Эрдейский поход - Руслан Мельников

Вот когтистая лапа подцепила плащ зазевавшегося дружинника и сдернула воина за стену, вниз, в кишмя кишащее...

Вот тварь ударила из бойницы – под шелом, под серебряную стрелку-наносник другого ратника. Когти вырвали нижнюю челюсть, окропив густые черные росплески красным.

Вот еще один воин, потерявший шлем, осел, роняя оружие. Сразу два упыря запрокинув несчастному голову, впились раненому в шею. Обе твари в великой жажде своей позабыли о бое и были немедленно изрублены. Но человеческая кровь уже хлестала разорванным горлом. И стекленели глаза поверженного бойца.

И на умирающего наваливались новые твари.

И алчущие пасти жадно слизывали теплую алую жидкость.

Нечисть неумолимо теснила людей. Брала напором, массой, числом. Оттирала от бойниц и крепостных зубцов. Норовила сбросить вниз – на камни межвратного прохода, на рычащего в бессильной ярости белого пса, на беснующихся коней, за которыми некому было следить, ибо уже все воины до последнего бились на стенах.

И перехлестывает, переваливается через заборало сплошная масса бледных, измазанных черной грязью и черной кровью тел.

И не успеваешь рубить и колоть. А снизу все лезут и лезут новые твари. А наверху – твари темного обиталища вперемешку с людьми. И беспощадная сеча, в которой одни секут мечами, другие – когтями, похожими на мечи.

Вот он, наиглавнейший, наиважнейший момент битвы! Упыри вконец обезумели от близости живой крови. Нечисть хваталась за серебрёные брони, сама цапала клинки, бросалась на губительный белый металл. Погибая, но сбивая с ног, вырывая оружие, наваливаясь сверху. Что ж, такое знакомо и человеку – так порой в запале боя хватаешь голой рукой отточенную сталь противника, не думая о боли. А то и кидаешься на эту сталь, не думая о смерти.

Глава 42

Возле Всеволода с криком, от которого душа так и норовит сверзнуться в пятки, упал еще один дружинник. Скосила беднягу, прикрывавшего спину воеводе, смертоносная пятерня кровопийцы. Подрубила ноги. Ударили аккурат под подол кольчуги и над коленом, над поножами. Когти рассекли мышцы и жилы, разорвали связки, разворотили кость. Опрокинули, скинули.

Пришлось биться и за себя, и за павшего, волчком вертясь на стене, с которой не капало уже – лилось сплошным потоком черное вперемешку с красным. Мечи обоерукого сотника так и плясали, так и сверкали в свете огней, рубя податливые белесые тела. По два-три зараз.

Но...

Не выстоять! Не выдержать!

Уже – нет. Никак уже. Невозможно. Не по силам человека это! Слишком много тварей закрепилось, уцепилось, вгрызлось в ряды дружинников на боевых площадках и заваленных трупами проходах, слишком много нечисти наползает по стенам снизу. Слишком долго идет бой. Слишком устали ратники. И сменить уставших некому.

И вдруг...

Грохот.

Треск.

Яркая вспышка.

Искры до небес...

Ох, не вовремя рушатся горящие перекрытия переходных галерей. И справа рушатся, и слева. И летит со стен пылающая кровля, сбивая, увлекая за собой преградные кострища, осыпая и освещая головнями нечисть внизу. И опадает в боковых проходах огненная стена. И нет больше на флангах надежного прикрытия. Нет непроходимого сплошного полымя...

И по красным угольям, по раскаленному, по трескавшемуся от жара камню, дико визжа от боли, уже надвигаются... орут, но приближаются-таки твари. С обеих сторон.

И – тошнотворная вонь горелой упыриной плоти.

И – все равно – ползет нечисть, ползет невзирая ни на что. И если доползет, если ударит еще и из внешних проходов... Тогда точно останется только одно: подороже продать свою жизнь.

Что ж, раз так – прощайте, друга. Не суждено, видать, русской сторожной дружине дойти до тевтонской крепости. А здесь, в унылом безлюдном городе сложить свои головы суждено. Знать – судьба такая...

Всеволод приготовился к смерти. Той полной, всеобъемлющей, всеохватывающей готовностью, которая не мешает сражаться и, сражаясь, – молиться. Не мешает, а лишь несет спокойствие и умиротворение душе. И гонит прочь любой страх, ибо бояться неизбежного – глупо.

Да, он уже был готов и уже собирался громко проститься с дружиной, когда услышал, различил в шуме боя этот звук...

Свист.

Знакомый. Но невозможный. Стремительно приближающийся.

Свистел, казалось, сам воздух.

Стрела?

Стрелы!!!

«Дружинники не могли!» – отрывисто пронеслось в голове, пока рассекал очередную тварь. Действительно, ведь не могли. Вся дружина, и шекелисы, и тевтонский рыцарь Конрад, и волох Бранко сцепились с ворогом в тесной вязкой рубке – лук некому, некогда и негде натягивать. К тому же стрелы-то летят не из крепости, а откуда-то из-за рва. К... в...

«К нам! – еще одна стремительная мысль – В нас!»

А стрел было много. Целый град их – длинных, белых, легких, оперенных, из тугих луков пущенных, обрушился... Нет, не на боевые площадки, где шел сейчас смертельный бой, где смешались воедино люди и нелюди, – ниже. На кишащую упырями узкую полоску земли между рвом и стеной. На сотрясающиеся ворота. На стены, облепленные нечистью.

Стрелы, пущенные залпом, – несколько десятков зараз!

И еще залп!

И снова!

Только истинные, непревзойденные мастера могли бить из луков так быстро и так метко.

С мокрым чавканьем наконечники входили в не защищенные броней бледнокожие тела. Пробивали насквозь податливую плоть иного мира. Звонко чиркали о камни, сухо стучали в дерево врат.

Самих стрелков видно не было. Но стрелы все сыпались и сыпались из темноты нескончаемым потоком. Не причиняя вреда защитникам маленькой крепостцы.

И десятками выкашивая штурмующих. Десятками? Да нет, счет уже, пожалуй, основательно перевалил за сотню.

Ох, не простые то были стрелы. Предсмертные вопли кровопийц извещали о том. Сбитые упыри истошно голосили, метались, падали. А упав – не поднимались более. Обычные стрелы так не могли. Хотя бы мизерная доля серебра, но имелась все же в наконечниках, дырявивших белесые тела.

Натиск нежити заметно ослабел. Ворвавшихся на стену упырей больше не подталкивали сзади, снизу. Зато под стеной быстро росла гора трупов.

Ладно... Всеволод тряхнул головой. Смертушка пусть пока обождет. Кто бы ни пришел сейчас на помощь его дружине, помощью этой следовало воспользоваться безотлагательно.

– Навались, други-и-и! – вместо прощальных слов взревел Всеволод. – Сбрасывай не-е-ечисть!

Загудели о воздух, зачавкали об упыриное мясо мечи, замелькали копейные наконечники. Забрызгала, полилась густая черная кровушка.

А стрелы все свистели. И ни одна не пролетала мимо цели. Причем некоторые лучники умудрялись насаживать на длинные древка по два-три упыря зараз.