Мандолина капитана Корелли - Луи де Берньер

Когда он приходил, солдаты окружали побитого непогодой священника, зачарованные его оперными жестами и оглушительными раскатами библейского греческого, из которого они не понимали ни слова. Арсений переводил взгляд с одного улыбающегося и восхищенного лица на другое, зная, что они абсолютно ничего не понимают, но все же упорно продолжал говорить, поскольку знал, что выбора у него нет. Стова накапливались внутри, слова, имеющие сверхъестественную силу, и ему казалось, что его подталкивает рука Непорочной Девы, что печаль Христа перелилась в него, переполнила его душу и ее нужно отдать земле:

– Раскольники Рима! Братья, потерянные для нас, дети Христа, оплакивающего вас; агнцы жертвенные, заложники тиранов; вы, кто несправедлив, вы, кто погряз в мерзости, вы, кто неправеден; вы, псы и торгующие блудницами, колдуны и идолопоклонники; вы, чьи сердца не освещены солнцем, вы, не имеющие храма внутри себя, вы, из рода, что не получит спасения; вы, кто творит мерзости, вы, осквернившие Непорочную Деву, вы, жаждущие правды и не могущие испить ее; вы, развращенные и добро не творящие, вы совершили беззаконие, вы пожрали народ мой, как он поедает хлеб; вы к Господу не взываете, вы ополчились на города наши, вы покрыли себя позором; и Господь презрел вас и рассеял кости ваши. Ведайте, повернет Господь ухо к словам устами моими изрекаемым, потому Он пособник мне, Он с теми, кто оберегает душу мою, вознаградит Он бедствиями недругов моих, отсекнет Он их в истине своей, потому чужеземцы восстали на народ мой, домогаются притеснители олив наших и отроковиц наших, злобность суть в среде их. Душа моя среди львов, и пребываю я с ними, огнем охваченными, с сыновьями мужей, чьи зубы суть копья и стрелы, а язык их меч отточенный!

Так, злобность творите вы в сердце своем, насилие от рук ваших над землей замышляете, лоном ее вы отторгнуты, блуждаете вы от рождения своего самого, ложь изрекаете, яд ваш яду змея подобен, подобны вы гаду неслышащему, ухо свое затыкающему!

Мы же подобны оливе цветущей в Доме Господнем, и веруем мы в милосердие Господне во веки веков, потому простер Господь руку Свою и молвил Господь устами слово Свое, и ведайте, слышал я речения его в ветре великом и бурь посреди, в камнях ассосских и пещерах горних. Рассыпал Он соль свою в озере мелиссанском, наполнил Он железом небеса ликзурские!

Раскольники Рима! Уготовил Господь яму, разостлал Он сеть для поступи вашей, и пресекутся бедствия с вами, потому отпущен Сатана из темницы своей, и выйдут Гог и Магог и обманут народы, на четырех четвертях земли находящиеся, и соберут их вместе на битву, несть числа им, как песку морскому. И снизойдет с небес огнь на град возлюбленный и пожрет вас, и будете вы отринуты, так, равно и те, невинные и чистые, как младенцы, в озеро из масла и серы, где твари и лжепророки помещаются, и отделится плоть ваша от костей ваших, потому не значитесь вы записанными в книге жизни и будете в пламя брошены!

И отрёт Господь Бог слезы с глаз народа моего, и не будет больше ни слез, ни плача, и также не будет больше боли, потому бывшее пройдет, и Он, что сидит на Престоле, сотворит все заново и даст Он испить народу моему жаждущему от воды из источника жизни свободной. И возьмет он Тварь, и лжепророка, и войско, собравшееся против нас, что творило перед ним чудеса, и покарает Он их, и птицы небесные насытятся плотью их, и будут они живьем брошены в огненное озеро серой горящее, и уничтожены без остатка!

Солдаты снабжали Арсения и его собаку хлебом и водой, объедками и оливами, а в отдаленных монастырях – Аргилионском и Кипуреонском – о нем заботились монахини и монахи. Но тяжелые ночи в пещерах, скудная пища и два года неустанных скитаний стали причиной того, что его полные телеса опали, а просторные черные одежды стали развеваться вокруг разъеденного язвами тела, превратившегося в обтянутый кожей скелет. Его яркие, устремленные вдаль глаза горели над впалыми щеками, пергаментная кожа на руках и лице потемнела, как тиковое дерево, но впервые в жизни он познал внутренний покой и был счастлив. Правда, он совершенно забросил свой приход, но возможно, проживи Арсений еще, он стал бы Святым.

40. Проблема с губами

Они повстречались в дверях – она выходила, а он возвращался со службы. Она непринужденно коснулась рукой его щеки и, проходя, поцеловала в другую.

Он был изумлен, а к тому моменту, как она дошла до выхода со двора, изумилась и она сама, поскольку только теперь вдруг поняла, что сделала. Она остановилась как вкопанная, словно налетев на незримую, но вполне осязаемую стену. Чувствуя, что краснеет до корней волос, она поняла, что не смеет обернуться и взглянуть на него. Несомненно, он тоже прирос к месту. Она почти ощущала, как его глаза осматривают ее с ног до головы и наконец останавливаются на затылке – в ожидании, что она обернется. Он окликнул ее – она знала, что он это сделает.

– Кирья Пелагия!

– Что? – отрывисто спросила она, будто резкость могла свести на нет то, как до ужаса просто, даже не думая об этом, она выдала свою симпатию.

– Что на обед?

– Не издевайтесь!

– Разве я издеваюсь?

– Не воображайте себе ничего. Я подумала, что вы – это отец. Я всегда его так целую, когда он приходит.

– Вполне понятно. Мы оба – старенькие и низенькие.

– Будете издеваться, я вообще не буду с вами разговаривать.

Он подошел сзади, обошел ее и бросился перед ней на колени.

– О, нет! – закричал он. – Всё, что угодно, только не это! – Он бил земные поклоны и жалобно ныл. – Будьте милосердны! Пристрелите, высеките меня, но не говорите, что не будете больше разговаривать со мной! – Он обхватил ее колени и сделал вид, что рыдает.

– Весь поселок смотрит, – возмутилась она, – перестаньте сейчас же! Странный вы какой-то, отстаньте!

– Сердце мое разбито! – возопил он, схватил ее руку и стал покрывать поцелуями.

– Дурак ненормальный!

– Муки терзают меня, я весь горю, расколот на куски, глаза мои извергают слезы! – Он откинулся назад и, надеясь произвести на нее впечатление, картинно изобразил руками бурный водопад невидимых слез. – Не смейтесь надо мной! – продолжал он, избрав новую линию. – О, свет очей моих, не глумитесь над бедным Антонио в его несчастьи!

– Вы опять пьяный?

– Я опоён печалью, мукой опьянен! Поговорите со мной!

– Что, ваша батарея опять выиграла футбольный матч?

Корелли вскочил на ноги, раскинув в восторге руки.

– Да! Мы разгромили команду Гюнтера, четыре – один, покалечили у них троих, а потом я пришел и вы поцеловали меня! Славный день для Италии!

– Это была ошибка.

– Многозначительная ошибка!

– Ничего не значащая ошибка. Я жалею об этом.

– Пойдемте в дом, – сказал он, – я хочу показать вам кое-что очень интересное.

Успокоенная резкой переменой темы, она последовала за ним в дом, но они снова столкнулись в дверях, потому что капитан уже шел обратно. Он сжал ей обеими руками голову, нарочито томно поцеловал в лоб и воскликнул:

– Mi scusi,[127] я подумал, что это доктор, не воображайте себе ничего! – и после этого рванул через двор на улицу. Она подбоченилась и в изумлении смотрела ему вслед, покачивая головой и изо всех сил стараясь не рассмеяться и не улыбаться.

41. Улитки

Доктор выглянул в окно и увидел капитана Корелли – тот подкрадывался к Лемони, чтобы сделать ей сюрприз. Одновременно Кискиса вскочила прямо на страницу, где он писал о французском нашествии, и благодаря этому сочетанию обстоятельств его осенила великолепная идея. Он положил трубку и ручку и отважился выйти на раскаленный солнцепек раннего полудня.

– Fischio![128] – воскликнул капитан, и Лемони завизжала.

– Прошу прощенья, детки, – сказал доктор.

– А, доктор, калиспера, – смущенно проговорил Корелли, выпрямляясь, – я просто…

– Играли? – доктор повернулся к девочке. – Корициму, помнишь, когда ты нашла Кискису, ну, когда она была совсем маленькой и висела на изгороди? И ты заставила меня идти спасать ее?

Лемони важно кивнула, а доктор спросил:

– А улитки всё еще там?

– Там, – ответила она. – Много. Большие. – Она показала на Корелли. – Больше его даже.

– А когда лучше всего их искать?

– Пораньше и попозже.

– Понятно. Ты сможешь заглянуть вечерком и снова показать мне их?

– Лучше, когда стемнеет.

– Нам нельзя выходить, когда стемнеет: комендантский час.

– Пока не стемнело, – согласилась она.

– О чем вы говорили? – спросил капитан, когда Лемони отбыла.

– Благодаря вам продуктов почти нет, – холодно ответил доктор. – Вечером мы пойдем искать улиток.

Капитан вскинул голову.

– Блокаду держат англичане. Они полагают, что наилучшим образом помогут вам, уморив вас голодом. И вы прекрасно знаете – я делаю всё, что могу, чтобы помочь.

– Мы весьма ценим ваши заимствования из армейских запасов, но ситуация, к сожалению, усугубляется. Нам необходим белок. Вот до чего нас довели, понимаете?