Я был адъютантом Гитлера - Николаус Белов

В осуществлении своих планов Гитлер сбить себя с намеченного пути не позволил. Только действуя быстро, мог он достигнуть собственных целей без войны – так аргументировал фюрер предпринятые им шаги. Поэтому мы были ошеломлены, когда он дал указание Риббентропу начать политические переговоры с Литвой о возвращении Мемельской области. Кейтелю было поручено принять соответствующие подготовительные меры военного характера. Никаких трудностей не предвиделось. А потому Гитлер, даже не дождавшись результата переговоров, решил выйти в море вместе с военным флотом. 22 марта он отправился в Свинемюнде{151} на борту броненосца «Дойчланд». 23 марта мы на мемельском рейде перешли на торпедный катер и прибыли в Мемель на заранее подготовленное в порту празднование его освобождения. Все шло обычным порядком. Ликование было не очень-то велико, но все же впечатляло. Люди казались уверенными в себе и сердечными. Гитлер держался на удивление спокойно.

Польша

А тем временем в Берлине внешняя политика поднимала новую большую волну. В январе Риббентроп возобновил переговоры с Польшей и у него состоялся обстоятельный разговор с польским послом Липским по оставшимся висеть в воздухе вопросам. Поляк все еще находился в шоке от последних событий в Праге и Мемеле и лишь против своей воли выехал в Варшаву с предложениями Риббентропа. Из Лондона дошли известия о том, что поляки стараются получить от англичан заверения насчет более тесного контакта между обеими странами. Подробнее никто ничего об этом не знал, было известно только то, что в палате общин Чемберлен загадочно обмолвился о каких-то переговорах. По поведению Гитлера и Риббентропа можно было заметить: что-то шло не так, как им хотелось. Мы были удивлены тем, что, несмотря на это, Гитлер уехал на несколько дней в Мюнхен и Берхтесгаден: он захотел присутствовать на похоронах имперского фюрера медицины Вагнера.

Но до того состоялся разговор Гитлера с Браухичем. Инициатива исходила от последнего. Фюрер согласился с желанием командования сухопутных войск передислоцировать их части из Чехословакии в свои прежние гарнизоны. Гитлер переговорил с Браухичем и о политической обстановке. С Польшей надо выждать. Он не хочет решать вопрос о Данциге и коридоре с применением силы. Это только бросило бы поляков в объятия англичан.

30 марта Гитлер вернулся в Берлин и сразу же возобновил беседы с Риббентропом. В воздухе чувствовалась какая-то напряженность. Но обострения ситуации не ожидалось, ибо Геринг не был отозван из Сан-Ремо, где он безмятежно проводил свой отпуск. Это служило хорошим градусником политической погоды.

Спуск на воду «Тирпица»

Вечером 31 марта мы снова сели в спецпоезд, чтобы выехать в Вильгельмсхафен на спуск на воду второго крупного линкора. В пути Гитлер постоянно получал сведения о речи, произнесенной Чемберленом в этот день в палате общин. Ситуация была похожа на ту, что возникла полгода назад во время поездки фюрера в Саарбрюккен. Только теперь он не был так обескуражен ходом политического развития, как тогда. Риббентроп проинформировал его о том, что поляки наотрез отказались вести дальнейшие переговоры о возвращении Данцига в рейх и об экстерриториальной транспортной связи с Восточной Пруссией. Отсюда фюрер сделал вывод: поляки смогли занять такую упорную позицию, только получив твердое заверение англичан о проведении последними политики союза с ними. Речь Чемберлена подтвердила ему, что англичане явно дали полякам далеко идущие гарантии взаимопомощи. От запланированной речи Гитлера в Вильгельмсхафене мы не ждали теперь ничего хорошего.

Но поначалу программа шла, как было намечено: прибытие в военно-морской порт, присвоение линкору имени кайзеровского гросс-адмирала фон Тирпица{152} его дочерью фрау Хассель и спуск корабля со стапелей. В заключение Гитлер поднялся на борт линкора «Шарнгорст», где в присутствии всех адмиралов произвел Редера в гросс-адмиралы и вручил ему гросс-адмиральский жезл. После завтрака, данного в кают-компании «Шарнгорста» в кругу адмиралов, фюрер направился к городской ратуше, где экспромтом произнес прямо на площади темпераментную речь, почти полностью адресованную Англии. Он повторил свое притязание самому решать вопросы в собственном германском жизненном пространстве, не спрашивая на то разрешения где-либо и кого-либо. Свое предостережение насчет мировой опасности большевизма он связал с Испанией. После долгих боев, сказал фюрер, Франко удалось захватить Мадрид и спасти Испанию от «красных».

Ошеломленные открытым взрывом гнева Гитлера против Англии, мы сопроводили его на принадлежащий обществу «Сила благодаря радости»{153} туристический корабль «Роберт Лей». Гитлер принял приглашение руководителя «Германского трудового фронта» д-ра Лея совершить на нем трехдневную морскую прогулку. Никаких добрых воспоминаний у меня о ней не сохранилось. Настроение наше было испорчено виль-гельмсхафенской речью фюрера. Его привычка делать внешнюю политику своими внутриполитическими пропагандистскими речами достигла на сей раз высшей точки.

Гитлер получил от этого плавания много радости. Он непринужденно разговаривал с туристами. В открытом море была устроена встреча с линкором «Шарнгорст», который после орудийного салюта проследовал с выстроившейся на палубе командой мимо «Роберта Лея». Посещение острова Гельголанд на второй день послужило еще одним развлечением. Поскольку морское путешествие всем очень понравилось, фюрер велел продлить его еще на день. Для отпускников оно стало большим событием, о чем можно было слышать повсюду. Оценивая заслуги д-ра Лея, Гитлер отметил, что «Германский трудовой фронт» является для немецких рабочих гораздо большим социальным делом, чем это имеет место в какой-либо другой стране земного шара.

Впечатления от этого организованного «Силой благодаря радости» морского путешествия показали мне, в какой мере были осуществлены социальные представления Гитлера и насколько рабочие были ему за это признательны. В их высказываниях преобладали доверие к фюреру и вера в его руководство.

Впечатления Гитлера от этого путешествия повлияли и на ход его мыслей. Во время железнодорожной поездки из Гамбурга в Берлин 4 апреля он говорил, что именно от таких людей черпает силу и мужество для руководства немецким народом и нет для него задачи более прекрасной, чем трудиться во имя народного блага. Как и многие другие, я думал тогда, что в данном случае можно было говорить о демократическом образе мыслей: от имени народа и во имя народа. Но Гитлер ограничивал действующие при демократии принципы «равенства и свободы» для всех граждан, распространяя их лишь на тех людей, которым благоволил», а именно – на приверженцев своих национал-социалистических идей. При его режиме они, естественно, чувствовали себя в своих свободах ничем не стесненными.