Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана - Виктор Носатов

Внизу, в узком каменистом русле бесновалась горная речушка, но нам ее шум не мешал, напротив, он позволял говорить открыто, не боясь, что кто-то может подслушать и донести до ушей хозяина наши мысли и чаяния.

Я не знаю, почему именно мне поведал Ислам свои перипетии судьбы. Прошло уже немало времени, но я помню его рассказ так, словно услышал его вчера. Наверное потому, что жизненные пути наши во многом схожи. Сахиб грустно улыбнулся и морщины на его обветренном лице лучами собрались вокруг глаз.

Как я не отговаривал Ислама, он, не слушая меня, намеревался вместе с другими батраками поговорить обо мне с хозяином.

— Пойду, пока еще не все заснули, может быть вместе придумаем, как тебе помочь. А ты погуляй пока, зайдешь в сарай по моему знаку, — и Ислам торопливо зашагал к кошаре.

Прошло немного времени, и вот на пороге показалась знакомая фигура моего нового друга. Я поспешил ему навстречу.

— Они как трусливые собаки шарахнулись от моего предложения потребовать от хозяина справедливости. Ну что же, попытаюсь переговорить с ним сам.

На следующий день я узнал, что хозяйские нукеры избили Ислама и бросили его в зиндан — глубокую яму, в которую сажали провинившихся батраков. Когда мне удалось прорваться к хозяйской тюрьме, там уже было пусто. Охранник, получив несколько мелких монет, под большим секретом сказал, что приезжали жандармы, которые и забрали Ислама с собой. Прошел год, но об Исламе не было ни слуху, ни духу. Хозяин все больше и больше увеличивал время работы. Кормить стали хуже. Но я работал, ведь жаловаться на хозяина было некому. Оставалось туже подтягивать шаровары и снова идти на работу, к вечеру только и оставалось сил, чтобы добраться до лежанки.

Иногда мне казалось, что не выдержу этого ада, но в такие минуты я вспоминал свой далекий дом, блестящие голодным блеском глаза малышей. И тогда я снова бросался в водоворот трудовых будней, превращая свой пот и мелкое серебро.

Я часто вспоминал своего бесстрашного друга. Несколько раз пытался навести о нем справки, но все безрезультатно. Однажды байские нукеры дали мне понять, что если я не перестану, задавать свои вопросы, то меня постигнет участь Ислама.

Заканчивался второй год моего пребывания на чужбине. Урожай у хозяина был особенно богат, взгляд батраков радовала тучная нива. Все ждали хозяйской щедрости в конце уборки и потому работали усердней, чем обычно. Но не тут-то было. Когда мы толпой ввалились на хозяйское подворье, чтобы еще раз усладить слух богатея поздравлениями в честь окончания жатвы и получить заработанные деньги, еще больше располневший хозяин обозвал нас драными попрошайками и заплатил меньше, чем обычно.

Это переполнило чашу нашего терпения. Наступила зловещая тишина. Казалось, что еще мгновение и от богатея и его хором ничего не останется. Лицо хозяина медленно наливалось кровью, глаза от бешенства сошлись в линию. Но это продолжалось лишь мгновение. Внезапно он льстиво улыбнулся и, словно ничего и не было, сказал, что он пошутил и сейчас же прикажет управляющему выдать недостающие деньги.

Батраки, еще минуту назад, готовые разодрать обидчика, удовлетворенно зацокали языками. Воздав руки к небу, они благодарили за помощь аллаха. Но лишь только тяжелые ворота захлопнулись за последним батраком, из-за дувала послышались проклятия и угрозы в адрес посмевших взбунтоваться дехкан.

Среди ночи в барак, где мы размещались, ворвались хозяйские нукеры с тремя жандармами и пинками начали выталкивать всех на улицу. Отобрав несколько, по мнению богатея наиболее строптивых батраков, они поволокли их к машине, по пути избивая прикладами винтовок. Оставшимся, в том числе и мне, досталось несчетное количество ударов плетью.

Утро нового дня встретил сквозь кровавую пелену, устилающую глаза. Удар озверевшего нукера плеткой со свинцовым вкраплением на конце, пришелся по щеке, да так навечно и остался, — Сахиб показал мне чуть заметный рубец, пересекающий правую сторону щеки, и сдерживая, закипающую в груди ярость, продолжал:

— Спина от побоев горела адским огнем, так что не возможно было повернуться. Вокруг слышались стоны и проклятия. Кое как, помогая друг другу, мы добрались до речушки, обмылись там. Подкрепившись, чем бог послал, молча разошлись в разные стороны, даже не попрощавшись.

Я много думал о том, что с нами произошло. Будь с нами Ислам, этой расправы бы не было.

В межсезонье очень трудно найти работу, поэтому мне долго пришлось скитаться, прежде чем после продолжительных переговоров, нанялся грузчиком к одному достопочтенному духанщику. Несмотря на то, что лавка его ломилась от товаров, ходил он в засаленном пиджачке и потрепанных шароварах. Больше всего любил духанщик, после закрытия лавки, пересчитывать свою выручку. Казалось, что он колдует, перебирая столбики серебряных монет, о чем-то бормоча себе под нос. Если мне по надобности случалось зайти в этот момент к нему в каморку, то старик, недовольно косясь на меня, в одно мгновение сгребал деньги, после чего зло кричал, чтобы я убирался прочь.

Ворочая мешки с товаром, или делая любую другую работу, я ни на минуту не забывал, что с наступлением весны надо отправляться домой.

Через местечко, где торговал приютивший меня духанщик, частенько проходили дальние караваны, и я лелеял надежду уйти с одним из них…

Внезапно послышался топот бегущего человека, и вскоре из-за тополиных зарослей показался связной.

— Товарищ капитан, — обратился он ко мне, — через десять минут выступаем.

Мы быстро встали и торопливо направились к ожившей вдруг колонне.

Заняв место в машине, и нацепив шлемофон, я стал напряженно слушать эфир. В наушниках стояла мертвая тишина.

— Сахиб. Чем же кончились твои скитания, — сняв бесполезный шлемофон, с любопытством спросил я.

— Все, о чем я мечтал, свершилось намного быстрее, чем я ожидал. Очередной караван, который привез партию товаров для моего хозяина, расположился на ночлег рядом с духанами, прямо на базарной площади. Хозяин послал меня к караван-баши, чтобы я пригласил его к нему в гости. На улице уже смеркалось. Чтобы добраться до каравана, необходимо было преодолеть заграждение из сваленных, как попало, тюков. Перелезая через один из них, я обо что-то споткнулся, и растянулся во весь рост в пыли. Тут же услышал чертыханье разбуженного мной человека. Уж очень знакомым показался мне его голос. Когда я встал, отряхиваясь от пыли, глазам своим не поверил. Передо мной стоял, как ни в чем не бывало, Ислам. Позабыв обо всем на свете, мы проговорили с ним вою ночь. Особенно поразил его мой рассказ о лицемерии и жестокости богатея. Он долго возмущался, назвал нас безмозглыми баранами, кем-то еще, но мне не было обидно, я понимал, что в словах Ислама, правда. Потом друг сообщил мне, что его караван скоро должен идти в Кабул и, что путь его будет проходить через приграничный городок, ставшей колыбелью нашей искренней дружбы и печальной разлуки.

Мы решили с этим караваном добраться до первого афганского селения, а там видно будет, что делать дальше.

Как духанщик не упрашивали меня остаться, я был непреклонен. Не хотелось снова расставаться с человеком, ставшим мне родным. Да и до весны здесь много не заработаешь, больше проешь. А дома так ждут денег. От них зависела, может быть, жизнь всей семьи.

В знакомый нам городишко караван пришел под вечер. Узнав, что караван-баши направился к жандармскому начальнику, чтобы побыстрее покончить с формальностями и договориться о переходе границы на раннее утро следующего дня, мы с Исламом решили навестить нашего бывшего хозяина.

Злоба и ненависть клокотали в душе каждого из нас, когда мы подошли к высокому дувалу, ограждавшему байскую усадьбу. Молча перелезли через забор в месте хозяйских достроек и в нескольких местах подожгли скирду иссушенной летним зноем соломы. Огонь медленно набирал силу, казалось, что вот-вот он потухнет, но вдруг налетел воздушный шквал, и притаившееся пламя взметнулось огромным столбом ввысь, рассыпая по двору искры. Сразу же занялись деревянные постройки, окружающие роскошный дом богатея, и, наконец, лавина огня захлестнула все, что могло гореть.

Мы были уже далеко от места пожарища, когда толпы напуганных заревом людей кинулись к усадьбе, стремясь, если и не тушить, то хотя бы не упустить этого страшного, но любопытного зрелища.

В ту ночь я наконец-то выбрал свой путь в жизни и навсегда распрощался со своей истерзанной юностью… — он хотел добавить еще что-то, но прозвучала команда:

— Вперед!

Начался самый трудный участок рейда. Скалистые ущелья встретили нас напряженной тишиной. От этого создалось впечатление, что горы присматриваются к нам, прежде чем показать все свои тайны. Колонна, пыля и отфыркиваясь бензиновым чадом, неудержимым потоком шла вперед. И столько в ней было достоинства и грозной силы, что горы удовлетворенные видом ощетинившегося монстра, раздались вширь, открывая взору людей янтарную от бушующей зелени долину. Закрытая для всех ветров низина благоухала всеми ароматами весны. В отличие от пустынных каменистых склонов, дышащих зноем и безмолвием, здесь все жило и трепетало от избытка живительных соков. Стараясь перекричать шум колонны, высоко в небе бесновались жаворонки, в листве кустов испуганно затаились зелено-голубые райские птицы и над всем этим удивительным и сказочным миром среди скал величаво парили хозяева снежных вершин — орлы.