Труженики моря - Виктор Гюго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За этим дело не станет, – сказал Жиллиат.
С этими словами он протянул Героду какую-то записку.
Декан взял бумагу, пробежал глазами несколько строк, показавшихся ему ненужными, и прочел вслух: «… Отправляйся к декану и получи разрешение на венчание. Я хочу сыграть свадьбу как можно скорее, лучше всего – сейчас же…».
Он, положив записку на стол, сказал:
– Подпись Летьерри. С его стороны было бы вежливее адресовать записку мне. Но, поскольку речь идет о моем коллеге, я не стану требовать большего.
Эбенезер опять посмотрел на Жиллиата. Души людей умеют понимать друг друга – Эбенезер чувствовал какой-то обман; но у него не было сил, возможно, ему не хотелось заявить об этом. То ли оттого, что он бессознательно подчинился чужому героизму, то ли потому, что совесть его была усыплена внезапным счастьем, сверкнувшим как молния, он молчал.
Декан, взяв перо, заполнял строки в раскрытой странице книги. Затем выпрямился и жестом пригласил Эбенезера с Дерюшеттой к столу.
Церемония началась. Она была необычна.
Эбенезер и Дерюшетта стояли рядом перед священником. Тот, кто когда-либо во сне видел, что женится, поймет их переживания. Жиллиат находился поодаль, в тени колонны.
Проснувшись этим утром, Дерюшетта в отчаянии думала о саване и могиле, поэтому оделась в белое. Такой траурный наряд стал свадебным. Белое платье превращает девушку в невесту. Смерть – тоже венчание.
Дерюшетта вся сияла от счастья. Никогда еще не выглядела она так прекрасно. Недостаток ее наружности, пожалуй, заключался в том, что она была слишком хорошенькой, но не красивой. Красота ее была грешна, если можно назвать грехом избыток грации. Дерюшетта в спокойном состоянии, до столкновения с горем и страстью, казалась, как мы говорили, очень миловидной. Теперь прелестная девочка превращалась в идеальную девушку. Возвысившаяся от любви и страданий, она сделала, если можно так выразиться, шаг вперед. Дерюшетта была столь же чиста, но стала как-то значительнее, ее свежесть приобрела новый аромат. Это был бутон, превратившийся в лилию.
На щеках ее пока не высохли слезы. Скатившаяся слеза, быть может, еще дрожала в уголке ее губ. Едва заметные следы недавнего огорчения – лучшее украшение счастливого лица.
Декан, стоя за столом, положил руку на Библию и громко спросил:
– Есть ли препятствия к этому браку?
Никто не ответил.
– Аминь, – произнес декан.
Эбенезер и Дерюшетта приблизились на шаг к Жакмену Героду.
Герод сказал:
– Иов Эбенезер Кодре, хочешь ли ты, чтобы эта женщина была твоей женой?
Эбенезер ответил:
– Да.
Декан продолжал:
– Дюранда-Дерюшетта Летьерри, хочешь ли ты, чтобы этот человек был твоим мужем?
Дерюшетта, душа которой, подобно лампе, переполненной маслом, замирала от избытка счастья, прошептала:
– Да.
Тогда, следуя англиканскому обряду венчания, декан обвел глазами полутемную церковь и торжественно спросил:
– Кто отдает эту женщину в жены этому человеку?
– Я! – сказал Жиллиат.
Наступило молчание. Эбенезер и Дерюшетта, охваченные блаженством, в то же время испытывали странную неловкость.
Герод вложил правую руку невесты в правую руку жениха, и Эбенезер сказал Дерюшетте:
– Дерюшетта, я беру тебя в жены, и, будешь ли ты хорошей или плохой, богатой или бедной, здоровой или больной, я буду любить тебя до смерти – клянусь тебе в этом.
Декан вложил правую руку жениха в правую руку невесты, и Дерюшетта сказала Эбенезеру:
– Эбенезер, я беру тебя в мужья, и, будешь ли ты хорошим или плохим, богатым или бедным, здоровым или больным, я буду слушаться тебя и помогать тебе до самой смерти – клянусь тебе в этом.
Декан спросил:
– Где кольцо?
Это стало неожиданностью. У Эбенезера, захваченного врасплох, кольцá не оказалось. Жиллиат снял с мизинца золотое колечко и подал его декану. Очевидно, это было то самое обручальное кольцо, купленное им утром у ювелира.
Герод положил кольцо на Библию, затем протянул его Эбенезеру.
Эбенезер взял маленькую дрожащую руку Дерюшетты, надел ей кольцо на безымянный палец и сказал:
– Обручаюсь с тобой этим кольцом.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – промолвил декан.
– Аминь, – произнес причетник.
Герод повысил голос:
– Теперь вы – муж и жена.
– Аминь, – повторил причетник.
– Помолимся, – сказал декан.
Эбенезер и Дерюшетта, повернувшись к столу, опустились на колени.
Жиллиат, продолжая стоять, склонил голову. Они преклонили колени перед Богом, он согнулся под тяжестью судьбы.
«Твоей будущей жене»
Выйдя из церкви, они увидели, что на «Кашмире» уже начали поднимать паруса.
– Вы еще успеете, – сказал Жиллиат.
Они стали спускаться по тропинке к маленькой пристани.
Теперь новобрачные шли впереди, а Жиллиат следовал за ними.
Они двигались, как два лунатика. Их растерянность лишь изменилась, но не исчезла. Влюбленные не сознавали ни того, где находятся, ни того, что с ними происходит; они бессознательно торопились, не помнили о существовании окружающего их мира, чувствовали близость друг друга, мысли их были бессвязными. Нельзя размышлять, пребывая в экстазе, точно так же, как нельзя плыть в стремительном потоке. После глубокой тьмы влюбленные вдруг попали в Ниагару радости. Их насильно втолкнули в рай. Они не говорили ни слова, но души их были полны. Дерюшетта прижимала к груди руку Эбенезера.
Шаги Жиллиата, идущего за ними, временами напоминали им о его присутствии. Они были слишком взволнованы, чтобы говорить; глубокие переживания вызывают оцепенение. Счастье давило на них своей тяжестью. Они обвенчались. Теперь уедут, потом вернутся. Все, что делал Жиллиат, было хорошо – и точка.
В глубине души влюбленные чувствовали по отношению к нему огромную благодарность. Дерюшетта смутно думала, что здесь нужно в чем-то разобраться, но откладывала это на будущее. Теперь же они соглашались на все. Они словно пребывали во власти этого решительного, неожиданно явившегося человека, который насильно сделал их счастливыми. Задавать ему вопросы, говорить с ним – было невозможно. Слишком много переживаний обрушилось на них сразу. Переживания поглотили их, и это было простительно.
События иногда напоминают град. Они сыплются на вас и оглушают. Они неожиданно врываются в мирную жизнь, и люди, которые страдают или радуются, не понимают их. Человек не разбирается в том, что с ним происходит. Он не успел подумать, как уже раздавлен, не успел понять, как уже вознесен. В течение нескольких часов Дерюшетта пережила массу потрясений: сначала она чувствовала ослепление, когда Эбенезер появился в саду; затем наступил кошмар – чудовище должно было стать ее мужем; потом отчаяние – ангел расправил крылья и готовился улететь; теперь пришла радость, неописуемая, необъяснимая – чудовище дарило ей, Дерюшетте, ангела; агония сменилась свадьбой, Жиллиат, вчерашний вестник гибели, сегодня превратился в благословение.
Оставалось лишь закрыть глаза, мысленно поблагодарить его, забыть обо всем и позволить этому доброму демону унести ее на небеса. Объяснение было бы слишком долгим, простой благодарности недостаточно. Утопая в счастье, она молчала.
Эбенезер и Дерюшетта сознавали происходящее лишь настолько, чтобы различать дорогу, отличать море от земли и видеть «Кашмир» среди других кораблей. Через несколько минут они дошли до пристани.
Эбенезер вошел в лодку первым. Дерюшетта, собиравшаяся последовать за ним, вдруг почувствовала осторожное прикосновение. Жиллиат дотронулся рукой до складок ее рукава.
– Сударыня, – сказал он, – вы не собирались уезжать. Я подумал, что вам в пути может понадобиться платье и белье. На борту «Кашмира» вы найдете сундук, в котором лежат женские вещи. Я получил его от моей матери. Он предназначался женщине, на которой я женюсь. Разрешите мне предложить его вам.
Дерюшетта наполовину опомнилась. Она обернулась к Жиллиату. Жиллиат едва слышно продолжал:
– Я не хотел бы задерживать вас, но, видите ли, сударыня, я думаю, что должен объясниться. В тот день, когда произошло несчастье, вы сидели в зале нижнего этажа. Вы тогда сказали несколько слов. Вы их уже не помните, это понятно: человек не обязан помнить каждое свое слово. Господин Летьерри чрезвычайно огорчился. Действительно, это был прекрасный пароход, и он приносил всем много пользы. Произошло крушение, всех взволновавшее. То дела давно минувших дней, конечно, и все забыли об этом. А на утесах оставался разбитый корабль. Нельзя же долго думать об одном происшествии! Но я только хотел вам сказать: так как все твердили, что никто не отважится отправиться туда, я решил это сделать. Они говорили, что это невозможно; но это было не так. Благодарю вас за то, что слушаете меня. Вы понимаете, сударыня, что если я отправился туда, то не для того, чтобы оскорбить вас. К тому же это очень старая история. Я знаю, что вы торопитесь. Было бы время, поговорили бы, я бы напомнил все, но в этом нет нужды. Все началось в тот день, когда шел снег. И потом я как-то проходил мимо, и мне показалось, что вы улыбнулись. В этом все дело. А вчера я не успел побывать дома, а только что возвратился с утесов, я был весь в лохмотьях. Я напугал вас, вам сделалось дурно. Я очень виноват, нельзя показываться в таком виде. Прошу вас не сердиться на меня. Вот и все, что я хотел вам сказать. Вы сейчас уедете. Погода хороша, дует восточный ветер. Прощайте, сударыня. Ничего, что я говорю с вами? Ведь это последние минуты.