Золотая нить Дао - Александр Медведев

Новые, непривычные для меня нотки, прозвучавшие в голосе Учителя, вызвали у меня ощущение тошноты. Неведомый мне раньше отвратительный животный страх поднялся откуда-то изнутри, отзываясь головокружением и спазмами в желудке. На спине выступили капли холодного липкого пота.

– Господи, что это со мной происходит? – в панике подумал я, лихорадочно пытаясь понять причины такой преувеличенной и явно несоразмерной словам Ли реакции.

Я посмотрел ему в глаза. Взгляд Учителя был зафиксирован на мне, и выражение его лица, его глаз, мыслеобраз, исходящий от него и проникающий в меня все глубже и глубже, вызывал смутные воспоминания о чем-то ужасном, невыносимом и отвратительном, что уже когда-то случалось или должно было случиться со мной.

– Ли, что ты делаешь? – спросил я, пытаясь глубоким дыханием контролировать охватывающую меня панику. Колоссальным усилием мне удалось сдержать подкатывающую к горлу рвоту. Отвращение и страх ослабевали, подчиняясь контролю, но не оставляли меня.

– Ты знаешь, что я делаю, – сказал Ли.

– Клянусь тебе, я этого не знаю.

– Значит, я неправильно выразился. Может быть, ты и не знаешь, но ты это чувствуешь.

– Конечно, я что-то чувствую. Но я не понимаю, откуда пришло это чувство и что оно означает.

– Это барьер. Барьер, который тебе сегодня предстоит осознать и преодолеть, – смягчая выражение лица, с ободряющей улыбкой сказал Учитель.

Я в изнеможении присел на землю и прислонился спиной к валуну. Котенок вырвался у меня из рук и, слегка царапнув меня коготками сквозь брюки, соскользнул на землю. У меня промелькнула мысль, что вот сейчас он убежит в лес и весь этот кошмар закончится.

Издевательская ухмылка Учителя показала мне, что он прекрасно осознает мою последнюю тщетную надежду. Подхватив жалобно мяукнувшего котенка за шиворот, он сунул его в мешок и стянул горловину веревкой.

– У него еще осталось немного времени, – бесстрастно произнес Ли и тоже опустился на землю недалеко от меня, разглядывая меня с явным интересом.

Несколько минут мы молчали. Я сосредоточился на глубоком дыхании, приводя в равновесие вышедшие из-под контроля эмоции, а Учитель расслабленно созерцал меня полуприщуренными глазами.

– Теперь, когда ты немного успокоился, – нарушил молчание Ли, – соберись и попробуй понять, что же все-таки произошло.

Я подумал, но ничего заслуживающего внимания мне в голову так и не пришло.

– По правде говоря, не знаю, – сказал я. – Наверно, дело в том, что я люблю кошек, а этот котенок еще так мал и очарователен, что мне неприятно лишать его жизни, тем более жестоким и мучительным способом.

– Ты ведь чувствуешь, что дело не в этом, – скептически скривив губы, отозвался Ли. – Если бы это была простая жалость, вряд ли ты оказался бы на грани того, чтобы потерять сознание.

– Пожалуй, ты прав, – вынужден был согласиться я. – Но, возможно, мое состояние спровоцировал ты сам. Я воспринимал какой-то ужасный и мучительный мыслеобраз, исходящий от тебя и доводящий меня до безумия.

– Ты не прав. Это был не мой, а твой собственный мыслеобраз, всего лишь отраженный и усиленный мной. Этот мыслеобраз и есть твой внутренний барьер. Но мне бы хотелось, чтобы ты сам вспомнил и осознал его.

– Что я должен для этого предпринять? – спросил я, внутренне содрогаясь от мысли, что я должен буду вновь пройти через что-то подобное.

– Прежде всего успокойся и сделай свой ум чистым и восприимчивым, подключив к состоянию покоя осознание своей нити жизни. Потом вспомни, но в очень ослабленной и мягкой форме, то состояние, которое ты испытал, и спроси себя: «что это?», «с чем это связано?», «почему это так болезненно для меня?». Задав себе эти вопросы, вновь очисти свое сознание от посторонних мыслей и жди, пока ответ не придет к тебе. Лишь зная ответ, ты сможешь разрушить этот барьер.

Я прикрыл глаза и попытался расслабиться. Смутное ощущение тревоги и скрытой опасности того, что я собираюсь сделать, долго не оставляли меня, не позволяя окончательно расслабиться. Я несколько раз выполнил руками жест истины, огромной как солнце, прося ее дать мне силы, и закончил двойным жестом спокойствия. Затем я вспомнил уже давно ставший привычным мне мыслеобраз спокойствия и тихой радости. Мягкие и успокаивающие потоки оргазмических ощущений начали омывать мое тело, исходя из основных дань-тяней и опускаясь вниз от внутренней улыбки. Мне стало так уютно и хорошо, что, кажется, на какое-то время я погрузился в сон или в полусон, из которого меня вырвал тихий глуховатый голос, звучащий в моей голове.

– Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня? – монотонно, как заезженная пластинка, повторял голос.

В первый момент я не сообразил, о чем идет речь. Сознание потихоньку просыпалось, и я понял, что эти вопросы велел мне задать Учитель, вспомнив то состояние, которое я пережил. Воспроизвести его оказалось нетрудно. Оно возникло само, сразу вслед за мыслью, и тошнота была так сильна, что мне пришлось снова приложить усилия, чтобы заглушить ее, доведя до чуть заметного, почти исчезающего уровня.

– Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня? – спросил я себя, вложив в эти вопросы всю свою концентрацию, а затем вновь расслабился, погружаясь в уютную колыбель безмятежного сна.

Дикий разрывающий душу крик заставил меня вскочить на ноги. Он был непрерывным, резко изменяющимся в высоте тона и модуляции. Никогда раньше я не слышал ничего подобного. Крик рвал мне душу и одновременно притягивал меня. Я вскочил на ноги и изо всех сил помчался в направлении, откуда он доносился.

Какая-то новая мысль неотступно преследовала меня на бегу, но я никак не мог ее ухватить. Что-то меня беспокоило. Я бежал, но не так, как обычно. Я продвигался вперед слишком медленно, тело казалось чужим и неуклюжим, шаги были слишком короткими, и иногда я с трудом сохранял равновесие. Я посмотрел вниз и увидел маленькие детские ноги в коротких черных шортах и стоптанных коричневых сандалиях на босу ногу.

Я завернул за угол двухэтажного желтого домика с облупившейся штукатуркой и оказался на заднем дворе. Зрелище, открывшееся мне, лишило меня возможности двигаться и даже говорить. На какое-то мгновенье все чувства замерли во мне. Потом мое тело содрогнулось, как от удара. Мне показалось, что какое-то чуждое и незнакомое существо проникло внутрь меня, в мой мозг, а в следующий момент я понял, что этим чуждым существом был я сам, в своем обычном сознании взрослого человека. Я вспомнил, что то, что я вижу, действительно произошло со мной в далеком прошлом, но до сих пор оставалось затерянным где-то на самых задворках памяти.

Я мог наблюдать всю картину как бы со стороны, одновременно чувствуя ужас, охвативший меня в трехлетнем возрасте при виде крупного рыжеватого кота с пустыми глазницами и вспоротым животом. С застывшим оскалом окровавленной пасти кот тихонько раскачивался на собственных кишках, завязанных узлом на ветке дерева.

Кричал второй кот, которого, как я понял, через несколько минут ожидала участь первого. Он извивался на земле со связанными лапами. Двое мальчишек лет двенадцати-тринадцати, вооруженные перочинными ножиками, сидели на корточках около него и с торжественной важностью разыгрывали непонятную мне ритуальную церемонию. Один из них был судья, другой – палач. Кота обвиняли в каких-то преступлениях, а потом мальчишки по очереди наносили ему неглубокие, но болезненные раны ножами, и отчаявшееся измученное животное заходилось в крике бессильной тоски и ярости.

Эта бессильная ярость кота передалась и мне. Я хотел что-то сделать, закричать, позвать на помощь, броситься на мальчишек и сделать с ними то же самое, что они делали с котом, но я был слишком мал, слаб и испуган. Я по-прежнему стоял неподвижно, почти не дыша, и увлеченные своим занятием мучители меня не замечали. Когда нож вонзился в глазницу кота, мне показалось, что это мои глаза протыкает его окровавленное лезвие, но по крайней мере я снова начал ощущать свое тело и наконец смог пошевелиться.

Я медленно повернулся и пошел прочь. Я больше не хотел думать о том, что произошло. Я все равно не смог бы ничего изменить. Но я твердо знал только одно – я должен стать настолько сильным, чтобы никто и никогда не смог творить при мне несправедливость. Этого я не допущу, и я никогда не допущу, чтобы слабое и безобидное существо сделалось моей жертвой.

Видение растаяло. Я открыл глаза и посмотрел на Учителя. Страх и тошнота исчезли. Осталось только усталое безразличие, подобное тому, что появляется после сильного нервного напряжения.

– Вот ты и осознал свой внутренний барьер, – сказал Ли. – Теперь все будет проще. Тебе осталось лишь его преодолеть.

– Для этого я должен убить котенка? – спросил я, взглянув на мешок с затихшим в нем зверьком.

Мысль о том, что я буду вынужден убить его, на сей раз не вызвала у меня никаких чувств. Это было бы просто действием, которое я вынужден совершить, еще одной из вещей, необходимых при обучении воинскому искусству.