Веспасиан. Фальшивый бог Рима - Фаббри Роберт

Веспасиан обернулся: сквозь толпу прокладывали путь Херея и ещё два преторианца. В следующий миг он с ужасом понял, что они движутся в его сторону. Бежать было глупо и бесполезно. Он не стал сопротивляться, когда гвардейцы препроводили его к Калигуле. Тот был на грани слёз.

— Я думал, ты мне друг, — рыдал Калигула и тряс головой, как будто отказывался поверить, что теперь это не так.

Друзилла ласково обняла его за плечи, стараясь утешить.

— Я по-прежнему твой друг, принцепс, — отвечал Веспасиан, не зная, в чём провинился.

— Чем ты объяснишь мне вот это? — Калигула указал на землю.

Веспасиан посмотрел себе под ноги. Улицу покрывал слой грязи, накопившейся за тот месяц, пока весь Рим молился о скорейшем выздоровлении императора.

— Это ведь мой город! — капризно воскликнул Калигула. — А мой друг отвечает за чистоту его улиц. О, Друзилла, как же он меня подвёл!

Друзилла вытерла слезу из уголка его глаза и слизнула с пальца.

— Виноват, принцепс, просто пока ты...

— Ты хочешь сказать, это моя вина?

— О нет, целиком и полностью моя.

— Он должен понести наказание, — злобно произнёс Макрон. — Столь вопиющее пренебрежение своими обязанностями равносильно измене.

— Довольно приказывать, что мне делать, префект. Херея, пусть твои гвардейцы соберут с дороги грязь и сгрузят её в тогу эдила.

Веспасиан стоял, не пошелохнувшись, пока в складку его тоги пригоршня за пригоршней накладывали вонючую уличную грязь.

— Завтра, принцепс, я наведу порядок.

— Неправда, ничего ты не наведёшь. Ведь даже слепому видно, что ты на это не способен. Найду кого-то другого. — Калигула сердито посмотрел на Веспасиана, но уже в следующую секунду просиял улыбкой. — К тому же, друг мой, у меня для тебя есть иное поручение. — Затем ход его мыслей принял новое направление, и он повернулся к Макрону. — Где сегодня был мой кузен Гемелл? Почему он не праздновал моё перерождение?

— Болен. Говорят, у него сильный кашель, принцепс.

— Кашель? Вот как? Или же он просто не желает меня видеть, завидуя моему новому облику? Или даже желает моей смерти? Что ты думаешь по этому поводу, Веспасиан?

— Думаю, это кашель. Твоей смерти не желает никто.

— Хм, наверно, ты прав. Тем не менее его следует излечить от кашля. Как ты думаешь?

Помня последний совет Антонии, Веспасиан всеми силами старался не выдавать своих мыслей. Возразить значит подписать смертный приговор себе. Согласиться — Гемеллу.

— Думаю, принцепс, со временем он пройдёт сам.

Калигула растерянно уставился на Веспасиана.

— Ты сказал, со временем? Но ведь время течёт слишком медленно. Херея, иди и избавь моего кузена от кашля, раз и навсегда.

— Разумно ли это, принцепс? — вмешался Макрон. — Гемелл пользуется любовью у молодёжи.

— В таком случае его похороны соберут много народа, — огрызнулся Калигула. — Макрон, ты второй раз за сегодняшний день смеешь дерзить мне. Надеюсь, третьего раза не будет. А пока вон с моих глаз!

Макрон открыл было рот, чтобы возразить, однако передумал и, кивнув, зашагал прочь.

— А ты чего ждёшь, Херея? — накинулся Калигула на преторианца. — Или ты не слышал мой приказ?

Херея с бесстрастным лицом отсалютовал и повёл за собой своих гвардейцев.

Калигула закрыл глаза, облегчённо вздохнул, как будто скинул с себя тяжкий груз, и поцеловал Друзиллу в губы.

— Согласись, что она красавица, Веспасиан. Я построю на Форуме театр, чтобы римляне могли наслаждаться её красотой. Ты ведь хочешь, чтобы тобой все любовались, моя сладкая?

— Если это будет приятно тебе, дорогой Гай, — проворковала Друзилла, обводя его губы кончиком пальца.

Калигула с вожделением посмотрел на неё и погладил ей шею.

— Ты только подумай, Друзилла, я могу в любой момент перерезать твою нежную шейку.

Друзилла томно вздохнула.

— В любой момент, мой дорогой Гай.

Калигула лизнул ей шею, и дружески обняв Веспасиана за плечо, повёл его прочь. У того отлегло от души.

— Видишь ли, у меня проблема, друг мой. Она как зуд, но стоит начать чесать зудящее место, как станет только хуже. Но я просто должен от этого зуда избавиться.

— Поступи, как считаешь нужным, — ответил Веспасиан, стараясь не рассыпать из складки тоги грязь.

— Поступить я могу как угодно. Но могут возникнуть последствия, не подвластные даже мне.

— Это какие же?

— Я устал от жены Макрона и от него самого. Он взялся давать мне советы. До моего перерождения он даже посмел поучать меня, что императору-де не пристало громко смеяться над шуткой в комедии. А ведь это был Плавт. Скажи, как можно не смеяться над Плавтом?

— Невозможно.

— Именно. Вот и сегодня он усомнился в моей мудрости. И должен уйти.

— Что может озлобить самих гвардейцев.

— Мой друг, как хорошо ты меня понимаешь! Это те самые последствия. Не убивать же мне их всех. Так что ты мне посоветуешь?

Веспасиан на несколько мгновений задумался, давать ли Калигуле совет? Ведь это может стоить жизни не только Макрону, но и ему самому.

— Если Макрон — не преторианский префект, гвардия не увидит для себя никакой угрозы.

Калигула посмотрел на Веспасиана так, как будто говорил с неразумным ребёнком.

— Но ведь он преторианский префект, ты, болван. И если я попробую его снять, последствия будут те же самые.

— А тебе и не надо его снимать. Он ведь сам попросил тебя об этом, и ты в своей мудрости пошёл навстречу его просьбе.

— Я? О боги! Когда?

— Как только весной возобновится судоходство.

— Хватит говорить загадками, — нахмурился Калигула.

— Принцепс, ты весьма мудро пообещал Макрону Египет. Как только он в Остии вступит на борт судна, он станет прокуратором Египта и перестанет быть преторианским префектом.

Лицо Калигулы просияло, и он дружески хлопнул Веспасиана по плечу.

— И тогда я мог бы убрать его, не опасаясь последствий.

— Верно, но не лучше ли приказать ему совершить самоубийство? В этом случае предъявлять обвинения в убийстве некому.

— Как же мне повезло иметь такого друга, как ты, Веспасиан! Ты ведь расскажешь мне, какое выражение было на его лице после того, как ты сообщил ему мою волю?

ГЛАВА 16

ару раз дрогнув, слабое пламя осветило пять бронзовых статуэток домашних богов в ларарии Ценис. Красноватые блики играли на их блестящих боках, придавая им потусторонний вид. Веспасиан накрыл голову складкой тоги. Поставив на алтарь масляную лампу, Ценис заняла место с ним рядом. Позади них, в неярком свете очага рядом с ларарием, притихли домашние рабы. Других источников света в атрии не было.

Веспасиан пролил на алтарь жертвенного вина и присыпал образовавшуюся лужицу солью, после чего развёл в стороны руки ладонями вверх.

— Я призываю вас, домашние лары, — или как вас следует называть, — сделать так, чтобы в моём доме всегда было то, что в нём уже есть, чтобы все мы были в добром здравии, чтобы вы хранили и оберегали нас от невзгод и напастей, особенно сегодня, если таковые вдруг возникнут. Если вы подарите нам благоприятный исход дела, о котором мы говорим, и вы сохраните нас в нашем нынешнем состоянии или даже в лучшем, — и да поступите вы так! — то я клянусь этим домом, что после захода солнца вы получите знаки нашей благодарности. Более я у вас ничего не прошу.

После этих его слов Ценис повернулась к огню и выполнила женскую часть утреннего ритуала: вознесла молитву Весте, богине очага, и бросила в пламя щепотку благовоний, выполняя обязанности жены, которой ей, увы, никогда не стать. Веспасиан с болью в сердце не сводил с неё глаз, как это делал все последние полгода.

Наконец утренний ритуал завершился, и рабы разошлись заниматься каждый своим делом. Из перистиля в окна между тем уже просачивался бледный свет, возвещая наступление ещё одного, серого и холодного, апрельского дня.