грузовичок; на большой скорости, словно Секта вот-вот перестанет существовать, я меньше чем за полчаса добрался до площади в Бельграно. Поставив машину на улице Эчеверриа и убедившись, что вокруг нет ни души, я вместе с Ф. вышел из грузовика, и мы направились к тому дому.

Процедура открывания замка заняла у него не более полуминуты, после чего я сказал, что ему придется возвращаться во Флоресту одному, потому как я в этом доме задержусь надолго. Он еще больше взбесился, но я все же его утихомирил, объяснив, что речь идет об очень важном для меня деле и что на площади Кабильдо он легко поймает такси. Ф. гордо отказался от предложенных мною денег на такси и удалился, не попрощавшись.

Должен признаться, что, пока я ехал на грузовике во Флоресту, меня стал мучить один вопрос: почему, когда я в первый раз поднялся на площадку, замка не было? Ну конечно, логически рассуждая, это понятно – ведь вошли-то лишь те два человека, и они не могли, войдя, снаружи навесить замок. Но если этот вход, как по всему можно предположить, столь важен, то как объяснить, что его оставили открытым? Потом я подумал, что маленький человечек мог, войдя, запереть дверь на защелку или засовом.

Как и следовало ожидать, в доме царили непроглядная темнота и мертвая тишина. Дверь открылась с оглушительным, как мне показалось, скрипом и визгом. Я осветил фонариком внутреннюю поверхность двери и с удовлетворением отметил, что там есть задвижка, задвижка из латуни, причем не потемневшая – значит, ею пользовались.

Моя догадка о внутреннем запоре подтвердилась, а с нею и гипотеза (ужасная!), что дверь ни на миг не оставляли открытой.

Много времени спустя, размышляя обо всем этом, я спрашивал себя: если та дверь была так для них важна, почему же ее запирали висячим замком, который Ф. сумел открыть менее чем за полминуты. Этот довольно странный факт имел одно объяснение: они старались придать квартире самый заурядный вид, вид обычной квартиры, которая по каким-то причинам не заселена.