Дезертир - Андрей Валентинов

Она резко наклонила бутыль, грапп полился на стол. Я поспешил подойти, но Юлия дернула рукой:

– Не надо… Потом. Я не очень понимаю, что делаю… Знаете, я лечила одну проститутку из Пале-Рояля, она любила откровенничать, так что могу сравнить. Я хуже проститутки, они не позволяют такое. Во всяком случае, не все и не всегда… Этот… Этот тип живет на пятом этаже; когда они сделали, так сказать, перерыв, я подошла к окну и хотела броситься вниз – голой, как была. Но я надеялась, что он все-таки поможет. Я не могла даже умереть! Вы понимаете, Франсуа, что такое, когда нельзя даже умереть?

– Да, – вырвалось у меня. – Понимаю!

– Нет… Не понимаете, Франсуа Ксавье! А кончилось все не как в трагедии, а как в водевиле. Когда их фантазии иссякли, мне надавали пощечин и выкинули за дверь, а вслед кинули одежду. Вот и все. На прощание этот молодой человек посоветовал мне отдаться Сансону. Сказал, что у меня теперь есть некоторый опыт. Ну, а если я пожалуюсь, то он для начала сдаст меня в полицию, и там меня высекут. За проституцию. А если не уймусь – отправят в Консьержери…

– Как его зовут? – Я встал и подошел к вешалке, где висел плащ. – Его имя?

– Вы его убьете? – На лице Юлии мелькнула горькая улыбка.

– Да, – кивнул я. – Убью…

Странно, еще совсем недавно казалось, что моя рука уже никогда не сожмет эфес шпаги. Таким, как я, убивать нельзя. Но сейчас я понимал Антуана Пари.

– Хотите отомстить за поруганную невинность? – Юлия с трудом встала и шагнула ко мне. – Бросьте, Франсуа Ксавье! Сейчас не времена Генриха III, вас просто отправят на гильотину. И я не для того пришла к вам. Просто мне надо было с кем-то поговорить и… Час назад я стояла на берегу Сены и думала, стоит ли жить. Один шаг – и все кончится, не надо будет помнить, чувствовать – каждый миг, каждую секунду… Но ведь Альфонса это не спасет! Франсуа, сделайте что-нибудь! Мне все равно, кто вы – тайный роялист, агент Комитета безопасности, рыцарь, который поехал за Граалем и заблудился… Помогите! Ради бога! Ведь вы верите в Бога, я знаю…

Она замолчала, но я не спешил с ответом. Обнадежить легко, но тем страшнее будет разочарование. Она готова схватиться за соломинку. Но я – плохая соломинка.

– Почему вы думаете, что я из ведомства гражданина Вадье? – поинтересовался я самым спокойным тоном. – По-моему, я не давал повода…

Она усмехнулась – сквозь слезы.

– Я виновата… Когда Альфонса арестовали, я почему-то подумала, что вы… И потом, когда вы так быстро вернулись из Сен-Пелажи… Извините, Франсуа! Демулен сумел узнать – на Альфонса донесли его знакомые из театра «Фейдо». На вас тоже донесли, хозяйка гостиницы, кажется. Вот такая я плохая, гражданин Люсон! Теперь я сказала все.

– Спасибо, – кивнул я. – Менее всего хотелось быть в ваших глазах секретным осведомителем.

Бумага, лежавшая во внутреннем кармане, внезапно стала жечь грудь. Нет, я не шпион, не национальный агент Шалье, предавший и убивший Руаньяка. Но всей правды я тоже сказать не мог. Слишком страшна и невероятна эта правда…

– Сейчас вы выпьете еще пару глотков и ляжете спать. Я запру вас, сидите тихо и никому не открывайте. Потом я вернусь и отвезу вас домой. Вопросы?

Юлия покачала головой:

– Нет. Сейчас вы поможете мне найти фиакр, я сама поеду домой и буду долго мыться. А потом буду реветь – пока не засну. И не вздумайте спорить, Франсуа Ксавье! Из вас получается хорошая нянька, но сейчас мне нянька не нужна. Вы не ответили мне…

Я вздохнул – лгать не хотелось.

– Хорошо, Юлия, слушайте. Сейчас я поеду к одному очень большому якобинцу и попытаюсь обменять голову на голову. Мне могут не поверить, могут даже арестовать. Но я сделаю, что смогу…

– Голову на голову? – вскинулась она. – Что вы такое говорите? Чью голову?

– Еще не знаю, – я заставил себя усмехнуться. – Может, мне просто удастся их обмануть. Как паршивому купцу на большой ярмарке…

Молчаливый лакей в богатой ливрее по-хозяйски оглядел стол, смахнул салфеткой невидимые пылинки и бесшумно удалился.

– Начнем с бисквитов, – гражданин Вадье заговорщически усмехнулся. – Контрабандные – и совсем свежие. Бисквиты предпочтительно макать в вино. Любите подогретое вино?

На этот раз на председателе Комитета общественной безопасности не было парика, и короткие седые волосы делали его еще более похожим на Вольтера. Не знаю, любил ли Вольтер вино и испанские бисквиты. Но, во всяком случае, и дом его, и стол были куда поскромнее. Гражданин Вадье явно питал склонность и к старому серебру, и хрусталю, и к китайскому фарфору. Граждане якобинцы не переставали удивлять.

– Очень хорошо, что зашли, гражданин Шалье! – Тонкая рука подняла крышку одного из блюд, ноздри жадно втянули воздух. – Отменно, отменно! Жан сегодня постарался. Очень скучно завтракать одному…

Завтракать я совсем не собирался, но с порога был схвачен и усажен за стол. Спорить не хотелось. Повод еще найдется.

– Итак, начнем! Предлагаю куропатку, а потом… Смелее, смелее, гражданин Шалье! Кстати, вы деньги получили?

– Какие? – удивился я, присматриваясь к куропатке. Да, неизвестный мне Жан, не иначе – повар гражданина председателя, свое дело знал.

– То есть? – Седые брови удивленно дрогнули. – Ваши деньги! Ну, я устрою этому Амару! Сначала прошляпил ваш арест, теперь и это…

– Фонд «Вальми»? – не удержался я. Получать иудино серебро – нет, хуже, каиново золото – не тянуло, но будет странно, если национальный агент откажется от денег. К тому же они действительно могут пригодиться.

– «Вальми»? – Серебряная вилка, нацеленная на несчастную куропатку, дрогнула. – Вы шутите?

На всякий случай я улыбнулся и отхлебнул вина. Оно действительно оказалось подогретым, причем с корицей и чем-то незнакомым, пряным.

– Если вам потребуются деньги из секретного фонда, то задержек не будет, поверьте! Но… Давайте не будем пока о делах! За завтраком положено сплетничать – легко, ненавязчиво… Чем вы меня потешите?

В эту минуту он и в самом деле напоминал скучающего барина. Этакий Пококуранте из романа господина Вольтера.[47]

– Вчера Жак Ножан чуть не разнес весь Конвент, – самым светским тоном сообщил я. – Гражданин Сиейес спрятался за портьерой, а гражданин председатель к концу начал заикаться.

– Отменно, отменно, – повторил Вадье и причмокнул. – А хорошо он сказал, а? Насчет бакалейной лавочки? Впрочем, белый флаг они не поднимут, а это главное. Помните наш первый разговор? Руаньяк все же ошибся… Ну, а моя сплетня тоже хороша. Вчера запретили один спектакль – «Празднество Разума», сочинения гражданина Сильвана Марешаля. И знаете за что?

– Скрытый роялизм, – предположил я. – Фейанство, бриссотизм…

– Холодно, холодно, – Вадье вновь причмокнул. – Напрягите воображение!

– Господи, как его? – Я вспомнил вчерашний «Монитор»: – Модерантизм?

– Увы, не угадали. Пьеса гражданина Марешаля запрещена за пропаганду зловредного атеизма!..

– Что?!

– Атеизм, – Вадье мило улыбался. – Гнусное богомерзкое учение, столь противное духу нашей Святой Католической церкви.

– Аминь, – заключил я. – Неужели правда?

Улыбка исчезла, маленькие, глубоко посаженные глаза сверкнули.

– Дожили! Между прочим, кое-кто уже готовит показательный процесс. Против, так сказать, осквернителей. Понимаете, гражданин Шалье, к чему идем?

– Постойте! – я невольно заинтересовался. – Недавно принят Декрет о свободе совести, в Сен-Марсо открывают церкви…

Вадье кивнул:

– И не только там. Только что принято секретное решение – будем праздновать Рождество. Судя по всему, Пасху тоже. Кому-то хочется возродить старый добрый католицизм – на радость нашим пейзанам. А идиоты вроде Шометта и Фуше с их антирелигиозными карнавалами и сожжением икон сему весьма способствуют… Ну, а если будет религия – наша, якобинская, – значит, будет и якобинский Папа…

Он помолчал и, поморщившись, отодвинул тарелку. Похоже, наш разговор отбил у гражданина председателя всякий аппетит. Интересно, кого он имеет в виду? Не того ли, кто так трогательно заботится о свободе совести?

– Ладно, не обращайте внимания! Просто я помню времена, когда протестантов сжигали – на кострах. Не приходилось видеть? А я вот застал. И теперь, кажется, вновь запахло гарью.

В Республике, Единой и Неделимой, давно уже пахло гарью, но я не стал уточнять.

– Итак, ваши дела, гражданин Шалье. Насколько я понял, вы пришли с хорошими новостями.

Темные глаза смотрели в упор. Я невольно вздрогнул. Теперь этот человек ничем не напоминал ни вольтеровского героя, ни самого Фернейского Старца. Передо мной был Великий Инквизитор Революции.

– Человек из подполья согласен выдать шпиона в Комитете спасения.

Его лицо не дрогнуло, лишь в глазах вспыхнуло что-то бесовское. Вспыхнуло – и погасло.

– Сколько?

С ответом я не спешил. Наверно, запроси я сейчас миллион, он выдал бы, не колеблясь. Золота – краденого, награбленного, конфискованного – они не считали.