Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля - Макс Фрай

От шума проснулась Сашенька, зашлась требовательным плачем, и несчастной матери пришлось оставить свои бесплодные усилия, чтобы поднести к груди другого своего, живого и нуждающегося в пище ребенка. Накормив и уложив дочку, Ванда вышла из комнаты, осторожно притворила за собой дверь, добрела до комнаты мужа и только там, внезапно лишившись последних сил, упала на колени перед его кроватью и неутешно разрыдалась.

Дмитрий Алексеевич, уже некоторое время не спавший, понял все мгновенно.

- Сашу, сыночка, Бог прибрал, - вымолвил он и, не имея сил обнять жену, постарался хоть голосом высказать ей все свое сочувствие и ласку: - Горе, родная, горе...

- Я, я недоглядела! - выкрикнула Ванда полубезумно. - Проспала! А он в это время...

- Не терзай себя, не вини. Слабенький Саша был, Станислава-то мне рассказывала, как роды у тебя принимала, а он и кричать не хотел, кой-как задышать заставили. Не спасла бы ты его, хоть все ночи напролет над ним стой. Словно затем и явился на свет, чтобы на родителей взглянуть да крещение принять...

Мать рыдала, да и по щекам отца катились невидимые в темноте слезы, которые параличный не мог даже смахнуть.

Наконец Дмитрий Алексеевич сдавленно произнес:

- Призвал к себе Господь невинную душу, веселится сейчас сыночек наш в раю. А ведь у нас теперь и иная беда. Не сегодня-завтра помру я, и останетесь вы с Сашенькой горькими сиротками, без денег, без пристанища. Уж я-то Семку знаю: враз за долги дом продаст, да и не нужны ему такие хоромы, а вас - на улицу. Куда пойдете, чем жить будете?

- К сестре уеду. - Ванда выпрямилась, и ее мокрое лицо блеснуло в заоконном отсвете уличного фонаря.

- Эва! Станислава-то твоя безмужняя, у чужих людей комнатку снимает, - пустят ли они еще и тебя с младенцем? Да и с деньгами... Кой-что я, конечно, после отца наработал, так ведь у хорошего купца капитал не в мошне лежит. В товаре-то деньги мои, а товар только по весне прибудет, боюсь, не доживу... Без меня не шибко расторгуешься, лавки ведь тоже Семену отойдут.

- Что же делать? Судьба!

- А судьба тоже в человеческих руках. Вот что, жена, ты хоть бей меня, хоть кричи, но только я уж не первый день думаю, как быть, если Саша преставится. А вчера, как услышал я про киргизку, что ты подобрала, так мне все ясно стало. Слушай...

Купец зашептал прерывающимся голосом, но твердо, а его жена охала, негодовала, сникала, бурно возмущалась и вновь затихала. И текли, текли по лицам обоих слезы...

- В общем, сговорились они смерть сына ото всех скрыть, - говорил Остомыслов, временами отхлебывая чай из чашки. - Дочку мальчиком одеть, волосы ей стричь, как отрастать будут, а если к доктору - так только к верному человеку, есть у Станиславы такой. Дитя-то еще неразумное, неловкости не почувствует, оттого что ее в мужском роде зовут, а постарше станет - и поговорить можно, объяснить все, словом заручиться...

- Но как же мертвый младенец? Неужели родное дитя в степи закопали?

- Нет, такой грех на себя брать не стали, обошлись. Случай помог. Я ведь не поленился, съездил в тот аул под Илийском, откуда Алтын прибрела, нашел там бабку, которая ее хорошо помнит. И сказала мне она, что у Алтын детей отродясь не было. Как же так, говорю, ее ж все со свертком, в тряпки замотанным, в руках видели, - ну в точности младенец! И знаете, что в том свертке было? Домбра!

- Домра? - переспросил Евгений Андреевич.

- Нет, домбра. Тоже музыкальный инструмент, только нашей домры подлиннее, поуже, и струн поменьше. Знаменитый певец, оказывается, у этой киргизки отец был, так она все бросила, а с домброй его расставаться не захотела. Или, может, продать думала? Ну да неважно. Главное, что все этот сверток за ребенка приняли. Вот под видом киргизкиного-то младенца и похоронили Александра Дмитриевича.

- А как же дядя, он ведь отпевал, как же русского от киргиза не отличил?

- Думаю, отец Анатолий и не вглядывался. Волосики у покойника темные были, глазки закрыты, личико посинело... М-да... - Начальник полиции отставил чашку и потянулся за новой папироской:

- А дочку они за слепую выдали, чтобы был предлог ей из комнат на люди не появляться, иначе рано или поздно заметили бы, что сестра с братом - все порознь, вместе ни в церкви, ни в гостях не увидишь. Я ведь и в Акмолинске побывал, встречался с доктором, что ее лечил, сестриным знакомым. Никакой он не окулист, обычный детский врач. Тот, правда, крепко заперся: знать ничего не знаю, была слепая, стала зрячая. Ну, думаю, у них там со Станиславой свои шуры-муры...

- Так, значит, оттого Ванда сына в гимназию отдавать и не хотела? Ну да, там бы быстро все прояснилось... - задумчиво проговорил Воздвиженский. - Но как же они собирались дальше? А если б дядька-пьяница еще двадцать лет прожил? Неужели ради денег были готовы всей жизнью девушки пожертвовать?!

- Ну зачем же? - усмехнулся Остомыслов. - Через годик-другой стал бы этот мнимый Александр постарше, так они бы очень просто его отъезд разыграли. Или в Санкт-Петербуржский университет уехал учиться, или на Камчатку подался новую концессию открывать, - пойди проверь. А тут фортуна: дядя умер! Вроде уже и неважно стало, сгинул Александр или странствует где-то. Вот девица и поспешила прозреть, думаю, и девяти дней-то с трудом дождалась!

Долгожданная разгадка тайны была перед ним, но вместо облегчения душу Евгения Андреевича теснили печаль и жалость.

- Несчастные женщины! - едва выдавил он. - Столько лет лгать, притворяться, жить в страхе ежеминутного разоблачения... А ведь хороший адвокат в два счета доказал бы, что наследование обратной силы не имеет, а значит, все имущество покойного купца отошло к Александру при его рождении, а по смерти ему законным порядком унаследовали уже родители, и дядя тут вовсе ни при чем!

- И-и, сударь! - протянул Остомыслов. - Да где же его взять в нашей провинции, адвоката-то хорошего?! Вот и мне такая простая мысль даже в голову не пришла! А ведь, кажется, день изо дня с законом дело имею!

- И что же теперь? - дрогнувшим голосом поинтересовался Воздвиженский. - Арестуете вы их? Обман, подлог документов...

- Ну, положим, всех документов - аттестат гимназический... Да и с доказательствами туго. Врач упирается, старая киргизка для суда и вовсе не свидетель, а кто в гробу на кладбище лежит, уж и не опознаешь. Так что мой живописный рассказ о том, как молодой человек, войдя в дом, живо переоделся девицей и превратился в собственную сестру, разве что судью посмешит. Да и кому от такого суда радость и облегчение?

Ливень меж тем стих, и тучи расползлись в стороны, выпуская солнце, которое тут же принялось нестерпимым сиянием сушить мокрые дороги и деревья. Захлопали, открываясь, окна в домах, и терпкий запах влажной зелени поплыл над городом. Скоро, скоро покажутся на улицах и жители, и среди них - наверняка! - девица Александра, истомившаяся за много лет добровольного заключения и одиночества.