Повторный брак - Олег Рой

А если о его выходке узнает его респектабельный брат? Да он разорвет его на части от ярости! Семен представил гнев Александра, ужаснулся про себя, но страх потерять Машу был еще сильнее. Иногда ему удавалось себя убедить, что он как-то выпутается из этой дикой истории, хотя неприятные — и даже очень — минуты ему, конечно, гарантированы.

Одно утешало его — встречи с Машей. Поскольку он временно почивал на лаврах и вел рассеянный образ жизни, то есть к письменному столу вообще не садился — свободного времени у него было предостаточно, и он целые дни проводил в ожидании Маши. Она же, напротив, была занята своей работой, к тому же считала необходимым как можно чаще навещать Аню, и ему перепадало не так уж много ее свободного времени. Но даже эти свидания она успевала обставить с выдумкой и юмором, что еще больше подкупало Семена.

— Я к тебе на минутку, — заявляла она, вбежав к нему запыхавшаяся и раскрасневшаяся.

— Ты что, принимала участие в эстафете?

— Нет, всего-навсего взбежала по ступенькам, некогда было лифт ждать. Он так медленно спускается со второго этажа, а потом еще медленнее поднимается!

— Ну, раздевайся скорее. — Он протянул к ней руки, чтобы помочь расстегнуть курточку.

— Да я на минутку, только поцеловаться. — Маша смешно наморщила нос. — Извини, конечно, но если тебе обременительно принять торопливый, но пылкий поцелуй любимой женщины, тогда я побежала дальше.

— Я тебя никуда не отпущу, — пытался задержать ее Семен, когда она оторвалась от его губ.

— Увы, — вздохнула Маша, — надо бежать. — Она с сожалением посмотрела на Семена, взгляд ее скользнул по прихожей, остановился на его ботинках.

— Знаешь, Семочка, я так тебя обожаю, что даже твои ботинки люблю. — Она наклонилась к обувной полке и нежно провела по ним рукой. — Но если еще раз поцелуемся, не расстреляют же меня на работе! — и они опять прильнули друг к другу.

— Ты лучше не среди дня прилетай, а вечером, когда уйдешь с работы. А то ни то ни се, дорога заняла вдвое больше времени, чем мы с тобой успели порадоваться друг другу.

— Но ведь порадовались же! А вечером я не смогу, мы выступаем перед норвежцами. Они к нам прикатили перенимать наш фольклорный опыт! Мы выходим на мировую арену! — радостно сообщила она ему. Сунула в ладонь большой прямоугольный пряник и убежала, успев на ходу обронить, что пряник ей привезли из самой Тулы. Правда, не один, а целый ящик. Но надо наделить гостинцами всех друзей, хоть бы хватило, а то вчера она увлеклась и съела за вечер четыре штуки.

Машу как ветром сдуло, а Семен в который раз подумал, что вечная спешка, в которой пребывает она, конечно, придает остроту их отношениям, но хотелось бы проводить с ней как можно больше времени. И вообще — пора ей переселяться к нему. Он уже не раз говорил ей об этом напрямик, но Маша все уходила от ответа, фактически увиливала, хотя это было и несвойственно ее прямому характеру. Как-то раз он насел на нее как следует, и она не смогла отвертеться от прямых ответов. Оказывается, дело было в папе. Однажды уже обжегшись, выдавая дочь замуж, он наотрез отказался отпускать ее из дома с ночлегом. Приличная девушка должна ночевать дома — такой вывод из всего произошедшего сделал отец. И в тот единственный раз, когда она осталась у Семена, от гнева отца ее спасла мама, сказав, что Маша ночевала у Ани.

Семену вечно казалось, что Маша уделяет ему совсем мало времени, он хотел, чтобы она была постоянно рядом. На самом же деле она прибегала к нему после работы, как только это было возможно. Днем он сам частенько подъезжал к ее институту, и они вместе обедали. То в ресторанчике, то в кафе «Хинкальная», то в кофейне, где к ним уже привыкли и обслуживали в первую очередь. У Маши был всегда такой занятой вид, что каждому становилось ясно — у этой очаровательной девушки время на вес золота.

— Маруся, ты у меня худеешь! — как-то укорил ее Семен, обнимая в прихожей, едва она успела снять с себя курточку.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Маша. — Я уже сто лет не взвешивалась.

— На ощупь… Там где было больше, стало меньше, — ласково принялся он поглаживать ее выпуклости.

— Да и ладно, — не огорчилась Маша. — Зато мне бегать легче. У меня какая-то жизнь стала заполошная, всюду надо бегом, чтобы успеть. Сначала я сильно уставала, а теперь ничего — чувствую, как поднимается мой жизненный тонус. Бодренькая стала, одним словом.

— Бодренькая-то, бодренькая, но скоро начнешь выскакивать из своих одежек. Уже и так все болтается…

— Бабушка ушьет. Она у нас мастерица, — не унывала Маша. — Знаешь, какой она мне когда-то сарафан сшила из папиного плаща?! Называется «сафари». Это когда со шмотками напряг был, а мне хотелось модно выглядеть. Теперь в магазинах всего навалом, лишь бы деньги были.

— Ладно, я тебе куплю одежду на размер поменьше. Будет у тебя гардероб на похудение и на поправление. Как у Эльдара Рязанова. Он когда-то в интервью рассказывал, что у него есть костюмы на три размера — на похудение, промежуточный и на поправление.

— Да ладно, не переживай так. Вот управлюсь с делами и опять буду жить размеренно и важно, как приличная дама. А на одежку я сама себе заработаю.

Маша хотела быть независимой и сразу поставила перед Семеном условие: ничего дорогого ей не дарить. Один раз только не удержалась, когда они бродили по выставке народных промыслов, и Маша углядела там чудесное лоскутное одеяло. Оно так запало ей в душу, что они трижды возвращались «только полюбоваться» на него. Наконец Семен переломил упрямство Маши и купил у развеселой и говорливой тетки одеяло, отвалив за него немалую сумму. Маша была потрясена царским подарком, долго отнекивалась, убеждала Семена держать одеяло у него дома, она будет приходить к нему любоваться. Но после длительных уговоров, после заверения Семена, что он его потом все равно вернет в качестве ее приданого, когда возьмет Машу замуж. Это было сказано весело, шутливо, но тогда Семен впервые примерил Машу на роль жены, и это ему понравилось. Маше, кажется, тоже. Во всяком случае, она не возражала и категорически не отрицала его идею.

Гаврилычевы собрались в свой очередной вояж, и Маша забежала проститься с Аней. Подруга уютно примостилась на диване перед телевизором и что-то вязала — длинное и пестрое.

— Коврик вяжешь? — с уважением поинтересовалась Маша. Она вязать не умела и очень уважала рукодельных женщин.

— Начинала вязать шарф Сереже, да зима уже закончилась. Теперь эта длина будет шириной пледа, — Анна залюбовалась своей работой. — Я его вяжу по книге репродукций Матисса. Видишь, этот оранжевый кусочек выглядит, как танцующие на его картине. А вот красный, как рыбки в аквариуме, помнишь эту картину?

— Помню, — с некоторым сомнением ответила Маша, разглядывая яркую пестроту пледа и не находя в ней ничего общего с картинами Матисса. Но она решила Аню не огорчать. Может, у нее свое видение Матисса.

— Ты что, так и сидишь весь день с вязанием? — она наконец оторвала свой взгляд от пледа.

— Нет, что ты, меня больше чем на час не хватает. Поэтому и вяжу его уже три месяца. Сегодня ходила на маникюр и педикюр. Поэтому настроение классное. Смотри, какие мне сделали ноготки! — Она вытянула руки и пошевелила пальчиками. — А смотри, какие пяточки — Аня вывернула ногу и продемонстрировала Маше младенчески розовую отшлифованную пятку.

— Здорово, — согласилась та. — А мне все некогда. Сама себе ногти стригу, пилочкой подровняю в троллейбусе и все в порядке. — Она тоже пошевелила пальцами перед глазами у Ани. — А пятки я тебе показывать не буду. Чего в них интересного?

— Ты мне лучше расскажи, как у тебя, Машуня, дела. Что Семен? А без твоих пяток я действительно обойдусь. — Ане было важно знать, что Маша, занятая своими отношениями с доктором Лодкиным, больше не помышляет посягать на ее мужа.

— А что именно тебя интересует? Сколько раз я у него ночевала? А вот и не скажу. Боюсь сглазить. Я же девушка суеверная, не хуже тебя, ты это знаешь. Но скажу одно — он чудо! Он лучше всех! И на самом деле он еще и писатель. Представляешь? Автор шести книг, вышедших приличными тиражами. У него такие классные идеи и сюжеты! Слог немного хромает, но это дело поправимое.

Маша увлеченно рассказывала о достоинствах Семена и Аня зачарованно слушала ее.

— Машка! Ты влюбилась! Наконец-то! — воскликнула она, но тут же опасливо уточнила: — А он без всяких там изъянов? Все-таки человек с такими способностями… Ты не замечала за ним никаких странностей?

— Анюта, он само совершенство! Вот только слог поправить…

— Да брось ты со своим слогом! Это не изъян. Сама говоришь: дело поправимое. Ты мне лучше про любовь расскажи. Какой он? Как у вас с ним?

— Анечка, я действительно в него влюбилась. И это очень серьезно. Поэтому и боюсь спугнуть судьбу.