Дикая стая - Эльмира Нетесова

Стас далеко не сразу разрешил инспектору войти в кабинет. Перед ним лежали кучи бумаг, с которыми работал с самого утра. Рогачев выглядел уставшим. Он предложил Гоше присесть напротив и сразу предупредил, что времени у него совсем мало.

— Я не часто отрываю и не по мелочам. Не было бы нужды, и сегодня не появился бы здесь, — буркнул поселенец глухо и спросил, — куда в эту зиму пошлете работать?

— А чем тебе твоя работа не подходит? — удивился Стас.

— Она закончилась. Нерест прошел, — развел руками Гоша.

— А отчет кто составит? Обо всем написать надо. Я за тебя не буду делать, своих забот хватает.

— Ну, хорошо! В неделю уложусь, а дальше?

— Звони в Октябрьский своем у начальству. Кому подчиняешься — те и командуют! Я тебе — не указ. Что еще тебя грызет?

— Хочу спросить, где Сазоновы нынче?

— В Тиличикской зоне вместе с другими поселковыми сроки отбывают. Тебе это известно. Почему спрашиваешь?

— Я слышал, что они в Кихчике. Весь Усть-Большерецк о том говорит, — ответил Гоша не сморгнув.

— Говорят, в Москве кур доят, а пошли и сисек не нашли! — ответил раздраженно начальник милиции и добавил, — в Тиличиках всем работы хватит, а Ких- чик вовсе опустел. Что им там делать? Лишь пограничники служат, и никто без их разрешения не может там появиться, тем более судимые. Тебя специально кто-то заводит и настраивает против нас, провоцируют ссору, скандал. Теперь это многим на руку. Авось, потеряем терпение, избавимся друг от друга. Глядишь, следующий год без инспектора оставят дышать. Вот раздолье настанет! Им плевать, какие средства, важен результат. Тебя хотят выдавить из поселка.

— Так путина кончается. Я уже неделю не мотаюсь ночами по Широкой!

— А следующий год? Или на этом дне вся жизнь закончилась? Они на будущее хотят избавиться от тебя, навсегда, без возврата! Ты понял? — спросил Рогачев Гошу.

— Стас, я устал от них! Ну, ладно, я — такой козел, а Егора, Яшку тоже достают! Все им мало. Дал Свиридовой несколько рыбин, ведь председателем исполкома столько лет баба отработала, на другой день средь улицы чуть в клочья ни порвали поселковые бабки, мол, чем она лучше нас? Иль в полюбовниках приклеился у нее?

Рогачев, словно проснувшись, расхохотался:

— Ну, старые клячи! Уже лебеда на всех местах опала, а они еще бесятся, кикиморы! Куда им до Свиридовой? Эта женщина — умница! Таких, как она,

хоть с фонарем среди дня ищи, вторую не найдешь! При ней в поселке жизнь была иной. Снабжение и дороги — на высоте, о безработице не знали. А что теперь? Эх-х, Гоша, да я из своих запасов с нею поделюсь, только бы жила она подольше! — вздохнул тяжко. — А что устал, куда деваться? Все мы вымотались за лето. Трудным оно было. Хорошо, что живы, не уложили никого из нас, хотя попыток было очень много!

— Чудом дожили, но это на пределе. Поверишь, в зоне так не доставалось, как здесь! — согласился Гоша.

— Ты на зону лыжи навострил? — удивился Стас.

— Нет! Теперь уж нет!

— Ну, то-то! А то уж я подумал, что у кого-то из нас «крыша едет», — теплел Рогачев.

— Стас, у меня еще один вопрос, — покраснел Георгий.

Рогачев, приметив, разулыбался:

— Выкладывай! Какая заноза у тебя завелась?

— Понимаешь, семья у меня состоялась, — начал сбивчиво поселенец.

— Уж не с Анной ли? — спросил Рогачев участливо.

— С нею. Уже живем одним домом.

— И как тебе удалось уговорить ее? К этой женщине многие приходили с предложением. Всем она отказала. Не согласилась. А тут на поселенца решилась! Ну, и дела! — качал головой удивленно. — А как с пацаном у тебя? Склеилось?

— Он раньше бабы признал меня. Теперь поехал в Питер. Обещал писать нам, просил не бросать мать.

— Деловой мужик, — заметил Стас.

— Он мне летом помогал, ездил частенько со мною…

— Сам смотри. Одно скажу: нет доли горше, чем участь отчима. Тебя всегда станут сравнивать с тем, первым. И каким бы ни был при жизни, мертвый будет лучше. Я уже знаю такие примеры, потому не советую с этим спешить. Осмотрись, приглядись, пусть хоть год пройдет. Куда с росписью спешить? Пусть все притрется. Когда поймешь, что она твоя, тогда и распишешься. Не пори горячку раньше времени. Здесь не опоздаешь. Но то лишь мой совет, а поступай, как сам захочешь. Кстати, ты видел, как отремонтировали твой дом?

— Нет. Я там давно не был, — признался Гоша.

— А зря! Стоит навестить. Его уже кирпичом обложили со всех сторон. Крышу заменили, покрыли шифером. Внутри не узнать ничего. Объединили Бондаревскую и твою квартиры. Получилось здорово! Одна большая комната, а еще столовая и кухня. В третью вход изнутри. Там рабочий кабинет с телефоном, с розетками. Даже сортир появился. Воду провели в дом, но отопление печное. Единственное неудобство осталось. Зато бараком никто не назовет, язык не повернется. Я сам все видел. Полы перестелены, потолок заменили. Стены и те оббили вагонкой, окна новые и двери. Теперь, чтобы из комнаты в комнату докричаться, хорошую глотку надо иметь.

— Нужно глянуть, — согласился поселенец.

— Нам еще инспектора посылают на постоянную работу. Тому, как понимаю, всю нашу Белую отдадут. Там работы — прорва, а кабинет — один на двоих, — поделился Стас.

— Кто этот второй?

— Понятия не имею.

— Когда его пришлют?

— Не раньше весны.

— Нужно самому съездить в Октябрьский, — задумчиво сказал Гоша.

— Ты сначала сделай отчеты за лето, а уж когда их повезешь, там все узнаешь.

— До того времени река замерзнет. Как я туда доберусь на лодке?

— На машине подвезем. Мы туда каждую неделю мотаемся. Проблем не будет, — успокоил Стас Корнеева.

Гоша вышел из милиции, улыбаясь. Он выяснил все, что хотел.

Прямиком пошел к бараку, решив глянуть, что сообразили из его хижины строители?

То, что он увидел, не просто удивило, а обескуражило. На месте раскоряченного барака стоял щеголеватый подтянутый дом со двором, огороженным невысоким штакетом, над крыльцом — навес. Ступени, перила и площадка крыльца аккуратно покрашены.

Гошка с трепетом открывает замок, входит в коридор и, оглядевшись, оробел, спешно разулся. Еще бы! Полы сверкают как зеркало, глядя в них, можно бриться.

«Видать, уважают меня, коль так старались!» — подумал про себя поселенец не без гордости и пошел по комнатам, немея от восторга. Оно и было, от чего оробеть. Все стены комнат оббиты вагонкой. Отшлифованная, отлакированная, она сверкала и, казалось, грела своим теплом даже на расстоянии. Пол под ногами не скрипел как раньше, ничего не сыпалось с потолка.

Человек подошел к окну, выглянул в него. Возле колодца две старые бабки о чем-то спорили. Гоша не услышал ни одного слова. Он даже не поверил самому себе и лишь когда открыл форточку, до него долетело:

— Во и я брешу, что мы тута все жизни прозаложили государству, а мне печку не могут в третью зиму отремонтировать. В дыму вся изба прокоптилась как холера, а ентому тюремщику хоромы сообразили. Все новехонькое, словно с иголочки! А спроси, за что?

— Начальству жопу лизал исправно. Он же — инспектор! Нам не дозволял ловить рыбу, а им сколько хочешь бери! Не воспрещал. Я тоже седьмой год про свою крышу прошу, никто не хочет слышать. А чем мы хуже поселенца? Всю жизнь робили не покладая рук. А теперь не допросимся.