Китайская цивилизация - Марсель Гране

Голос, дыхание, душа, горение вождя сообщаются его соратникам по колеснице и всей армии, но прежде всего воодушевляют его знамя и его барабан. Знамя – это все отечество. Когда уничтожено знамя, погибает и удел. Знамя – это сам князь. Прикасающийся к знаменосцу виновен в оскорблении величества, и всюду, где несут знамя князя, выступает и он сам. Но требуются поистине исключительные обстоятельства, чтобы князь подверг опасности одновременно знамя и себя самого. Обычно он кому-то доверяет знамя и кому-то передает командование. Впрочем, очень редки те, кому хочется обрести опасную почесть совершенной полноты власти. Осторожный генерал прикрепляет хотя бы свои позументы к княжескому знамени. Он опасается слишком полного отождествления с государем.

В сущности, после того как армия выступает, а кровавое омовение придало душу знаменам и барабанам, все вассалы в принципе обречены на смерть. Но генерал, у которого в руках находятся командные барабан и знамя, в самом деле посвящает себя смерти, если, приняв полноту власти, оказывается двойником государя. Когда после обращения к черепахе и строжайшего воздержания военачальник, держа в руке топор, видит, как ему вручаются знамя и барабан, он обязан переодеться в костюм, который отделит его от мира живых. Он облачается в погребальное одеяние и отныне сможет выйти из города только через особую брешь, пробиваемую в северных воротах: через особую брешь в Храме предков выносят и покойника в момент погребения. Генерал обязан состричь ногти с пальцев рук и ног, как делают, отдавая себя всего святой силе. С этого момента «посвященный смерти», «он не должен оглядываться назад». Связанный отныне узами абсолютной преданности, лишенный права на двоедушие, он становится душой бойни, открываемой его переодеванием. Это напоминает переодевание заклинателей, которым поручено от имени государя изгнать губительные силы. Переодевшись в свои освященные одежды, заклинатели дают клятву не возвращаться, «пока не доведут свое дело до конца». В течение кампании полководец иногда вновь подтверждает свою верность. Генерал княжества Цзинь Чжунхан Сяньцзы в 554 г. бросил в Реку драгоценные камни и произнес такую клятву: «Я не позволю себе еще раз переправиться через Реку!» Сяньцзы одержал лишь половинчатую победу, однако ему пришлось переправиться через Реку. И он заболел. Его глаза выкатились. Он вызвал преемника и скончался. Умерев, он продолжал, широко раскрыв рот, смотреть вытаращенными глазами. Кто-то заметил: «Может быть, потому, что не завершил своего дела?» Положив руки на прах [жест причащения], его преемник воскликнул тогда: «Государь, вы закончили все дела! вот почему я не продолжаю вашего дела! Река, будьте моим свидетелем!» Тогда тело согласилось закрыть глаза. Удалось наконец закрыть и рот покойного. Погребальная речь о Сяньцзы звучала: «Это был мужчина!»

Обычно знать предпочитает половинчатые победы и неполные поражения. В этом случае знатные особы при честолюбивом князе должны быть готовы к чудовищным опасностям: ведь даже пожрав их, вождь не почувствовал бы себя насытившимся. Все верные вассалы знают поговорку: «Победитель: военный министр! Побежденный: отвар в котле!» Они знают также, что их властелин, если они позволят себя чуточку побить и даже взять их в плен, быстро их простит и даже внесет за них выкуп, счастливый уже тем, что они не перебежали на чужую службу. Пока не совершаешь неосторожности, заканчивая одним рывком свое дело, остаешься необходимым. Хороший командующий умеет сбежать, бросив тяжелое кожаное снаряжение. Самое страшное, что ему угрожает, – это своего рода триумф навыворот и неприятность въезда в город, где ему будут петь с добродушной насмешкой: «Вытаращи глаза! – Выпучи твое пузо! – Брось твою кирасу и возвращайся! – О, прекрасная борода! О, прекрасная борода! – Ты выбросил кирасу, и ты вернулся!» Или: «У быков еще осталась шкура! – да и носороги водятся в изобилии! – Я вышвырнул свою кирасу. Ну, и что? – Шкуры все еще есть, это правда! – но где достать красного лака?» Напротив, после крупной победы военачальник возвращается в город окруженный триумфальной пышностью и среди горделивых песен: «Мы взойдем (теперь они наши!) на их горы! – они больше не задерживаются на холмах (они теперь наши!) – Отныне холмы наши! Отныне горы наши! – Они больше не будут пить из источников! – Они теперь наши! – Теперь наши источники! Теперь наши озера!» В первом ряду торжествующих танцоров генерал-победитель идет в этот день своей славы еще с рукой на топоре.

Трудно отдать топор и не утратить жизни при возвращении символов власти. В 540 г. Цзывэй занимает пост верховного командующего в княжестве Чу. Пока он исполняет эти обязанности, хозяин позволяет ему носить княжеские одежды и иметь двух копейщиков в телохранителях. Все это отнюдь не излишне, если есть желание навязать государствам-соперникам гегемонию Чу. Но заметил один иностранный дипломат: «Цзывэй позаимствовал власть на время. Однако больше он ее не покинет!» И все вожди других краев торопились уступить Цзывэю дорогу, ибо думали, что, восхваляя его судьбу, обрекают на ужасное падение. Цзывэй, действительно, сохранил двух своих копейщиков. Он уничтожил князя Чу и убил его сыновей, присвоив власть. Только одно: чрезмерно отпраздновав свои триумфы, он умер в несчастье.

Перед военачальником, который стремится обеспечить своему оружию слишком большую удачу, возникает альтернатива: либо узурпировать власть, либо погибнуть. Опала следует за триумфом, если ее не предваряет мятеж. Преданный и мудрый военачальник избегает ответственности за победу и делит ответственность за поражение: «Вместо того чтобы брать всю ответственность на себя, вы распределяете ее между вашими командирами шести полков: разве так не будет лучше?» Так формулируются основы морали и воинского духа. Они сложились во времена бесконечных турниров феодальных времен и с той поры почти что не изменились. И офицеры, и военачальники ненавидят войну грубую и победы без учтивости, где приходится бросать свою судьбу на кон в слишком рискованной игре. Они предпочитают прекрасные чередования воинственных парадов и вооруженных перемирий, позволяющих репутациям установиться, а талантам окупиться.

Пока игра ведется честно, феодальный бой напоминает божий суд при допустимости апелляции. Какое-то время освященный успехом победитель удерживает в своих руках судьбу побежденного. Последний, будучи выявленным преступником, просит о милосердии, но делает это с вызывающей униженностью. Если же его мольба истинно покорна, если его исповедь полна, если его признание бессилия откровенно, то этого достаточно, чтобы очистить его от вины за ошибку и восстановить некое равновесие судеб, ибо, целиком отдаваясь в руки господина минуты, он навязывает ему на будущее слишком серьезный вызов, пари, ставку в котором партнеру был бы прямой смысл уменьшить. Победитель заботится о том, чтобы запросить только умеренную компенсацию. По собственной инициативе он торопится укрепить побежденного, реабилитировать преступника.

В 593 г. Сун осаждают войска княжества Чу. Помощи ждать не приходится. Враг принимает меры, чтобы пробыть в лагере до конца осады. Лучшее, на что можно надеяться, – это согласие на сдачу или, самое большее, договор под присягой у самых стен города. Это гнусный позор! Разоряя прошлое и разрушая будущее, осажденные сжигают кости предков и пожирают детей. Они оповещают об этом осаждающих. Это ужасающее признание в бессилии не подстегивает их, а пугает. Войска Чу отходят от города на тридцать стадий. Заключен почетный мир. В 596 г. после семнадцатидневной осады жители Чжэн узнают от черепахи, что их единственное средство спасения – это уход из города после скорбного плача в Храме предков. Потрясенная этим погребальным обрядом, вражеская армия отходит от города. К осажденным возвращается надежда, они вновь укрепляют город. Враг, которому брошен вызов, снова его окружает. Вскоре он в него вступает. Кажется, что все пропало. «Таща за собой на веревке барана [когда на триумфальных церемониях в жертву не приносили самого побежденного вождя, его замещали бараном] с обнаженным торсом (знак траура), князь Чжэн вышел навстречу победителю. Он сказал: «Небо больше не на моей стороне! Государь, мне недостало таланта послужить вам в качестве вассала! Государь, я причинил вам боль и вызвал ваш гнев! Этот гнев поразил мою бедную страну! А ведь ошибку сделал я! Осмелюсь ли я не примириться с вашим указом («мин»)? Если вы пожелаете отправить нас, ваших пленников, на берега (Янцзы) Цзян или моря [изгнание на дикие окраины], мы подчинимся этому указу! Если вы пожелаете раздать нас как вашу добычу среди ваших вассалов, если вы хотите, чтобы мы (мужчины и женщины) были (все) низведены до положения домашней прислуги [уголовное наказание], мы подчинимся этому решению. Но если вы удостоите припомнить давние узы дружбы, если вы пожелаете получить долю счастья, которую могут даровать наши царственные и княжеские предки [это счастье, «фу», будет обретено через употребление жертвенного мяса, которое он сможет прислать в подарок, «чжи фу», если жертвоприношения предкам не будут прерваны разрушением уцела], если вы не разрушите [превратив в грязь] наши Алтари почвы и урожаев, если вы преобразите меня [даровав наконец вашу добродетель] настолько, чтобы у меня появился талант послужить вам в качестве вассала на тех же условиях, что и варвары, среди которых вы смогли образовать девять округов (вашей страны), это будет (с вашей стороны) благодеянием! Это, впрочем, не то, на что я осмеливаюсь надеяться. Я решаюсь (однако) раскрыть перед вами мое сердце! Государь, вам решать!» Побежденный этой убедительнейшей исповедью (государь, умеющий быть столь униженным, несомненно, способен добиться от своего народа преданности), князь Чу приказал своим войскам отойти и даровал почетный мир. Победоносные войска Чжэн в 547 г. вступают в Чэнь. Военный министр сразу же преподносит победоносным полководцам священную посуду предков. Государь Чэнь в траурной прическе держит в руке табличку своего бога почвы. Жители Чэнь, вне зависимости от положения, выстроившись двумя рядами, мужчины и женщины отдельно, и заранее связав себя словно пленников, ожидают. Появляются вражеские полководцы. Один из них озаботился и сам взять веревку. Не для того, чтобы связывать пленников, а чтобы в ответ на униженность ответить собственным унижением. На коленях приветствует он побежденного князя и преподносит ему чашу: тем самым он хочет сказать, что эта победа будет иметь не больше последствий, чем победа лучника на соревнованиях, которые помогают выявить лучших и предваряют общинные гулянья. В свою очередь выступает и второй полководец: он ограничивается пересчетом пленных, сводя захват в плен к символическому жесту, а триумф – к утверждению престижа. Граждане Чэнь немедленно обретают свое прежнее положение и возвращаются к былым обязанностям; очищенный стараниями жреца бог почвы вновь становится центром восстановленного и возрожденного отечества, в то время как армия Чжэн возвращается к себе, покрытая славой, которую приносит умеренность, славой чистой, которую не пятнает опасение перемены фортуны. Ее полководцы не исчерпали одним жестом своей доли удачи. Как нам говорят, они долго пребудут в милости и известности.