И как ей это удается? - Эллисон Пирсон

Просидев дома месяца три — более чем достаточно, чтобы впасть в депрессию, — Момо по вызову явится на фирму. Ей предложат отступные. Воспитание заставит ее надменно объявить, что Момо Гьюмратни купить нельзя и что она требует справедливости. Комиссия будет в шоке: все они тоже за справедливость, но ведь свидетельства вины мистера Бюнса… как бы поточнее выразиться?.. весьма шатки. Члены комиссии мягко, мимоходом намекнут, что карьере Момо в Сити пришел конец. Девушка блестящая, подающая большие надежды, но… дыма, как известно, без огня не бывает и все такое. Жаль, конечно, что обстоятельства сложились так неудачно для нее. «ЭМФ» не может рисковать репутацией: не дай бог, до порноснимков доберется пресса…

Спустя два дня дело Момо Гьюмратни будет урегулировано без судебного разбирательства и без разглашения суммы отступных. Когда Момо в последний раз будет спускаться по ступеням «ЭМФ», телерепортерша из «Новостей» сунет ей в лицо микрофон и забросает вопросами: «Поделитесь со зрителями, мисс Гьюмратни. Что с вами произошло? Правда ли, что вас назвали „азиатской красоткой“ на веб-сайте, где поместили ваши порноснимки?» Опустив голову, Момо на все вопросы будет бормотать: «Без комментариев». На следующий день в четырех разных газетах на третьей странице появится история Момо. Один из заголовков: «Азиатская красотка из Сити — героиня порносайта». Объяснениям самой Момо отведут предпоследний абзац. Вскоре она уедет работать за границу, молясь, чтобы о ней забыли. А Бюнс останется процветать в «ЭМФ», и клякса некрасивой истории сотрется стабильно высокими процентами его вложений. Все останется по-прежнему. Вот уж в чем я уверена на все сто.

Прежде чем выключить свет на кухне, я замечаю новый рисунок на холодильнике, под магнитным Тинки-Винки: дама с желтыми волосами, в полосатом коричневом костюме и на каблуках высотой с ходули. Надписи издалека не разглядеть, подхожу поближе. Автор картины, Эмили Шетток, с помощью учительницы написала: «Моя мамочка ходит на работу, но все равно думает обо мне целый день».

Говорила я ей такое? Должно быть, да. Забыла. Зато Эм помнит абсолютно все. Дернув дверцу, сую голову в арктический холод морозилки. Залезть бы туда полностью и спрятаться от всего. «Пойду прогуляться. Возможно, задержусь».

Наверху снова заглядываю к Момо. Ее опущенные веки дрожат, как крылья мотылька. Во сне снова все переживает, бедная девочка. Я не успеваю выключить ночник, как глаза Момо распахиваются.

— О чем вы думаете, Кейт? — шепчет она.

— Да вот вспомнила, что сказала тебе в день нашего знакомства.

— Вы сказали, чтобы я перестала начинать каждую фразу с «прошу прощения».

— Точно. Напрасно не послушалась, кстати. А еще?

Она смотрит на меня доверчивым щенячьим взглядом, знакомым мне еще с финальной презентации. Боже, когда это было? Миллион лет назад.

— Еще вы сказали, что сострадание — штука зачастую дорогостоящая, но далеко не всегда бесполезная.

— Не может быть.

— Честное слово.

— Какой кошмар. Ну и дура же я. Ладно, а еще?

— Вы сказали, что деньги не знают разницы между полами.

— Именно.

— Именно? — недоуменным эхом вторит Момо.

— Как побольнее задеть мужика, Момо? Где у них самое уязвимое место?

Я не сплю всю ночь. Не могу спать. То и дело бегаю к Бену, слушаю его дыхание, как шесть лет назад, когда новоиспеченной маме казалось, что ее новорожденная дочка перестанет дышать и не проснется.

Около двух звонит Ричард. Из Брюсселя, где надеется выбить грант на строительство Центра искусств. Говорит, только что получил мое сообщение. Спрашивает, все ли со мной в порядке. Нет! Нужно встретиться, Кейт. Да.

В половине шестого я звоню Кэнди. Уверена, что она уже не спит: малыш начинает толкаться с рассвета. Рассказываю ей о выходке Бюнса. Сама я представления не имею, что можно предпринять, но очень рассчитываю на компьютерного гения Кэнди Стрэттон. К половине седьмого Кэнди написала программу, которая обнаружит и истребит все файлы с упоминанием Момо Гьюмратни.

— До того, что успело выйти за пределы «ЭМФ», добраться сложновато, — говорит Кэнди, — но всю информацию о Момо в пределах системы «ЭМФ» я могу ухватить за хвост. И уничтожить.

Один снимок мы договорились сохранить в качестве доказательства.

В шесть на кухне появляется Момо. И не с пустыми руками.

— Вот. Нашла в своей постели. Это чье?

— Это же Ру! — Я сжимаю ее в объятиях. — Член нашей семьи!

Отправляю Момо обратно в постель с чашкой чая, а сама прокрадываюсь к Бену. Спит, мой мальчик. Подсовываю Ру ему под щечку. Кто-то сегодня будет счастлив, как после встречи с Санта-Клаусом.

Наконец возвращаюсь к себе, открываю шкаф и перебираю одежду, пока не останавливаюсь на своих лучших доспехах от Армани — угольно-черном костюме-двойке. С нижней полки беру изысканные лодочки с носами из змеиной кожи и совершенно невообразимыми шпильками. Ходить на них проблематично, но сегодня они послужат иной цели. Облачаясь в доспехи, прокручиваю в мыслях все подручные средства, которыми могу воспользоваться, все силы, которые могу привлечь на свою сторону.

Я очень хочу, чтобы Ричард вернулся, и я все для этого сделаю, но сначала покончим с делами.

Уничтожить Бюнса.

8

Жало

Бизнес-план производства биологически разлагаемых подгузников Пауэра признан выдающимся документом. На тридцати с лишним листах типового формата в деталях расписаны преимущества чудо-подгузников и блестящие перспективы завоевания ими рынка. Бизнес-план содержит полный обзор конкурирующих товаров, перечень экологических достоинств и подробный, шаг за шагом, план производства. Цифры впечатляют, не страдая при этом чрезмерным оптимизмом. Над продуктом работала первоклассная команда, причем особо отмечен сам изобретатель, Джозеф Р. Пауэр, в свое время принимавший участие в разработке космической программы «Аполлон». Патент на изобретение биологически разлагаемых подгузников только предстоит получить, однако блестящая заявка не оставляет сомнений в том, что это произойдет со дня на день.

Жаль даже, что исключительность документа сможет оценить один-единственный человек: рыночной мишенью чудо-подгузников Пауэра должны стать не миллиарды детских попок, а задница мистера Кристофера Бюнса.

Бюнс только что назначен главой отдела рискового капитала, что крайне удачно с двух точек зрения. Во-первых, проще подтолкнуть его к вложению крупных средств в бредовую идею моего папули: авантюры стали частью должностных обязанностей Бюнса. Во-вторых, Вероника Пик, второй человек в отделе, надеявшаяся на повышение, рвет и мечет при одном упоминании имени этого выскочки и уж конечно не станет указывать новому шефу на возможные недочеты. Скорее, наоборот, с дружелюбной улыбкой подтолкнет его к пропасти.

Пятница, «Топлес-клуб», полдень

— О'кей, давай еще разок. — Кэнди злится и не скрывает этого. — Итак, твой знаменитый папаша, который к уделанным младенцам сроду не приближался, изобрел подгузник, способный перевернуть мир детства. Однако ты испробовала прототип на своем Бенджамине, и когда Бенджамин усра…

— Кэнди, прошу тебя!

— Ладно… и когда Бену захотелось ка-ка, подгузник развалился. Наша задача? Наша задача — втюхать проект новому шефу отдела рискового вложения капитала. Будучи мерзавцем и педиком, который смыслит в детских задницах еще меньше твоего папаши, он вложит тысячи долларов в «Авантюру Редди» и прогорит, потому что… Напомни-ка мне, Кейт, почему?

— Потому что фирма отца погрязла в долгах, все вложенные в нее деньги «ЭМФ» тут же уйдут кредиторам, проект с подгузниками будет свернут, а Бюнс останется без штанов, рубашки, носков, трусов и в таком виде будет выставлен на всеобщее обозрение. Есть возражения против плана, Кэнди?

— Ни малейших, все просто великолепно. — Она втягивает воздух, как будто принюхивается к новым духам. — Хотелось бы уточнить лишь одну деталь: каким образом сохранят работу две бабы, одна из которых вот-вот станет мамашей-одиночкой, а вторая уже стала и пребудет в этом качестве, пока Тормоз Ричард не вернется на ранчо Редди?

— Кэнди, это дело принципа. Она не на шутку встревожена:

— Вон оно что! Ясненько. Наш старый приятель Оутс.

— Кто?

— Оутс. Снежный человек. Про которого ты Роду рассказывала, помнишь? «Прошу меня извинить, джентльмены, я ненадолго выйду. Возможно, задержусь». Черт побери, Кейт, это не заговор, это благородный акт бессмысленного самопожертвования. Оч-чень по-английски. Но мы, янки, такие чудные типы: любим, понимаешь ли, чтобы хорошим парням в конце фильма сохраняли жизнь.

— Не всякое самопожертвование бессмысленно, Кэнди.

На язвительный хохот Кэнди оборачиваются все до единого посетители клуба: беременная, да еще и идиотка.