Последний автобус домой - Лия Флеминг

– Ладошки, коленочки и бум-бум-шлеп, – напевала она, обращаясь к своему животу.

Заведующая посоветовала ей принять рыбий жир – дескать, он поспособствует ускорению событий. Пить эту гадость оказалось гораздо противней, чем все неприятное от прочих сопутствующих обстоятельств, вместе взятое. Но и это она преодолела, а схватки все не начинались.

– Боюсь, тебе надо вернуться в роддом. У тебя отошли воды, это опасно, можешь подхватить инфекцию. Они сделают стимулирование, если процесс не пойдет сам.

И вот она снова в «Скорой», скрючившись в каталке, как инвалид. Ужасно приспичило в туалет. Потом ее переложили в кресло вроде зубоврачебного, ноги закрепили в специальных стременах, и тут она обнаружила толпу студентов гинекологического отделения, рассматривающих ее с интересом, словно насекомое.

Вдруг, к своему ужасу, среди халатов и масок она увидела знакомое лицо и мгновенно отвернулась, ощутив дикий стыд. Пол Джервис. Он во все глаза смотрел на нее. Конни вся сжалась. И вдруг заорала:

– Да что же этот маленький крокодил никак не вылезает?!

Франтоватый невысокий мужчина с гвоздикой в петличке – по всей видимости, консультант – наклонился к ней.

– Поставьте матери капельницу, – распорядился он и кивнул головой Полу.

Тот принялся нащупывать вену в руке. Не попав с одного раза, он покраснел:

– Простите… Я сейчас еще раз попробую.

– Ничего страшного. Вы же должны на ком-то учиться, – отозвалась она. А что еще им оставалось? Только сделать вид, что они незнакомы.

Через полчаса она уже всей душой жалела, что так торопила роды. И всячески избегала встречаться с Полом глазами. Все это было похоже на кошмарный сон. Это ж надо, чтобы из всех больниц северной Англии он очутился именно здесь!

Она, конечно, читала разные справочники и слушала рассказы девчонок о страшной боли, через которую они прошли, но все равно оказалась совсем не готова к схваткам, скручивавшим ее волнами. Она звала маму на давно забытом и вдруг всплывшем в сознании греческом языке, орала, ругалась на чем свет стоит, пока наконец кто-то не сжалился над ней и не уколол ей что-то в бедро. Сознание куда-то уплыло.

Потом все началось снова, и она попыталась как-то контролировать наступление новой жгучей боли. Когда начался этап потуг, ее положили на спину.

– Почему же я должна выталкивать его против закона тяготения? – выдохнула она.

– А чтобы мы смогли подхватить маленького чертенка, не напрягая спины, – ответила веселая акушерка. – Теперь уже недолго осталось.

Акушерка соврала, и Конни начала уставать. Пришел врач с лампой, прикрепленной к его голове, поискал ножницы, а Конни все никак не могла отделаться от той дурацкой навязчивой мелодии. Она тихо бормотала ее, стараясь забыть, что над ней наклоняется Пол и пытается приободрить ее, помочь и вообще вот-вот примет ее ребенка.

– Только надрез, – сказала акушерка, и Конни подумала о бедняге Эвелин и ее швах. А она-то еще смеялась и так торопилась! Потом вдруг внезапно накатила еще одна волна, и все закончилось. Все затихли, а Пол поднял на руки ребенка, поднес к ее лицу и сказал:

– Девочка!

Конни увидела крошечное создание, постепенно превращающееся из лилового в розового, с рыжим пушком на голове, а потом его завернули в полотенце и унесли.

– Что случилось? Почему вы забираете ребенка? Пол, пожалуйста! Дайте мне моего ребенка! – истошно закричала Конни. – Дайте ребенка!

Акушерка, державшая сверток, остановилась в дверях и обернулась к доктору.

– Мы должны забрать его у нее, – шепотом пояснила она ему.

– Вы уверены? – услыхала Конни голос Пола. – Она подписала бумаги об этом?

Кто-то принес ее медкарту, пошло какое-то обсуждение. Конни лежала без сил. Но она должна вернуть ребенка. Ведь ничего еще не решено. Как они могут вот так забирать только что родившегося ребенка от матери?

– Пожалуйста, оставьте мне моего ребенка!

Из коридора снова донеслись какие-то споры, а потом в дверях возник Пол с ребенком на руках. Он улыбался.

– Они перепутали мать.

Конни потрогала крохотные пальчики, пухленькие щечки и полюбила. «И это я вырастила в своем животе! Как же она прекрасна», – вздохнула Конни.

«Цвета моей любви тебе дарю…»

Внезапно ее пронзила страшная мысль. А что она собирается теперь делать? Ее перевезли на каталке в послеродовое отделение, медсестры вели себя очень грубо, бесцеремонно. Ведь на ее бумагах было начертано «Н», то есть «не замужем», и это прочли все.

Она попыталась кормить грудью, но медсестра сунула ей в руку бутылочку:

– Не начинай то, что не закончишь!

Конни судорожно принялась искать какие-то аргументы, чтобы возразить. Соседки же по палате решили, что она хочет отдать ребенка, и смотрели на нее с презрением.

Она все же попыталась кормить малышку сама, но была так напряжена и неумела, что ничего не получилось. Никто не хотел ей помочь, подсказать, но она все равно решила не оставлять попыток. Ребенок сражался с соском, не мог правильно его захватить. Ну почему же у Эвелин и Джой это получилось так запросто, а у нее никак не идет? Неужели и ребенок ее отвергает? Она так наревелась, что наконец сдалась, взяла бутылочку, и ребенок проглотил ее, словно голодный волчонок.

Хуже всего оказались часы, когда пускали посетителей. На цыпочках приходили мужья, охапками таща цветы и подарки. Соседки дни напролет готовились к приходу семьи, прихорашиваясь, насколько это было возможно. Конни делала вид, что все это ее ничуть не занимает, отгораживалась ширмочкой и погружалась в томик Джордж Эллиотт, чтобы не видеть, как счастливые семьи радуются своим новорожденным. Она написала Диане, сообщила новости и в ответ получила большую красивую открытку, в которой Диана обещала скоро ее навестить.

Конни хотела все время держать малышку при себе, но им приносили детей лишь на кормление. Страстно скучая по ней, желая ощущать ее тепло, ее запах, она нарушила все запреты, и в результате медсестры отобрали у нее колыбельку, сказав, что она испортит ребенка.

И они встречались только на время кормления. День превратился в ожидание кормления, смену подгузников – и все остальное. Соседки занимались своими персонами, потихоньку выскальзывали из палаты купить сигарет, без разрешения прогуливались по коридорам. Конни страстно желала, чтобы это время здесь никогда не кончалось, но вскоре к ней наведался пастор из приюта «Грин-энд», преподобный Терри Андертон, чтобы обсудить с ней удочерение.

– Давайте помолимся вместе? – предложил он, когда она ответила, что еще не готова принять решение. Он казался довольно милым для духовного лица, уши у него выдавались, как ручки кувшина. Конни постаралась сосредоточиться на этом забавном несовершенстве, чтобы отвлечься от того, что он говорил.

– Я гречанка, православная, – ответила она, надеясь, что это его отпугнет и он уйдет.

– Бог слышит нас на любом языке, – улыбнулся он, но не настаивал. В конце концов Конни заслужила отсрочку.

Когда они с малышкой вернулись обратно в приют, в нем все переменилось. Поступили новые будущие мамочки, места всем едва хватало. Мисс Уиллоу саркастически заметила, что это все поп-певцы виноваты: легкомысленные девицы теряют от них голову и оказываются легкой добычей.

Бросив взгляд на девочку Конни, она спросила:

– Как ты пока ее называешь?

Для драгоценного малыша у Конни было только одно имя:

– Анастасия… В честь ее бабушки. Это традиция, – гордо ответила она.

– Ничего себе имечко для такой букашечки, – ответила мисс Уиллоу.

– Я думаю, это очень красивое имя, – послышался голос Джун. Та поспешила вмешаться, увидев выражение лица Конни.

– Так звали мою мать, а до нее так звали ее бабушку. Может быть, сокращенно мы будем называть ее Анной, – пояснила Конни. Сердце ее вдруг заныло: а вдруг это будет не она, вдруг короткое уменьшительное имя будет давать не она?

За Джун приехали родители. Они написали ей, сказали, что все ей прощают. Джун скакала от радости, и Конни почувствовала укол зависти. Наверное, мама поступила бы так же, но вот о других своих близких Конни не могла сказать того же. Даже Диана не приехала ее навестить. Она была совсем одна.

Шейла уехала домой без Лоррейн. Мать ее ни за что не уступала и пообещала, что если дочь заявится с ребенком, то она выставит ее на улицу. Когда жених приехал ее забирать, прощание было ужасным. Шейла в последний раз съездила в Лидс с малышкой и вернулась одна в полном отчаянии. Как может мать так поступать со своим ребенком? То, как к Шейле отнеслись ее самые близкие люди, наглядно демонстрировало Конни, какое отношение ожидает ее дома – что значит быть незамужней матерью.

Конни тянулась к своей дочке, старалась не отпускать ее от себя и мучительно соображала, что же ей теперь делать. Она должна как-то распорядиться своими отличными отметками за экзамены, это ее долг перед семьей. Но Анастасия на первом месте. У нее, у этого ясноглазого прекрасного создания всё должно быть самое лучшее. У нее должен быть прелестный уютный дом, хорошее образование, два родителя, которые будут нежно ее любить. Не должно быть рядом с ней измотанных, озлобленных, обиженных на весь мир людей…