Молчи - Б. Т. Урруэла

не нужно было, чтобы мир осудил его, и она знала, что это было бы слишком трудно, даже невозможно. Она провела свое исследование — знала, как легко богатым белым мужчинам сходило с рук сексуальное насилие, и сколько жертв превращали в лгунишек. Джеффри Эпштейн[32] получил тринадцать месяцев. Она все об этом читала. Все обвинения, все отчеты. Улики были просто убийственными. И все же он провел тринадцать месяцев в окружной тюрьме, освобожденный от работы на тринадцать часов шесть дней в неделю. Это не справедливо. Но это привилегия белых мужчин. Богачи, живущие по совершенно другим стандартам. И это неприемлемо. Орион не собиралась оставлять это на усмотрение судьи и присяжных. Она хотела, чтобы он заплатил. Она хотела, чтобы он умер. И хотя убийство наполнило ее сильным, внутренним страхом, оно также вызвало у нее прилив адреналина, прилив, не похожий ни на что, что она чувствовала с тех пор, как убила Вторую тварь в клетке.

Она чувствовала себя живой.

Но все было неправильно. Слишком быстро. Слишком грязно.

Она смыла кровь с лица салфетками для макияжа в машине, перчатки бросила под сиденье. Если бы по какой-то причине ее остановили, на первый взгляд, не похоже, будто она только что жестоко убила кого-то.

Если бы у копа было хоть малейшее подозрение, он бы всё нашел. Доказательства. Кровь. Орудие убийства было у нее в ботинках.

И тогда с ней будет покончено.

* * *

Она не спала.

Даже не моргнула.

Весь остаток ночи был потрачен на уничтожение улик. Она стирала свою одежду. Ей хотелось сжечь всё и выбросить в мусорный контейнер. Убрать из дома, из ее жизни. Уничтожить. Но это было слишком подозрительно. Большинство людей, которые совершали преступления на почве страсти и пытались выйти сухими из воды, думали, что избавиться от всего — правильная идея. Это не так. Во всяком случае, для полиции это была огромная неоновая вывеска, черт побери.

Поэтому Орион оставила одежду себе. И перчатки тоже. Она постирала их отбеливателем, хотя это испортило материал. Может быть, она будет хранить их как трофей. Как напоминание о глупости. Потом помыла машину. Ботинки. Все, к чему она прикасалась после убийства. Нож. Теперь это орудие убийства. Она не могла избавиться от него. Нужно его спрятать и надеяться, что она не оставила след, ведущий прямо к ней.

Когда все практические дела были сделаны, она мучила себя разными способами. Страдала от бессонницы, смотря в окно, представляя, как она выбегает из переулка. Камеры. Волосы. Следы. Она узнавала, как избежать наказания за убийство, так что была хорошо осведомлена о том, как быть пойманной.

Стук в дверь заставил ее содрогнуться. Ее желудок скрутило, тело чуть не подвело ее. Это они. Полиция. Она провела все исследования о том, как быть умнее преступников. Один момент потери контроля, и она почти сразу же сломается.

Она может убежать. Но куда? В окно третьего этажа? Если она не сломает ноги при падении, а еще у нее не хватит времени взять денег. Ее поддельные паспорта еще предстояло забрать — их нельзя отправить по электронной почте.

Она не могла убежать.

Нет, она должна была смириться с этим.

На деревянных ногах она подошла к двери, открыла ее.

И она была права. Полиция. Но только один из них. Пистолет пристегнут к поясу и не направлен на нее. Глаза, полные мягкости вместо холодной ненависти. В руках только кофе и бумажный пакет. Исходящий от него запах вызвал у нее тошноту.

— Мэддокс, что ты здесь делаешь? — прохрипела она, слабая попытка звучать нормально.

Он приобнял ее. Быстро, вероятно, так его учили в полиции, но она знала, что он увидел запавший, пустой взгляд в ее глазах. Она приняла душ. Три раза. Вымыла руки разбавленным отбеливателем. Волосы тоже помыла три раза, они были заплетены во влажную косу, спускающуюся по спине.

На ней были чистые спортивные штаны.

Но она все равно была убийцей. Она все еще была тем человеком, которого Мэддокс был обучен ловить, а она пряталась прямо у него на глазах.

— Я принес завтрак, — сказал он, поднимая кофе и пакет. — Чтобы поздравить тебя. Нам не удалось по-настоящему отпраздновать твою сдачу экзамена по вождению, — тяжелая пауза, воспоминание о том, что произошло в этом самом дверном проеме. — С тех пор я не мог до тебя дозвониться. Тебя трудно прижать к стенке, — он улыбнулся, показав ей свои зубы.

Орион словно проглотила кинжалы. Ее не тошнило от того, что она сделала. Ее тошнило при мысли о тюрьме. От того, что её поймают. И о том, что Мэддокс больше никогда не улыбнется ей.

Его улыбка дрогнула от ее молчания, сменившись озабоченным хмурым взглядом.

— Ты в порядке? Выглядишь так, будто не спала.

Орион выпрямила спину. У нее не могло быть никаких отношений с этим мужчиной. Он слишком легко все замечал. Слишком сильно заботился.

— Я не разбираюсь в светских тонкостях, но даже я знаю, что не стоит говорить что-то подобное женщине, — теперь ее голос звучал сильнее. Холоднее.

Орион теперь убийца. И ей нужно начать вести себя соответственно.

Мэддокс выглядел обиженным.

— Прости, я не это имел в виду. Я просто беспокоюсь о тебе, — он сделал паузу. — Я забочусь о тебе, Орион.

На нее это никак не повлияло. Это признание, сказанное тихо и с нервозностью, просачивающейся сквозь слова. Все бы получилось, если бы она не спустилась в свое каменное сердце, место, где она ничего не чувствовала и думала только стратегически. Она не могла приписать себе такую идею. Время от времени она позволяла себе читать для удовольствия и погружалась в серию фэнтези Патрика Ротфуса. Ей понравилась идея создать такое место в своем воображении. Миры, в которые она обычно убегала в своем воображении, когда страдания становились слишком велики.

Конечно, у нее не было магии. Она смогла вернуться в это бесчувственное состояние, потому что была немного психопаткой. Родилась ли она с этим или это выросло в ней от ужасной жизни, не важно. Она знала, кто она, кем она была, и смирилась с этим фактом, когда засунула отрезанный член доктора в его собственный рот, и ей это понравилось.

— Ты не должен заботиться обо мне, — сказала она, стараясь произносить слова медленно, следя за тем, чтобы каждое из них было заострено так, чтобы у него пошла кровь. — Тебе не нужно этого делать. Я не твоя работа. Я не твоя школьная подружка. Я не какая-нибудь девица с