Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию - Вальтер Шубарт

как нечто само собой разумеющееся, вернулась в обычную колею, устранив следы войны и политической смуты. – Поскольку немецкий чиновник является гарантом порядка, он пользуется необычайно высоким авторитетом. Он заметно выделяется из массы простых смертных, в то время хак в царской России слово «чиновник» было оскорбительным!

Мания нормирования – это смешная сторона дела. Положительная же называется: организационный талант. Немцы, пожалуй, – самый способный народ на земле в плане организации, а они таковы, поскольку должны быть таковыми по причине своей глубочайшей душевной неустроенности. Власть изначального страха вынуждает их заглядывать в будущее и жить в его постоянном предвидении. В этом и состоит сущность организованности.

По той же причине немцы – чрезвычайно методичный народ. Прав был Кант, заметив, что немцам более свойственна следовать готовому методу, чем изобретать что-то новое. Они не initiateurs[336]343, как говорят французы. Им нужны поручни, за которые они могут цепляться, когда с большими предосторожностями решаются шагнуть во мрак неизвестного. Вся натура немца – это методика, которая легко вырождается в схематизм. Это – культура усидчивости. На ней покоится главная сила немцев. Отсюда та исключительная важность, которую немцы придают методике (Л. Толстой высмеивает эту черту в прусском генерале Пфуле в «Войне и мире»). Спор о методах и особенно серьезность этого спора – нечто типично немецкое. Метод как запись движения мысли становится самоцелью, за которой грозит потеряться цель мышления. Составление путеводителей для познания становится отдельным ремеслом, то есть эти люди занимаются топографией вместо того, чтобы странствовать. Отсюда тот тяжеловесный ход немецкой научной мысли, который так не любил Ницше. Когда немцы трактуют какую-нибудь научную тему, они не приступают к делу свободно, со свежими мыслями, а сначала читают все книги, вышедшие по этой теме, и только потом к девяноста девяти существующим книгам пишут сотую! – Когда около 1900 года немецкий уголовный кодекс оказался устаревшим, принялись за создание нового, начав это не с обращения к правовому и духовному наследию своей страны, а с штудирования всех уголовных кодексов мира, опубликовали множество томов «Сравнительных описаний немецкого и иностранного уголовного права» и в конце концов утонули в собранном материале. События 1914, 1918 и 1933 годов опрокинули прежние воззрения криминалистов и большей частью обесценили проделанную до тех пор подготовительную работу. Так из-за сложной методики даже в течение целой человеческой жизни ничего не было достигнуто, тогда как действующий и поныне code civil[337] у французов был создан всего за несколько лет. Именно между немцами и французами нередко встречается такое явление: первая идея бывает французской, заключительное изобретение становится немецким.

Есть люди, которые цитируют, и есть люди, которых цитируют. Типичный немец относится к первым. Он чувствует себя увереннее всего, когда может опереться на авторитеты, в том числе in litteris[338]. Данные об источниках, списки источников, критика источников – все это для него вещи первостепенной важности. Такой способ действий делает человека осторожным, мелочным и нетворческим. Это уже само по себе есть признак парализованной творческой силы. Но он также воспитывает духовную выдержку и предохраняет от туманных отступлений. Особенно это способствует созданию обширных систематических трудов. Немецкие лексиконы справедливо пользуются славой величайшей достоверности. – Весь образ жизни немцев методичен. Пример тому – Кант. На похоронах своей сестры он осознал, что они не виделись целых 25 лет, хотя она жила всего лишь за несколько кварталов от него. Причиной было то, что Кант педантично придерживался строгого режима дня и совершал свои ежедневные прогулки в то же время, что и его сестра, но, к несчастью, в противоположной части города, так что они не могли встретиться.

Поскольку из всех европейцев немцы более других подвержены изначальному страху, они являют собою самых деятельных и волевых людей из всех, когда-либо живших. Немец – это фанатик человеческой деловитости. Быть немцем значит делать вещь ради нее самой – таково меткое замечание, приписываемое Р. Вагнеру. Германия – это тюрьма обязанностей. Это страна без души. Поэтому немцам последних десятилетий разговоры о доброй немецкой душе вменяются не просто как извинительный самообман, а как бесстыдный цинизм. (Я говорю о немцах Северной Германии; в южной и западной ее части они теплее сердцем; при этом я оставляю открытым вопрос, человечнее ли жители этих областей оттого, что они католики, или же они стали католиками оттого, что человечнее). В своей сердечной холодности немец может или повелевать, или подчиняться; но он не может вживаться в чувство других. Будучи выдающимся организатором, он – никчемный психолог. – Но эта сердечная очерствелость имеет и положительную сторону: она делает немца лучшим рабочим в мире. Для творчески-созидательной деятельности нужен внутренний стимул; к обыденному же труду принуждает внешний приказ, которому педантичнейшим образом следуют как раз самые холодные и выхолощенные существа. Человек, односторонне ориентированный только наружу, легче всего поддается и руководству извне. Поэтому в Германии люди сходятся не из симпатии друг к другу, а как заинтересованные в одном и том же деле: товарищи по работе, любители музыки; разводящие коз, противники прививок, любители спорта и т. д. Не способные к созданию естественных человеческих сообществ, они вступают в союзы с жесткими уставами и столь же точно определенным кругом задач. Так возникает немецкое явление «ферейнов»[339] – в противоположность свободным формам общения в русской жизни.

Из-за эгоистичности немцы являются заметно негостеприимным народом. Они приглашают друг друга на общественные мероприятия потому, что так принято. Этим они выполняют обременительную обязанность и облегченно вздыхают, когда уходит последний гость. Отсюда холодность в общении, своеобразная заторможенность, атмосфера недоброжелательности. Она рассеивается лишь изрядным количеством алкоголя. Только в пьянстве немцы выходят из своей скорлупы. Чтобы расположиться душой к другому, им приходится «размягчать» алкоголем свою скованность. Так употребление алкоголя превращается в социальную потребность. – Более благородные возможности для самоотдачи открывает музыка. Иностранцы, имевшие неприятный опыт знакомства с немецкой сердечной холодностью, всегда удивляются той настоящей восторженности, которая изливается на них из немецкого концертного зала. Еще и сегодня есть немецкие обыватели-филистеры, невыносимые в своей мелочности; но они преображаются, когда садятся за рояль или берут в руки скрипку. Музыка больше чем что-либо помогает немцам вырваться из самих себя и становится для них самым действенным средством, чтобы дать своей изуродованной монаде соприкоснуться с мистической основой бытия и на несколько мгновений избавить ее от пут нормированного существования. Поскольку немец нуждается в музыке больше, чем кто-либо, он и добился в ней больших успехов, чем все другие.

Предметному типу человека соответствует и то, что учитель в немецких школах преподает одну и ту же область знания,